Поклев был удачным. Рыба кидалась не только на плохонькую наживку, а даже на пустые крючки. Однако министр долго на рыбалке не пробыл. Наловив небольшое ведро крупной рыбы, он отдал улов штабным поварам и ушел на часок отдохнуть, а Коростелев решил тем временем встретиться со своим давнишним фронтовым другом.
Повар Артем быстро соорудил возле палатки под шелковицей столик. Коростелев позвонил в штаб полка и, выйдя на лужайку, заломив руки за спину, с приятным волнением зашагал взад-вперед по тропе.
— Это кого же вы так ждете, товарищ командующий? — спросил Артем. — Лично я так волновался, когда холостяком был и невесту в гости поджидал. Глаза проглядел. Придет — не придет?
— Невеста что? — усмехнулся Коростелев. — Друга жду. Да ты ж его знаешь. Наш бывший начпоарм Матвей Иванович.
— Что вы говорите! Сколько ж вы с ним не виделись? Лет десять?
— Нет, почему же. Виделись. На совещаниях… сборах. А вот так, посидеть за столом, не приходилось.
Коростелев подошел к столу, сел, хлопнул ладонью по табуретке.
— Садись, Артем. Отдыхай. Небось набегался.
Повар сел.
— Да есть малость. — И вздохнул.
— Что вздыхаешь? Устал или неприятность какая? — спросил Коростелев.
— Ни то и ни другое, товарищ командующий.
— А что же?
— Да вот хочу вас покритиковать, но что-то побаиваюсь.
— Меня? Покритиковать? — оживился Коростелев, и глаза его загорелись от любопытства. — А ну-ка давай, браток. Давай. Скажи правду в глаза. А то, признаюсь, кроме жены и тещи, меня никто и не критикует. Все больше комплименты говорят. Ну, что ж ты? Начинай. Предоставляю тебе слово. Ну?
— Перво-наперво о званиях, — начал, потерев бритый затылок, повар. — Вы вот гостя ждете. По-братски рады ему. Это хорошо. Так и должно быть, какой бы чин ни занимал. Но не задумывались ли вы, товарищ командующий, почему ваш друг Матвей Иванович досель в полковниках ходит?
— Нет, брат, не задумывался.
— А это минус вам. Кол, товарищ командующий. Вы вот генерал-полковник, а он который год все полковник. И в должности он заморожен, как тот карась. А разве это справедливо? Разве воспитывать людей легче, чем учить их стрелять?
— Да, ты прав, Артем. Прав, браток. Но сие от меня не зависит.
— Как не зависит, товарищ командующий? Вы же с министром встречаетесь.
— Да, встречаюсь.
— Так разве вы с ним только стратегию обсуждаете? Ну, наверно же, говорите по душам?
— Говорим.
— Так что ж вы молчите, товарищ командующий? Возьмите и скажите: «До каких же, мол, пор будем на скромности политработников выезжать? Сами погоны маршалов надеваем, а им и генерала жалко дать».
Коростелев посмотрел на повара, кивнул головой.
— Говори, говори, Артем. Я слушаю тебя.
Артем поправил вилки на столе, накрыл кусочком марли нарезанный хлеб.
— К вам на прием один офицер тут приходил. Ярцев по фамилии.
— Ярцев? Помню, помню такого. Бугров мне рассказывал про него. Ну и что же?
— В Москве он служил. В Главном управлении. По разговору видно, толковый парень. Фронтовик. Академию окончил. Молодой. Ему бы в самый раз работать там. А вот поди ты. Выжили. Постарались избавиться. Больно ершист. Против шерсти гладит. Где же справедливость, товарищ командующий? Сами призывают смело недостатки вскрывать, критику развивать, а чуть что — за хомут тебя. Хорошо, если косым взглядом отделаешься, а то еще и в бараний рог согнут.
Коростелев задумчиво побарабанил пальцами по столу.
— Да-а. Есть у нас еще такое. Встречается. А вся беда, братец, в том, что иные руководители в непогрешимых богов себя превращают и не приемлют никакой критики. Иной раз наломают дров, а признаться боятся. Разве может бог ошибаться? Признаешься — чего доброго, уронишь авторитет. А это же глупость. Нет неошибающихся людей. Даже Ленин, которому по уму и развитию нет равных, умел ошибки признавать.
