Том 4. Солнце ездит на оленях - Кожевников Алексей Венедиктович

— Сядем вот здесь.

Сели на камень возле ручья.

— Ксандра, давай будем жить вместе! — сказал Колян.

— Как это — вместе?

— Я — мужем, ты — женой. А вокруг нас… — Колян изобразил руками, что вокруг них идет шумная, веселая суета. — Как там… — Он кивнул в сторону поселка, где гамели ребятишки.

Ксандра молчала. Колян, сделав недолгий перерыв, продолжал:

— Я увезу тебя на белых оленях. Наберу всяких-всяких цветов и обвешу оленям все рога. У меня будут новые санки.

Ксандра молчала.

— Я брошу курить, — пообещал Колян. — Теперь я курю немножко, без тебя. Я построю светлый русский дом с хорошей печкой.

— Лапландской учительнице нельзя иметь своих детей, — заговорила наконец Ксандра.

— Почему?

— Не до них. Некогда возиться с ними, на чужих не хватает ни времени, ни сил.

— Не хочешь детей — не надо. Можно без них, — ничуть не задумываясь, согласился Колян.

— Но не в детях, не в куреве дело. Я люблю тебя, Колянчик, сильно люблю, как сестра брата. А сестры не выходят замуж за братьев. И я не пойду за тебя, женись на другой. А мне будь братом! Нам не надо жениться, у нас не выйдет добра. Если женимся, мы потеряем любовь. Оставим все так, как было! Помнишь, как ехали мы в первый раз? Оставим все так!

— Ладно, — едва слышно сказал Колян. — Прощай! — и ушел.

«Почему «прощай»?» — недоуменно подумала Ксандра, но спрашивать не стала.

Придя домой, Колян спросил Максима:

— Ты можешь пожить без меня?

— А ты куда? — спросил, в свою очередь, старик.

— Есть дело, — ответил Колян неопределенно.

— Ладно, поживу, — согласился Максим: после операции ему стало лучше. — Ты долго будешь кочевать?

— Не знаю.

Неожиданное решение идти, нежелание рассказывать, быстрые сборы — все было так похоже на времена гражданской войны. И Максим прекратил расспросы. Колян взял с собой лайку, ружье, котелок, немножко кой-чего в рюкзак и гусли. Максим решил: если идет с гуслями — значит, на мирное дело и ненадолго. Опять выдумала что-нибудь беспокойная учительница. Не живется ей тихо, не человек, а буран, пурга.

Ксандра полагала, что вечером, как всегда, Колян завернет к ной, но не дождалась и пошла к нему сама. Она считала, что у нее нет причин менять к нему свое отношение.

— Ты дома! — удивился Максим. — А куда послала Коляна?

— Никуда не посылала.

— Ушел. Ничего не сказал.

«Стало быть, не хочет», — решила Ксандра и тоже ничего не открыла.

Максим думал, что Колян побродит день-два, самое большее — неделю: ведь за это время можно побывать в Мурманске. Но миновало больше недели, а парень не вернулся. Максим пришел в школу и начал жаловаться Ксандре:

— Нет Коляна, пропал. Скоро надо кочевать на осеннее место. Кто помогать нам будет?!

Ксандра вздыхала, не зная, что сказать. «Кто помогать будет?» — сильно тревожило и ее. Она уже чувствовала нужду в Коляне. Не стало его — и не стало в школе дров, за каждым ведром воды надо бежать самой либо организовывать на это ребятишек. А при Коляне водой хоть залейся, дров — пали, не переставая. И появлялось все неприметно, будто само собой.

Тревожно было и за Коляна, — сказал только ей одной: «Прощай!» — и ушел. Не учинил бы чего-нибудь над собой? Она, правда, не слыхивала, чтобы лапландцы кончали самоубийством, они беспредельно любили жизнь, но бывает и то, чего никогда не бывало.

— Куда послала? Скажи, девка, правду! — допытывался Максим. Он был уверен, что Ксандра причастна к уходу Коляна.

— Не посылала, не просила, не знаю, куда ушел, надолго ли, — уверяла Ксандра.

И в этом не было лжи. Колян ушел после того, как она отказала ему. Это верно, а из-за того ли — не знала. Он мог уйти совсем по другим причинам, например, искать новую невесту.

— Ксандра, не говори мне обманное слово! — попросил Максим. — Самая худая правда для меня дороже самой золотой лжи, — и ушел неводить.

