Свет не без добрых людей - Шевцов Иван Михайлович

А вот Посадова утверждает, что медные трубы - это архаизм и пошлость и что пора подумать об открытии музыкальной школы. Но это в ней, конечно, говорит уже бывшая актриса, а не партийный работник. Когда-нибудь со временем, этак лет через десять, можно и музыкальную школу открыть. Но сейчас и разговору быть не может и нечего народ возмущать. А все Гуров. Он становится невыносим со своими прожектами. И обиднее всего, что его поддерживает Посадова. Говоря откровенно, Михаил Гуров отличный работник, и уж кто, как не Роман Петрович, искренне ценит и уважает его и готов поддержать все его разумные начинания. Предложил, скажем, Михаил из списанного дизеля сделать небольшую электростанцию для шестой бригады, и Роман Петрович решительно поддержал его. Электростанция уже готова, теперь самая отдаленная бригада получила свет и, главное, энергию для ферм.

Возмущает Романа Петровича и горячность Веры: тоже нашла где инициативу проявлять - лес, охрана природы, фауна и флора!.. А того не знает, что эта заповедная фауна живьем поедает заповедную флору. Лосей вон сколько развелось. Что от них пользы человеку? Так, вроде забавной игрушки. Зато вред всем видимый, - посчитай-ка, сколько каждый лось съедает за год молодых деревьев. Целые рощи губят эти прожорливые истребители лесных порослей. А дикие кабаны! Тут уж совсем до абсурда доходит. Стадами бродят по полям совхоза буквально тонны отличной свинины - пожирают совхозные овощи, картофель, топчут клевера. А трогать их не смей - охота на них запрещена. А на кой черт они сдались, эти экземпляры! Для науки? Да если ученым потребуется дикая свинья, то любую домашнюю без особого труда можно превратить в дикую. Гораздо труднее сделать наоборот.

Роман Петрович подошел к столу, взял в руки толстую книгу Леонида Леонова "Русский лес", посмотрел на нее с опаской, полистал и положил обратно. Это Вера принесла ему, советует прочитать, говорит, очень интересно и поучительно. Ленинскую премию дали. Библиотека готовит читательскую конференцию по этой книге, предлагают директору выступить, увязать с состоянием лесного хозяйства совхоза "Партизан". Ох, уж эта артистка-младшая, козла от барана не отличит, а тоже с фантазиями лезет: новоявленный друг природы. Знаем мы этих друзей. Ты вот лучше посоветуй, где взять кормов, так чтоб их на весь год хватило, чтоб не покупать у государства. Будь другом свиней и коров, поди на ферму поработай. А ты, небось, еще не удосужилась побывать там, хотя б для интереса.

Но перед атакой Гурова Роман Петрович не устоял, назначил лесника - Федота Котова, нашел для него зарплату. Булыга хорошо знал Федота Котова еще по годам партизанским, как человека исключительной храбрости и честности. Честных людей Роман Петрович уважал - сам он был человеком искренним и честным.

Федот Котов уже в первые дни своей службы в должности лесника составил несколько протоколов на самовольные порубки леса. Сейчас эти протоколы лежали на директорском столе, Булыга должен был их утвердить и направить в суд. Роман Петрович знал, что "удар по карману" заставит остепениться даже злостных порубщиков. Среди ответчиков в одном из протоколов он прочитал имя Станислава Балалайкина. Прежде чем утвердить этот протокол, директор задумался: не поймут ли это как личную месть за те деньги, которые Булыга уплатил Балалайкину за убитую козу. Дело в том, что Станислав Балалайкин рубил деревья не в гаю и даже не в совхозном лесу. Он спилил два столетних тополя на улице возле своего дома, а могучую липу засушил, подрубив ей корни. На вопрос, зачем он это сделал, Балалайкин отвечал:

- А потому и спилил, что картошке моей на усадьбе мешали - много соков из земли пили и солнце застили.

