Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка (Романы) - Бээкман Эмэ Артуровна

гне сидела на корточках перед печкой и разжигала огонь. Войдя в переднюю, Оскар сунул в карман промокший парик андорки, хотя его следовало бы просушить. Агне не должна была видеть этой улики, так как никакого сколько-нибудь правдоподобного объяснения относительно того, откуда у него женский парик, Оскар не смог бы дать. Более того — парик с заячьими ушами стал почти реликвией, он разрушил стену между ним и Ирис. Оскар сжал в кармане мокрую реликвию и про себя улыбнулся.

Он прошел из передней в комнату и быстро направился к окну. Отодвинув в сторону тяжелую узорчатую занавеску, он прильнул лицом к стеклу, и прохлада его помогла Оскару окончательно овладеть собой. Правда, он довольно долго гулял перед домом, прежде чем решился войти. Он боялся, что не сможет изобразить на своем радостном и смятенном лице обычную кисловато-серьезную мину.

Снег все еще шел.

Собственно говоря, ничего особенного не произошло. Они с Ирис безмолвно стояли рядом. Потом она тихонько отошла в сторону и высыпала из мешков морковь и картофель — часть овощей осталась на пне, часть рассыпалась. После этого они вышли из леса.

На дороге по-прежнему громыхали тяжелые грузовики. Ирис шла на шаг впереди, руки в карманах, и, казалось, была погружена в раздумье. Оскар шагал следом за женщиной и мог бы идти так до бесконечности. На каком-то углу Ирис остановилась, протянула Оскару руку и быстро пошла, ни разу не оглянувшись. Оскар не решился спросить: когда? И сама Ирис тоже ничего не сказала.

Неопределенность будущего нисколько не тревожила Оскара. Ему почему-то казалось, что в данный момент это не так и существенно. Странно, если раньше ему всегда хотелось все рассчитать заранее, то теперь даже нравилось надеяться на случай, тем более, что он верил: его час придет. Должен прийти.

За столом Оскар упорно смотрел в тарелку. Он не слушал, о чем болтают Керту с Агне. Когда Агне внезапно обратилась к нему, на лице Оскара невольно появилось выражение покорности. С миной пай-мальчика он протянул жене солонку. Агне покачала головой, и на ее лице появилась проникновенная улыбка. Эта улыбка испугала Оскара. Угрюмая Агне устроила бы его сейчас больше. Все было бы в норме: два полюса — Ирис и Агне.

Тут же Оскар представил себе, как они с Агне стоят перед судом. Самым разумным было бы подать заявление сообща. Но сперва Ирис должна разойтись с Пяртом Тийвелем. Сперва? Почему сперва?

Оскару стало не по себе. Все это выглядело пугающе сложным.

При одной лишь мысли о бракоразводном процессе ему становилось нехорошо. Но на этот раз Оскар должен собраться с силами. Никогда еще подобное решение не приходило ему в голову. Он отнюдь не был столь легкомыслен, как могли предполагать все эти Анники, Марики, Вийвики и Эрики. По их мнению, Оскар готов был в любую минуту бросить Агне, однако они глубоко заблуждались и великолепно это осознавали, когда любовная история приходила к концу. Если Оскар не мог избавиться от какой-нибудь из очередных пассий по-хорошему, он прибегал к жестокой фразе:

— У меня исключительная жена.

Это действовало убийственно. Женщина, которой ронялась такая фраза, принималась от жалости к себе реветь. В промежутках между всхлипываниями она бормотала что-то насчет разбитой жизни, собственной глупости, и вообще чувствовала себя отвратительно.

Поев, Оскар остался за столом. Он сидел здесь один, понурившись, и смотрел на сахарницу с серебряной ручкой. Совершенно не к месту ему вдруг вспомнилось, как сокурсники Агне, даря им эту сахарницу на свадьбу, пожелали, чтобы жизнь Агне и Оскара всегда была сладкой, и в подкрепление своих слов доверху насыпали в нее сахар. Агне, приняв подарок, передала его Оскару. Рука у него почему-то дрожала, и крупинки сахара просыпались в рукав и в туфлю. Оскар помнил, как сахар хрустел у него под ногами — видимо, какую-то порцию сладкого получил и пол. Задним числом Оскар вдруг рассердился. Что за дурацкий подарок! Такое ощущение, будто руки до сих пор липкие. Одновременно Оскар удивился — как недолговечна человеческая память. В то время была нехватка сахара, и содержимое сахарницы явилось ценным дополнением к студенческому свадебному столу.