Немного погодя, переодевшись в рабочее пальтишко, Ксандра вышла за дровами. Она уже не первый день таскала их вязанками на спине. Было и тяжело и отнимало много времени, но другого выхода она не видела. Все мало-мальски трудоспособные ловили, разделывали, солили, сушили рыбу, чинили сети. Возможно, что всем было некогда помочь ей, а возможно, все считали, что и не надо помогать: они-то всё делали сами.

На этот раз Ксандре довелось проходить невдалеке от рыбаков, только что вытянувших артельный невод и отдыхавших.

— Постой маленько! — крикнула ей Мотя и, подойдя, спросила: — Ты куда девала моего брата Коляна? Я видела: он сидел рядом с тобой у ручья, потом встал и ушел. Куда? Сказывай!

— Не знаю. Что пристала ко мне? Он не маленький, — лепетала Ксандра, напуганная воинственным видом и криком Моти. — Сам пришел, сам ушел. Больше я ничего не знаю.

— Ты выгнала его. Вот теперь и таскай сама! — Мотя толкнула ногой вязанку хвороста, спущенную Ксандрой с плеч наземь.

На шум еще подошли рыбаки.

— Неправильно говоришь: таскай одна, — заспорил с Мотей Максим. — В куваксе-то живет не одна Ксандра. В куваксе, кроме нее, целая школа.

Ксандра занимала уголок в той, школьной куваксе.

— Пусть таскает. Ей за это платят деньги. Сама получала, а моему брату ничего не давала, — горячилась Мотя. — Вот она какая.

— Я получаю только за ученье, — сказала Ксандра. — Топить школу обязан совет, народ.

— А почему топил один мой брат Колян? — не унималась Мотя.

— Это была его охота. — Ксандра подхватила вязанку и ушла.

За спиной у нее продолжался спор, кому топить школу, но она старалась не слушать его. Вечером она рассказала Максиму, что Колян сватался к ней и что она отказала ему. Может, он ушел из-за этого.

— Да, вот теперь верно твое слово. Конечно, Колян рассердился, — решил старик. — Долго не придет. Будем жить без него.

— Рассердился? — удивилась Ксандра. — На кого? За что?

— Немножко на тебя, немножко на всю жизнь, на весь свет. Я так думаю.

— Ну, в чем я виновата? Неужели я должна выходить за всякого, кто посватает меня?

— Думал: пойдешь. Привык. Отказала — неприятно.

— Не надо привыкать прежде времени. А мне из-за него вон какая неприятность: сестра Мотя не дает проходу, то сватает, то ругает. Ему неприятно — и он убежал. Значит, я тоже могу бросить все и убежать? — Ксандра взволнованно ходила по тесной, конусообразной куваксе, сердито отталкивала руками провисавшую меж шестов парусину. — Зачем мне все это? У меня есть родители, квартира, Волга. Мне не сладко здесь у вас. Теснота, дым, угар, холод… А меня обижают еще.

Ксандра перебежала в свою куваксу, разговор был у Максима. Старик приплелся к ней. Она уже собиралась в дорогу. Он начал уговаривать ее:

— Подожди, сядь, подумай! Колян не подумал, убежал и стал дурак. Колян и Мотя — не народ, их всего двое. — Старик показал два пальца. — А народ, весь прочий народ, — старик похлопал ладошками, изображая множество, — любит тебя. И Колян любит, зря рассердился. Вот побегает, остынет и вернется.

Подумав, Ксандра поняла, что уезжать нельзя. Она приехала в Лапландию не ради Коляна с Мотей, и уезжать из-за них глупо, детскость. Если она уедет, все ее труды пойдут прахом, школа закроется, и, возможно, на много лет. Жить и работать, как она, мало охотников. Даже в таком большом селе, как Ловозеро, где есть хорошее, теплое школьное помещение, нет учителя.

Она сказала Максиму, что останется. Вечером того дня старик долго бродил по становищу, из куваксы в куваксу, и объяснял, что они нехорошо поступают с учительницей: она для них отдает всю свою жизнь, а они не хотят привезти дров для школы, где учатся их дети.

После этого родители учеников собрались в школу и сказали Ксандре, что они готовы всячески помогать ей.

— Вот и хорошо, — обрадовалась она. — Мы выберем родительский комитет.

Выборы неожиданно натолкнулись на препятствия — попасть в комитет хотели все. Прикинули так и этак: выбрать отцов — обижались матери, выбрать матерей — обижались отцы, и кончили тем, что всех объявили членами комитета. У Ксандры сразу оказалось полтора десятка помощников. Они помогли перевести школу и баню с летнего места на осеннее, потом на зимнее, доставляли для них дрова, воду.