Далеко от Москвы - Ажаев Василий Николаевич

Федосов на минутку отозвал Алексея в сторону:

— В самом деле, приходите вечером. Праздник же сегодня! Немного выпьем, поговорим, любители могут заняться «пулькой». Вам надо в люди выходить, монахом живете, не годится. Я Георгия Давыдовича тоже затащу. И Татьяна придет.

— Не знаю, — сказал Ковшов.

— Вами одна девушка интересуется, — соблазнял Федосов. Он шутливо добавил: — Кстати, я за этой девушкой тоже ухаживаю, и вы мне ножку подставляете. Впрочем, ради компании, не буду в обиде.

— Вряд ли удастся сегодня, еще много хлопот впереди, — отказывался Алексей. Он подумал, что, наверное, интересующаяся им девушка — Женя. — За приглашение спасибо, постараюсь придти.

Таня заразительно смеялась, откидывая голову, Либерман ворчал:

— Ничего смешного нет. Вам нравится, что этот экземпляр надо мной издевается.

— Кто над вами издевается? — вернулся к ним Ковшов. — Он с удовольствием смотрел на красивое лицо девушки, освещенное улыбкой. Ему подумалось: «Непременно нужно пойти к Федосову вместе с Беридзе и Таней».

— Вчера вечером ему позвонили по телефону, — объяснила Алексею Таня, кивая на снабженца. — Он поднял трубку: «Либерман слушает». А кто-то мужским голосом заявляет: «Вы осел». Либерман, естественно, рассердился и закричал: «Кто говорит?» Неизвестный ответил: «Все говорят», — и повесил трубку.

— Я в долгу не останусь. Придумаю шуточку поострее! — погрозил Либерман.

— Может быть, это не Федосов, а кто-то другой подшутил? Вы по голосу узнали? — усомнился серьезный Филимонов.

— Голос не его, он другого какого-то лоботряса подучил.

Алексей оставил на столе Тополева записку с просьбой проверить вновь составленные сметы на все типы деревянных зданий и просмотреть несколько поступивших за день рационализаторских предложений и поехал на Старт с Таней, Филимоновым и Либерманом.

Они проводили в путь Силина. Он сам вел трактор. Напарник его махал шапкой, высунувшись из двери «улитки». Домик на полозьях двигался неторопливо и долго еще был заметен на серо-белом поле реки.

Таня привела Алексея в пакгауз, где связисты готовились к выходу на трассу. До пятого участка, где кончался провод, Таня с колонной предполагала добраться на автомашинах и начать свою работу с Тывлина. Алексей внимательнейшим образом проверил снаряжение связистов и уточнил, в чем потребуется им помощь от управления в ближайшее время. Комсомольцы были возбуждены и с нетерпением ждали завтрашнего дня. Таня выглядела сумрачной, озабоченной. Со скрытой тревогой она смотрела на юных товарищей, не понимавших еще по-настоящему, сколько трудного им придется претерпеть.

— Ничего, Таня, — негромко сказал Ковшов, разгадав ее настроение. — Чем труднее, тем душа должна быть спокойнее. Пусть ребята почаще вспоминают не Новинск, а Москву и сверстников, которые сейчас дерутся за нее. Ты только не размягчайся с самого начала, найди в себе железо, будь тверже, чем ты есть на самом деле.

Таня благодарно посмотрела на Алексея.

В хлопотах и беседе со связистами Алексей чуть не забыл о заседании партийного бюро и спохватился, когда в пакгауз зашел за ним Филимонов.

Беридзе сидел, опустив голову, и не поднял ее при появлении Ковшова и Филимонова. Кроме них, все члены бюро были уже в сборе.

— Вы задолжали нам десять минут, — неодобрительно сказал опоздавшим Залкинд и открыл заседание.

Алексей в грустной позе Беридзе прочитал упрек себе: «даже в такой момент моей жизни ты не сумел придти во время». Залкинд читал заявление: «Сейчас, когда смертельная опасность нависла над Родиной, я не могу оставаться вне рядов партии Ленина — Сталина», затем анкету. Алексей весь день переживал размолвку с товарищем и сейчас особенно внимательно слушал анкетные данные Беридзе, заново осмысливая их.

«Ему уже тридцать пять лет, — отмечал он про себя. — У меня преимущество: восемь лет жизни. Жена шесть лет назад умерла во время родов. Георгий об этом никогда не говорил. Отец погиб в гражданскую войну. Мать — он говорил о ней не раз — живет в Гори».

