Снежный ком - Чехов Анатолий Викторович

Коля мог бы многое рассказать и Ляльке, и Кате. Мне он, например, не раз объяснял, что к чему в русской истории, насчет формирования русского характера. К примеру, «Слово терпения и любви» Феодосия Печерского, в котором тот призывает «Положить душу за други своя», или — призыв первого митрополита Иллариона: «В работе, заточении, путех, темнице, алкоте и жажде — вся помилуй, вся утеши, радости творя, телесную и душевную». Коля тренировался на мне, а я, поскольку голова ничем не занята, с ходу и запомнил. Но не будешь же все это объяснять Ляльке да еще в церковно-славянском стиле. Страшно хотелось помочь Коле в споре с Лялькой, спасибо ему, что он и сам пока что находил необходимые слова.

— Складывался наш характер, Ляля, веками и в самой жестокой борьбе, — не сразу, с достоинством ответил Коля. — Немалых жертв стоила нам победа над печенегами, а фрески Киевской Софии, воздвигнутой Ярославом Мудрым в честь этой победы, — наполнены светом и радостью… Огромных жертв стоила нам борьба с татаро-монголами. Но посмотри, какими храмами отмечены победы над ними! Один Василий Блаженный чего стоит!.. Кутузов, чтобы сохранить армию, сдал Наполеону Москву, и русские сами ее сожгли! А какой восстановили?.. В Великую Отечественную мы победили ценой жизни тех, кто с гранатами бросался под танки, закрывал собой амбразуры, умирал, зажимая зубами провода связи. И тех, кто в тылу месяцами не уходил с заводов, под бомбежками опухал от голода, умирал, но не сдавался!.. Но и Сталинград, и Севастополь, и многие другие города отстроили мы на руинах, как самые светлые памятники погибшим героям!.. В этом он и выражается, весь наш русский характер…

— Браво! Браво! Браво! — захлопала в ладоши Катя. Но никто ее не поддержал, и Катя умолкла. Коля поморщился, Петька развел руками, дескать, что с нее возьмешь… Лялька серьезно смотрела на Колю, раздумывая над его словами. Видимо, возразить ей было нечего, а поспорить еще хотелось.

— Ну хорошо, — сказала она. — Предположим, в русском характере мы разобрались, но при чем тут иконы? Какие могут быть в творчестве Андрея Рублева идеи и проблемы нашего времени?

Мне очень хотелось ввязаться в спор и выложить Ляльке все, что я узнал от дяди Фрола о творчестве Рублева и об иконе «Христос в силе». А что же дядя Фрол? Тут такой разговор, а он вздумал спать? Я оглянулся на него и увидел, что хитрый дядька вовсе не дремлет, а смотрит на меня живыми, заинтересованными глазами и даже подмигивает, дескать, давай, ты-то чего молчишь?

А мне, и правда, очень даже хотелось высказаться перед Лялькой: Теме с его изворотливостью и хваткой я мог противопоставить только свой интеллект (если он, конечно, есть). Я отлично понимал, что высказываться после Коли опасно: того и гляди, ляпнешь какую-нибудь глупость. К тому же занозистой Ляльке, судя по тому, что я наблюдал в моторке, ни мой, ни Колин интеллекты просто не нужны: ей треба Темины гроши…

И все-таки я рискнул.

— А притом, — сказал я, как мог спокойнее, заранее заготовленную фразу, — что, начиная с зарождения христианства и до Октября, философская мысль в России носила обязательно религиозную окраску.

При этих моих словах, от которых лицо у меня так и вспыхнуло алым пламенем, Лялька с удивлением и плохо скрываемой насмешкой воззрилась на меня. Дескать, откуда, мол, такое? Молчал, молчал и высказался. Взглядом она меня как бы поощряла: «Ну-ну, что еще скажет это неразумное дитя?»

С некоторым удивлением глянул на меня и Коля, но мешать не стал. Он, конечно, сразу сообразил, что своим выступлением уже задал тон, и мне теперь легче будет пробираться по проторенной дорожке. Это — как на экзамене: возьмешь билет и вроде как в темный лес вошел, да еще осенней ночью. А начнешь отвечать, с горем пополам что-нибудь и вспомнишь…

— Иконы, конечно, не картины, — продолжал я, — но в любой иконе всегда есть своя философия…

— Какая, Боренька? — искренне развлекаясь, спросила Лялька.

