Денис Нижегородцев, Филипп Штурмин
Сделай громче
Денис Нижегородцев
Филипп Штурмин
* * *
Cogitationis poenam nemo patitur
(Мысли не наказуемы)
Латинское изречение
Глава 1. Злобно-тоскливое настроение
Хоть бы один подвинулся… Или одна… Видят, что человеку хреново… Но никто, ни одна сволочь не встанет и не уступит свое место. Москвичи… Эгоисты… Нелюди… Твари…
– Вот ты… Да, ты… Не опускай глаза… Я все равно вижу тебя насквозь… Я – дипломированный психотерапевт с более чем двадцатилетним практическим стажем… У меня дома от грамот и благодарственных писем шкаф не закрывается… Уж я-то знаю, что ты там себе напридумывала… Я лучше тебя знаю, о чем ты можешь думать на самом деле. Да, о чем даже молчишь, пока не решилась раскрыть свой поганый рот!
– Ну и о чем же я молчу по-вашему?
– Ха, оно еще и разговаривает! Ладно – молчит… Ну, получи, сама напросилась! Если не сдохну в этом тесном и вонючем вагоне, можешь потом прийти ко мне без очереди и попросить шоколадку с мясом… За то, что стала соучастницей психологического практикума…
– Это вы предложили, не я…
– Я предложил… Кому ты лапшу вешаешь? Повторяю для тех, кто в танке – я вижу тебя насквозь. Эмотив в базе, хоть и с тревожной миной на лице, да еще и шизанутая – иначе не решилась бы так со мной заговаривать… даже мысленно! Шизоидность тут и без профилирования понятна – как говорится, эпилептоид шизоида видит издалека… Но все-таки на первом месте ты эмотив. Возраст – от двадцати восьми до тридцати двух. Я редко ошибаюсь больше, чем на пару лет, хотя сегодня, так и быть, возьмем ареал чуть шире, не два, а четыре года. Далее… Приглушенные цвета в одежде, особенно этот светло-бежевый ни разу не легкомысленный шарф и в тон к нему кофта – классика… Не слишком выделяться, не привлекать к себе внимания, быть как все и, не дай боже, заговорить с кем-то самой! Но все-таки не ярко выраженный тревожник, а именно что эмотив – слишком уж тепло и уютно тебе, да еще эти добрые глаза, ох уж эти добрые глаза… Короче – вот и весь твой психологический портрет меньше, чем за минуту! Получите, распишитесь!
– Ну и прекрасно. Можете ехать дальше.
– А я не закончил… И не перебивай старших… Не зли меня лучше, тем более, что сегодня я не в том настроении…
– Да молчу я, сижу и молчу.
– Вот именно, что сидишь и молчишь, но думать не перестаешь! И всем своим видом как будто говоришь, что ты вся такая жертва, сама ничего не хотела, сама ни при чем… Но если он заговорит со мной, тем более, что сам вроде бы симпатичный и где-то даже эмпатичный…
– Не надо приписывать мне чужих мыслей, не думала я такого!
– Врешь! По глазам вижу, что думала. Просто стеснялась даже самой себе признаться. Но влечет тебя именно к таким мужикам: сильным, напористым, грубым, где-то даже с садистскими наклонностями, которые сами придут, заберут, подчинят… Как когда-то твой отец твою мать, капитан первого ранга нашего доблестного ВМФ или кто он там по званию?
– Откуда вы знаете?! Второго ранга… Не дожил до следующего повышения… А вы как будто специально меня выследили и все обо мне разузнали!
– Неплохая гипотеза, молодец, садись… тройка! Если убрать за скобки мою профессию, твои мысли даже похожи на правду. А так напомню тем, кто только что прибыл: я опытный профайлер и психотерапевт. Работаю с селебрити, ребятами из нефтянки и с Рублевки, специальными службами и ветеранами боевых действий, которые после моих сеансов вынимают дуло из глотки и идут устраиваться на биржу труда… Чтобы понять, кто ты есть, мне и одной минуты – много!
– Ох уж и минуты?
– Все еще не веришь, Фома неверующая?
– Неа… Вы все еще похожи на маньяка, который выслеживал меня, и, возможно даже, не один день!
– Маньяк… Ну, пусть будет маньяк… Нашла маньяка… Но дело твое… Тебе с этим жить, не мне… Я посмеюсь и выйду на следующей станции. А ты будешь вспоминать этот незначительный эпизод всю свою жалкую оставшуюся жизнь. Аривидерчи!
