Питер Хёг
Представление о двадцатом веке
Предисловие
Эта книга — История датских надежд, рассказ о том, чего мы боялись, о чем мечтали, на что надеялись и чего ожидали в XX веке, и я попытался рассказать обо всем этом как можно более достоверно и просто. И чтобы стало понятно, зачем вообще все это было писать, я хочу сначала рассказать о двух эпизодах.
Однажды, ранней весной тысяча девятьсот двадцать девятого года, в гостиной виллы на Странвайен Карстен помогал своему отцу, Карлу Лаурицу, собирать пулемет. Когда они собрали его и установили на сошки, оказалось, что пулемет занимает чуть ли не все пространство от стены до стены. Кто-то может задаться вопросом — зачем в гостиной пулемет? Но Карстен не удивлялся, для него все происходящее было лишь естественным продолжением брутальной элегантности отца, и когда он лег на живот и посмотрел сквозь прицел, ему показалось, что ствол пулемета с какой-то безоглядной решительностью смотрит в туманное будущее.
И тут Карл Лауриц сказал:
— Вот что, парень, тебе семь лет, и ты уже можешь понять, что в жизни главное: надо всегда смотреть вперед, потому что именно там находятся деньги.
Хотя Карстену было всего пять лет и он ничего не понял, он тем не менее зачарованно слушал, ведь в то время отец разговаривал с ним нечасто.
Это первый эпизод.
Второй происходит в то же самое время в Кристиансхауне, в доходном доме, Мария Йенсен наблюдает за тем, как ее мать Анна делает уборку. Занимается она этим уже несколько лет подряд, но сейчас имеются основания полагать, что наконец-то дома воцарится стерильная чистота. Врач, лечивший местных бедняков, одолжил ей микроскоп, позволивший Анне заглянуть в микробную бездну на стенах, которые, как ей казалось прежде, были уже совсем чистыми и которые теперь приходилось протирать спиртом. Мария стояла рядом с матерью. Собравшись с силами, она попыталась справиться с заиканием, которое в последнее время усилилось, и спросила ее:
— З-з-зачем тебе эти с-с-стекла?
Анна ответила, что при помощи микроскопа можно добиться идеальной чистоты.
— Но что т-т-толку? — возразила ей Мария. — Все снова запачкается.
Не найдя, что ответить, Анна на некоторое время замерла, удивленно глядя на дочь.
Мгновение спустя все остается в прошлом. Анна возвращается к своей необозримой уборке, Карл Лауриц разбирает пулемет и на следующий день бесследно исчезает, и если дети запомнили эти события и впоследствии смогли рассказать мне о них, то, скорее всего, это не случайно, хотя вовсе не означает, что им следует придавать какое-то особое значение, ведь Карстен с Марией запомнили и много всего другого. Но мне представляется важным, что обе эти сцены не являются чем-то исключительным, я полагаю, что как раз в то время, когда все это происходит, на Странвайен и в Кристансхауне сосредоточилось очень много надежд, и если я продолжаю это свое повествование — и со временем еще вернусь к Карстену и Марии, — то потому, что считаю: внутри множества повседневных событий, а возможно, и каждого, заключена суть целого столетия.
Часть первая
Карл Лауриц
О поместье Темный холм
О застывшем времени
1520–1918
Карл Лауриц появился на свет в поместье Темный холм в новогоднюю ночь. Имена его родителей установить так и не удалось, но известно, что вскоре после рождения младенца усыновил управляющий. К тому времени Темный холм уже в течение двухсот лет — или, во всяком случае, не менее двухсот — от постоянно изменяющегося мира ограждала высокая, увенчанная железными шипами стена из серого известняка с вкраплением древних окаменелостей. Стена эта окружала дворцовые угодья и дома, сложенные из того же серого известняка. Внутри стены дополнительной защитой служил ров, в зеленоватой воде которого летними днями огромные сомы размером с аллигатора неподвижно грелись на поверхности, переливаясь в тех скупых лучах солнца, которым удавалось проникнуть из-за стены внутрь поместья.
Почти все сходятся во мнении, что Карл Лауриц родился в 1900-м, в ночь на новый, 1900 год, но для обитателей замка дат не существовало. Дело в том, что время в поместье навсегда остановилось с того самого дня, как Граф распорядился начать работы по возведению стены, а заодно и остановить хитроумные механизмы всех часов, которые прежде показывали не только время, день и год, но и положение Луны и планет, — и сообщил своему секретарю, в обязанности которого до тех пор входило написание истории поместья, что времени больше не будет, поскольку оно, по мнению Графа, представляет собой какое-то современное, мещанское изобретение, ему, Графу, в его поместье оно совершенно ни к чему, и отныне будет существовать лишь одно время — год первый.
Мысль о движении времени была неприятна Графу и прежде, но особенно она стала досаждать ему тогда, когда он почувствовал, что старое дворянство в новое время обречено на проигрыш. В дни своей бурной молодости, проведенной среди фолиантов и пергаментных свитков в старейших библиотеках Европы, он случайно выяснил, что великий естествоиспытатель Парацельс [1], оказавшись в свое время в Темном холме, пришел к выводу, что где-то здесь, на территории поместья, находится центр Вселенной. Стоит ли говорить, что утверждение это в наши дни вряд ли заслуживает внимания, и даже тогда оно казалось сомнительным, но Граф с тех пор ни о чем другом думать не мог. В те времена каждый образованный человек — а именно к таковым следует отнести Графа — был немного историком, немного врачом, немного философом, немного юристом, немного коллекционером, немного химиком, немного теологом — и все это безусловно можно было сказать о Графе, вот почему он без всякой посторонней помощи сумел оборудовать на чердаке замка просторную лабораторию в полном соответствии с предписаниями придворного алхимика короля Кристиана IV, известного под именем Петрус Северинус [2]. Получился прекрасно оснащенный лабораторный кабинет, заставленный колбами, книгами и всевозможными механизмами, где учение Парацельса о неизменной материи соседствовало с философией Аристотеля и Платона, а также с новейшими достижениями в области механики. В довершение всего в лабораторию протянули водопровод и не забыли про ведро для дефекации. После того как все работы были закончены, Граф перестал куда-либо выходить и дни напролет проводил над картами звездного неба и геометрическими построениями.
Но прошествии времени, вполне сравнимого с человеческим веком, ему удалось с точностью до миллиметра определить местоположение космического центра Вселенной. Центр обнаружился возле конюшни, на краю навозной кучи, и только тогда Граф покинул свою нору и распорядился огородить вычисленную им точку позолоченной металлической решеткой. Настал его звездный час. Теперь он покажет всем, что прожил свою жизнь не напрасно и что нет на свете рода значительнее, чем его род, всегда находившийся в центре мироздания, и, по-видимому, тогда в голове у него возникла дерзновенная мечта получить неопровержимые научные доказательства того, что Господь Бог отвел дворянству самое важное место в мире.
Идея эта представляется мне беспочвенной и даже безумной, но тем не менее современниками она была воспринята с заинтересованным любопытством, и, когда Граф пригласил в поместье цвет нации и прочих господ в париках, все они откликнулись на его приглашение, то есть и ученые мужи, и духовенство, и представители Королевского дома, и члены Государственного совета, не говоря уже о Каспаре Бартолине [3] — мафиози, главе семьи Бартолинов, захватившей Копенгагенский университет, и его зяте, великом астрономе, инженере-изобретателе и члене парижской Академии Оле Рёмере [4].