— Ну-у, у Андрея Рублева — рублевская, — не очень удачно ляпнул я, за что тут же был наказан.

— А у Феофана Грека — греческая, — съязвила Лялька.

Но я уже вспомнил, как мне об этой иконе рассказывал дядя Фрол, и не дал себя сбить с толку.

— Можешь не острить, — ответил я Ляльке. — «Христос в силе» написан, и правда, с рублевским совершенством… Посмотри, какое у него вдумчивое лицо! Он как бы говорит нам, что идеала может достичь каждый, кто добивается самопознания и самоотречения. А почему? Потому что Христос знает, что его ждет…

— Спасибо, Боря, но от дяди Фрола все это я уже слышала, — осадила меня Лялька, еще и по макушке прихлопнула: — Верно сказано, что дозволено Юпитеру, не дозволено быку… Ты уж лучше отжимайся на своих кентосах…

Это была ни чем не оправданная грубость, и я обиженно умолк. Ляльке и самой стало вроде бы неудобно. Наступило неловкое молчание. Петька воспользовался паузой и, с укором глядя на Ляльку, меланхолически подвел итог:

Черт бы побрал этого Петьку вместе с его песней да еще с какими-то туманными намеками. Откуда ему известно о наших с Лялей отношениях и о Теме?.. Мне стало так горько, что не хотелось не только разговаривать, даже смотреть на Ляльку.

Выручил всех дядя Фрол.

— Раз уж вы тут и меня вспомнили, — сказал он, — давайте и я поведаю, что обо всем этом думаю… Парни-то правильно толкуют, — обращаясь к Ляле, продолжал он. — Философия этой иконы для Рублева и есть убеждение, что в тяжкую годину надо «главу свою полагать на землю русскую». Эта философия веками сопровождала русского человека: идеи единения России у нас не мыслились без идей самопожертвования. В этом и заключается суть русского характера — нравственная и философская основа творчества Рублева…

— А в фильме «Андрей Рублев», — сказала Лялька, — никаких росписей в Успенском соборе нет, одни голые стены.

Видно было, что Ляльке неудобно за грубость, но разве она признается?.. Срезанный Лялькиной насмешкой, я теперь мучительно раздумывал, как же ей побольнее отомстить.

— Начало там вроде неплохое, — подал я голос. — Какой-то монах на воздушном змее полетел. Правда, что с ним дальше было, не показали…

— Между прочим, — ввязался в разговор Петро, — когда я ездил в Москву, Феофана Грека возле метро «Аэропорт» видел: как раз он в булочную входил.

Дядя Фрол недовольно поморщился.

— А ты остряк, оказывается. Плохо только, что остришь без разбора… В этом фильме, — сказал он, — нет главного: великой идеи единения России! И это повествование о четыреста пятнадцатом годе, когда уже свершились походы Игоря и на всю Русь прогремело Золотое слово Святослава, когда Дмитрий Донской собрал стотысячное войско и в пух и прах расколотил Мамая на Куликовом поле, когда уже были воздвигнуты величественные русские храмы — Киевская София и Успенский собор, созданы бессмертные произведения живописи!.. Там даже знаменитая рублевская «Троица» показана безо всяких объяснений! А поглядите на репродукцию — рядом с «Христом в силе»! Что заложено в этом шедевре!..

Репродукцией дядя Фрол назвал икону, на которой были изображены три ангела. Только сейчас я рассмотрел, что это — вправленная в оклад, вырезанная из журнала цветная фотография.

— О чем говорят эти ангелы? — продолжал дядя Фрол. — О том, что один из трех, тот, что благословляет рукой жертвенную чашу, должен погибнуть во имя спасения человечества. Этот ангел и есть Иисус Христос. Поглядите, как он склонился в сторону печального бога-отца, обрекающего сына на смерть. По их уравновешивает третий ангел — святой дух, который и говорит нам о бессмертии. Чьем бессмертии? Русского народа!.. А в фильме ничего, этого и в помине нет. Хоть самому садись и пиши сценарий да заново снимай…

До разговоров с дядей Фролом я как-то не думал, что иконы, соборы и тому подобные храмы — не только живопись и архитектура, но еще и наука и философия с определенным национальным содержанием… Он ли это, мой дядюшка Фрол? Чудаковатый, добрый и нескладный, вечно попадающий в нелепые истории? Или человек мыслящий, настоящий знаток древнего искусства, скромно определивший себя заруганным именем «дилетант»?