Послужной список Георгия Давыдовича был длинен. В разговоре Беридзе иногда упоминал: «работал там-то» — и это проскальзывало мимо сознания, как малозначащая деталь. Сейчас из сухого перечисления дат, мест жительства и названий мест работы складывалась живая характеристика человека.

Окончил институт в 1929 году. Алексей вспомнил, как Беридзе однажды сказал, что начало его инженерского труда совпало с началом сталинских пятилеток. Проектировал завод в Запорожье. Работал на Днепрострое прорабом. Строил набережные Москвы-реки. Работал на Березняковской стройке. В Средней Азии строил железную дорогу. На Джигде разрабатывал проект водоснабжения золотых рудников.

Затем добровольно поехал на Дальний Восток — на изыскание трассы великой магистрали от Байкала до Тихого океана. Попутно заинтересовался гидроэнергетикой Дальнего Востока и создал два проекта гидростанций — на Ольгохте и на Чонгари. Где-то в местах Арсеньева Беридзе встретился с Батмановым, который в тот момент был назначен начальником строительства магистрали и раскидывал свое хозяйство на диких первобытных местах. Они быстро сошлись, и вскоре Георгий Давыдович работал главным инженером стройки под началом Батманова. Незадолго до войны оба получили назначение на запад. Три года Беридзе работал на южном строительстве — там с ним и познакомился Алексей. Возвращением на Дальний Восток завершались жизненные этапы Беридзе.

Как и полагалось, парторг ничего не упускал из анкеты: награжден двумя орденами — Трудового Красного Знамени и «Знак Почета»; многократно отмечен в приказах и премирован; взысканий не имеет; ни в каких партиях ранее не состоял; к суду не привлекался. Рекомендации для вступления в партию Беридзе дали Залкинд, Батманов и Писарев — уполномоченный Государственного Комитета Обороны. Все рекомендовавшие знали Беридзе много лет. Зачитывая рекомендацию Писарева, Залкинд заметил:

— Уполномоченный прислал ее сегодня попутным самолетом.

Все документы были зачитаны, и Беридзе рассказал о себе. Парторг попросил задавать вопросы. Их не было, только Гречкин поинтересовался какой-то деталью проекта Ольгохтинской гидростанции.

— Я ждал и боялся одного вопроса, товарищи, — смущенно, с краской на щеках заговорил Беридзе. — Вполне закономерного вопроса: почему я только теперь вступаю в партию. Ведь мне тридцать пять лет, инженером я стал в советское время... Вы мне этого вопроса не задали. Все же не могу его обойти. Честно признаюсь: за этим не кроется никакой сколько-нибудь серьезной причины. Мне всегда казалось, что вступление в партию — только формальность и что достаточно внутренне ощущать свою партийность... В институте и в первые годы работы я считал так: если вступлю в партию, общественная работа и разные нагрузки оторвут меня от учебы, от углубленных занятий техникой. У меня на глазах действительно произошел подобный случай с моим товарищем. Неудобно говорить о таком проявлении легкомыслия, но, должно быть, оно в какой-то мере и до последнего времени было присуще мне, несмотря на возраст. Вы, конечно, можете подумать — вот Беридзе как-то вдруг вступает в партию! Однако этот шаг не случайный. Проверьте меня, товарищи, с любой стороны — я коммунист! — Беридзе очень волновался, и, слушая его, волновался и Алексей. — С первого дня войны я почувствовал себя очень плохо именно из-за того, что оставался вне партии. И особенно, когда услышал высказывание одной сволочи в том смысле, что де на случай победы немцев гораздо лучше быть беспартийным. Для меня моя беспартийность стала постоянным укором...

Беридзе перевел дыхание.

— Недавно у нас здесь проходила партийная конференция. Прямо скажу: я места себе не находил, пока она не закончилась. Я спрашивал себя: «Как же ты оказался на отшибе, разве это на тебя похоже?» Меня один человек, скажу кто — Васильченко Таня — спросила: «Почему же вы, Георгий Давыдович, не на конференции?» И у меня духу нехватило признаться, что я беспартийный. Вчера, во время выступления товарища Сталина, я сказал себе: «Беридзе, тебе больше невозможно быть вне партии ни одного дня, ни одного часа!..»