Лучше всего было бы жить в гостинице, подумал Оскар. Вещи не имеют там никаких нелепых связей с прежней жизнью и не могут в самый неподходящий момент всплыть и расстроить тебя.

В столовую вошла Керту и помахала Оскару рукой. Ее пылающие щеки очень гармонировали с белой вязаной шапочкой.

— Куда? — крикнул Оскар ей вслед.

— В кино, с Тармо, — ответила Керту из передней. Спустя мгновение хлопнула дверь.

— Каждый вечер, — проворчал Оскар в порыве отцовских чувств.

Агне ответила совершенно неожиданно:

— Пусть ходят. Тармо хороший парень.

Оскар уставился на Агне и почему-то пошевелил ушами. Этим, сохранившимся с детства искусством Оскар пользовался в последнее время очень редко.

Агне рассмеялась. Она подошла к Оскару сзади и обхватила его шею руками. Оскар испугался, на какой-то миг его даже охватил ужас. Ему вообразилось, что Агне читает его мысли — она все знает и собирается теперь задушить его. Смех — но это же ничего не значит. Это мог быть и нервный смех.

— Мне этот Тармо не нравится, — наугад сказал Оскар.

— Почему? — удивилась Агне.

— Чурбан какой-то бесчувственный.

Агне пожала плечами и отошла.

— А знаешь, ты тоже показался мне вначале бесчувственным, — призналась вдруг Агне и застенчиво улыбнулась.

Оскар с неприязнью подумал, что Агне уже давным-давно кажется ему бесчувственной.

— Между бесчувственностью и уравновешенностью — большая разница, — как бы извиняясь, заметила Агне. Она на минуту открыла окно, вытряхнула скатерть, снова расстелила ее на столе и вынула из шкафчика редкое марочное вино.

— По какому случаю? — удивился Оскар.

— Сегодня выпал первый снег. Зима входит в свои права. Хочется как-то согреться.

Они долго сидели молча, потихоньку потягивая вино. Агне как будто чего-то ждала и выглядела растерянной. Она что-то обдумывала про себя, не с мрачным видом, как обычно, а сосредоточенно, уйдя в себя, словно пыталась телепатически передать свои мысли Оскару. Глаза ее то сверкали, то подергивались печалью, то она вдруг начинала улыбаться.

— Знаешь ли, — сказала она наконец и пристально посмотрела на Оскара.

Внезапно у Оскара мелькнула надежда. Он напряг слух — доносившаяся сверху едва слышная музыка чертовски мешала ему сейчас, он боялся пропустить хоть слово из того, что скажет Агне. А она могла сказать что-то важное. В глубине души Оскар надеялся: вдруг Агне окажется инициатором. Вдруг ей все надоело и она захочет покончить с затянувшейся совместной жизнью. Вдруг?

— Я решила изменить свою жизнь, — веско сказала Агне.

Оскар сдержался, чтобы ненароком не кивнуть.

— Странно, конечно, но теперь я наконец-то уверена в тебе.

Агне отпила вина. Оскар пришел в полное смятение.

— Мне хотелось бы со своей стороны помочь наладить нашу жизнь. Я чувствую потребность стать другой, более покладистой.

Наливая вино, Оскар прижал горлышко бутылки к краю рюмки, чтобы руки его не дрожали.

— Так много времени надо, чтобы начать хоть чуточку понимать себя. Человек часто окостеневает еще совсем молодым, когда склероз фактически еще не грозит ему. Меня все время что-то терзало, и я никак не могла понять, в чем дело. Теперь я, кажется, поняла. Ты мне помог. Ты в последнее время был таким милым, терпеливым и уравновешенным. По вечерам рано приходил домой, мирился с моим мрачным настроением. Ты проявлял терпимость и ни разу не обидел меня даже словом.

Скорее бы Агне закончила свои благодарственные излияния! Душа Оскара просто стенала. Он не понимал, куда гнет Агне.

— Видишь ли, — продолжала Агне, — в своей жизни я всегда все делала наперекор своей натуре. Всегда выбирала самую изнурительную дорогу вместо того, чтобы идти по гладкой. Всегда принуждала себя нести ношу, которая в действительности была мне не по нутру. Разумеется, нехорошо валить на кого-то собственную глупость и ошибки, однако я не могу не вспомнить одно наставление, которое постоянно давала мне мать. Она говорила: надо, пересиль себя! Постепенно у меня выработалось этакое детское упрямство: неужели тебе с этим не справиться? Неужели ты этого, действительно, не можешь?