Он считал себя совершенно правым, потому что заботился о своем огороде. Тополя и липа - они ему совсем ни к чему, а картошка - это необходимый в семье продукт. Это, во-первых. А во-вторых, рассуждал Станислав, коль эти деревья стоят под окном его дома, значит они являются его собственностью. Правда, когда сажали эти деревья, Станислава еще на свете не было, и кто их сажал, он знать не знает. Хату построил свою здесь потому, что это место ему выделили. Вот и все.

Сумма штрафа, которую Балалайкин должен был уплатить за три толстых дерева, была довольно внушительной, превышала его месячный заработок. Подписать протокол означало поставить семью Балалайкина на какое-то время в тяжелое материальное положение. Не подписать, простить - значит сделать нехороший прецедент для других. Пойдут рубить направо и налево.

Роман Петрович снял трубку и позвонил домой Посадовой, спросил ее мнение, как быть с Балалайкиным. Надежда Павловна ответила тоже не сразу, после паузы, но ответила решительно:

- С нарушителями нельзя либеральничать. Дай только палец - они и руку откусят.

- Согласен с тобой, - твердо сказал Булыга и подписал протокол.

Федот Котов еще задолго до читательской конференции, организованной Верой, прочитал роман Леонова "Русский лес". Книга эта вызывала в нем вместе с гневом тоску и уныние: он видел, как жизнь проходит мимо этой книги, и священная боль писателя, крик души его и совести не в состоянии опрокинуть Грацианских, пустивших свои ядовитые корни глубоко в русскую почву, пьющих ее соки, безжалостно засушивающих все сильное и прекрасное, как засушил Станислав могучую липу. Он видел, что в жизни Грацианский продолжает преуспевать, он неистребим в своей изворотливости и чертовской кошачьей живучести и что многие ответственные и безответственные товарищи по-настоящему не понимают всей омерзительной сущности Грацианских и их опасности для общества.

Федот Котов выступил на читательской конференции с интересной взволнованной речью. Он говорил, что в книгах, в газетах писатели много пишут об охране природы, только вся их писанина никого ни к чему не обязывает, проходит впустую, и все остается так, как было. Он не только сердцем чувствовал, но и по-настоящему, по-мужски глубоко и преданно любил природу, возмущался нещадным истреблением лесов.

Этот 48-летний, невысокого роста, сутулый человек, переживший трагедию войны и потерявший жену и двоих детей, выглядел старше своих лет. Седые, с табачной желтизной, пышные запорожские усы, угрюмое, землистого цвета, все в глубоких морщинах лицо придавало ему вид суровый и замкнутый, и лишь глаза, не утратившие живого блеска, приветливые, постоянно светились живой глубокой мыслью, иногда близкой и отзывчивой, а в другой раз далекой, куда-то устремленной, недоступной и непонятной.

Жил Федот совершенно один, сам себе готовил пищу, сам стирал. Иногда он ходил в клуб в кино, на вечера и собрания, но большую часть свободного времени проводил у себя дома, в новой избе-пятистенке с резными наличниками, украшенными затейливым рисунком, фигурками птиц и животных. Страсть к резьбе по дереву в нем родилась еще в годы юности. Федот тогда делал оригинальные изящные трубки для курильщиков, трости с собачьими головками, шкатулки, вешалки и прочие, как говорил его покойный отец, безделушки. В тридцать девятом году у Федота родился первенец, Гена, а через год - второй сын, Толя. У ребят было много деревянных игрушек.

После войны, оставшись один, Федот продолжал по-прежнему вырезать из дерева фигурки для детей, которые - верил - рано или поздно должны отыскаться. Вся мебель в доме была резная. Обеденный стол в первой комнате стоял на куриных ножках. Второй стол имел форму подосиновика на крепкой устойчивой ноге, а вокруг него стояли табуретки - грибы: боровик, подберезовик, рыжик, лисичка. Настольная лампа напоминала початок кукурузы, а полочки, вешалки, тумбочки были украшены затейливыми изящными узорами и фигурками. Две длинных скамейки во второй комнате были сплошь заставлены разными фигурами и группами на мотивы русских сказок.

Тихий, скромный и замкнутый по своей натуре, Федот Котов мало общался с людьми, и в его дом никто особенно, кроме ребятишек, не заглядывал.