— Да-а, — вздохнул повар. — Если бы все, как Ленин! — И задумался.
Командующий умолк тоже и несколько минут сидел, склонив голову, скрестив руки между колен. Потом распрямился, вздохнув, спросил:
— Ну еще что у тебя, Артем? Говори. Не стесняйся.
— Чего же стесняться. Скажу. Вы, товарищ командующий, рыбу вчера ловили?
— Ловил. Как же, — просиял Коростелев. — Хорошо клевала.
— Да, здорово, — подтвердил повар. — Слишком даже. А не задумались ли вы, почему это у командующих и приезжих начальников рыба больше всех клюет?
Коростелев пожал плечами.
— Нет, признаться, и в голову не приходило. Берет и берет. Значит, удача, хотя рыбак, как знаешь, я неважнецкий.
— Вот б том-то и суть, товарищ командующий. А я задумался. И не только задумался, а кое-что и разузнал.
Коростелев глянул настороженно.
— И что же, если не секрет?
— Да рыбка-то у вас была подсадная.
— Подсад-ная? Не может быть!
— Точно, товарищ командующий. Они еще до вашего приезда наловили ее, потом выпустили в ограждение и три дня не кормили. Ну, она остервенело и кидалась на крючки.
— Кто это сделал?
— Начальник гарнизонного военторга, а саперы помогали.
Коростелев побелел. Да это же очковтирательство! Прелюдия к большому обману. Сегодня мелкая рыбешка, а завтра крупный подвох. Да как же они смели сделать такое? Меня, командующего, министра, обмануть?
Он круто повернулся к повару и сурово спросил:
— Это все точно?
Артем стал по команде «смирно».
— Точно, товарищ командующий! Ограждение из железных решет с вечера было не видно, а сейчас как на ладони вон стоит.
Коростелев шагнул к берегу, глянул под ракиту, покачал головой и сейчас же вернулся к палатке, позвонил в штаб полка.
— Роту с переправы снять! Да, да. Немедленно. И вывести в резерв. Переправу будет вести… — Коростелев увидел идущего к палатке полковника Бугрова, — другое подразделение. Да, другое!
20
Легкая, как птица, «Волга» со свистом рассекала тьму южной ночи. Снопы света низко кланялись мокрому после дождя асфальту, жухлым кустам карагача, горбатым барханам и лениво ползущим навстречу тучам.
Была уже полночь. Адъютант по особым поручениям полковник Волков давно уже спал, привалясь к дверце, держась за поручень подлокотника. На сопровождающих машинах тоже не мигали папиросы. Только министра обороны все еще не брал сон. Старый солдат, проведший полжизни на колесах, он любил ночную езду. В это тихое время, когда по дорогам шло мало встречных машин и воздух полнился свежестью и дыханием ночи, приятно было подумать, помечтать.
Весь день с небольшими перерывами шел бой с «противником». Высокие барханы преграждали путь наступающим. От жары звенело в ушах, пыль слепила глаза. Но люди шли и шли вперед, стиснув зубы, превозмогая усталость.
А потом, уже под вечер, подводились итоги первого дня учений. Командующий округом был, как никогда, строг и придирчив. Ему не понравилось ничего решительно — ни марш, ни встречный бой, ни маневр по охвату «противника». Он поднимал то одного офицера, то другого и строго отчитывал за недостатки, предупреждал.
«Не так же все плохо, Алексей Петрович», — хотелось сказать, а посмотрел в глаза (в них было не столько суровости, сколько жалости, любящей заботы) и понял: не надо этих слов. Коростелев и сам хорошо понимает, что люди старались горячо, пролили много пота. А что ругает он их, так это скорее для острастки, чтоб не зазнались, не ослабили гужи.
В сущности, это тактика не только Коростелева. На строгости вся дисциплина держится. И сам не раз скрепя сердце, до боли жалея, жестко спрашивал, крепко ругал, бывало, когда и грозил трибуналом. Но не эта ли строгость, командирская взыскательность встряхивала сонливых, опускала на землю витающих в облаках, спасала в бою горячих, вела к удачам?
Кровью обливалось сердце, когда под Ростовом посылал людей, вооруженных одними бутылками с горючим, на броню. Знал, что многие не вернутся, будут раздавлены, убиты. Но иного выхода не было. Люди отстояли город.