– Идите к черту…
– Ух… Как мы заговорили… Но живи пока… С этим… С тем, что я сказал… А мне действительно пора на выход… Итак заболтался с тобой… Пусть ты того и не стоишь!
Мы протряслись в одном вагоне московской подземки от силы полчаса. До этого я не спускался в метро лет пять минимум, и спокойно прожил бы без него еще столько же. Однако злобно-тоскливое настроение порой толкает не неочевидные поступки. К примеру, однажды я даже пообедал в почившем в бозе «Макдоналдсе». После чего накатал руководству сети объемную жалобу с перечислением всех нарушенных пунктов закона РФ «О защите прав потребителей», а также норм Гражданского кодекса Российской Федерации.
В этот раз я вышел на «Соколе», хотя ближе к дому был «Аэропорт». Никакого аэропорта там, разумеется, не было и в помине. Тем, кто хоть немного знаком с московской географией, я не скажу ничего нового. А остальным лень объяснять, какие м… чудаки давали станциям названия.
Затем поднялся на эскалаторе. Свернул за угол. И минут десять блевал мимо урны. Так плохо мне не было со времен студенчества или даже старшей школы. Вероятно, с промежуточного выпускного в девятом классе, когда я в первый и последний раз в жизни серьезно напился. И потом подрался. И едва не вылетел из школы. Но потом взял себя в руки, и следующие двадцать пять лет их не разжимал.
Что? Время пришло? Прямо здесь и сейчас? Я огляделся… Камера, подвешенная к павильону метро, смотрела в противоположную от меня сторону. Рядом тоже никого не было. Меня вряд ли кто-то услышал бы и тем более увидел. Всем было глубоко насрать на меня, мои дипломы и благодарственные грамоты. А мне впервые за много-много времени захотелось отпустить ситуацию, не думать о том, как я выгляжу, как я должен выглядеть, как обычно выглядят люди одного со мной статуса.
И я… зарыдал. Во весь голос. Во всю мощь своего обычно сдержанного, но тем не менее низкого тембра. Я вдруг вспомнил, что когда-то у меня был настоящий баритон, почти бас! А не практичный и осторожный почти что тенор, которым я регулярно пользуюсь на работе, да и дома, понижая его лишь в исключительных случаях, когда окружающие плохо слышат или не хотят слышать то, что я хочу до них донести.
Я рыдал и не мог остановиться. Слезы капали на мокрый асфальт, смешивались с остатками дождя и, перетекая из одной лужи в другую, уносились куда-то вдаль. Я словно подключился к мировому океану… как бы люто я не ненавидел подобные высокопарные сравнения!
Если бы меня спросили тогда, почему я плачу, я бы… ничего не ответил. Только послал вас далеко и надолго! Или выместил на случайном прохожем злость на весь мир, что копилась во мне все предыдущие годы! А, может, и убил бы! Этого тоже исключать нельзя. В тот момент я находился в максимально дезадаптивном и неконгруэнтном состоянии, как сказал бы сам на одной из своих лекций. И был близок к противоправным деяниям, как добавил бы следователь. Костяшки моих пальцев больно ударились в стену. А в свои мысли в тот момент даже не стану никого посвящать. Пусть они когда-нибудь умрут вместе со мной!
Пока же я мыслю и, следовательно, существую, как сказал бы французский философ Рене Декарт. В оригинале «cogito ergo sum». И даже… могу читать ваши мысли! И это не фигура речи, а всего лишь профессиональный навык. Есть ли смысл снова напоминать про успешные кейсы с чиновниками, чекистами, известными артистами и рублевскими женами? Вот и славно, значит, вы не такие тупые, какими иногда кажетесь… И пусть мое знание не имеет ничего общего с экстрасенсорными способностями, оно составляет суть книги, которую вы держите сейчас в руках.
Что еще? Я, Лаврухин Игорь Викторович, 1980 года рождения, паспорт серии… выданный… зарегистрированный по адресу… гарантирую вам, что из этой книги вы узнаете то, чего не узнали бы ни из одной другой. Потому что она обо мне и о вас. Каждый увидит в ней себя или своих знакомых без прикрас, сможет научиться читать людей вокруг и даже поменять что-то в собственной жизни. Конечно, если на то будет ваше желание, а главное – воля. Ну а я в некотором роде – часть той силы, которая зла на весь мир, но при этом и больше всех совершает благо! Можете загуглить, кто первым про это сказал… Но хватит уже слов, листайте дальше!
