– Вот почта. И приходила леди, хотела видеть вас.
– Она оставила записку?
– Нет. Она была с джентльменом. Та самая, что приходила ночью. Она, вообще-то, очень милая.
– Она была с моим другом?
– Я не знаю. Его здесь раньше не было. Очень крупный. Очень-очень крупный. А она такая милая. Очень-очень милая. Ночью она была, пожалуй, малость того. Она приложила к щеке ладонь и покрутила головой. – Я скажу совершенно откровенно, моншер Барнс. Ночью она мне показалась не такой жанти [36]. Ночью я составила о ней другое мнение. Но вы послушайте, что я скажу. Она très, très gentille [37]. Она из очень хорошей семьи. Это чувствуется.
– Они ничего не просили передать?
– Да. Они сказали, что вернутся через час.
– Направьте их ко мне, когда придут.
– Да, моншер Барнс. А эта леди, эта леди – важная персона. Эксцентрична, не без этого, но quelqu’une, quelqu’une! [38]
Консьержка, до того, как стать консьержкой, держала ларек с напитками возле парижского ипподрома. Всю ее клиентуру составляла публика класса пёлуз [39], но она присматривалась и к публике класса пезаж [40], и не без гордости рассказывала мне, кто из моих гостей хорошо воспитан, кто из хорошей семьи, кто спортсмен (это слово она говорила с французским прононсом). И все бы хорошо, но людям, не укладывавшимся ни в одну из этих трех категорий, грозило услышать, что меня нет дома. Один мой приятель, художник крайне недокормленного вида, который в глазах мадам Дюзинель не имел таких достоинств, как хорошее воспитание или происхождение, и не походил на спортсмэна, написал мне записку, прося сделать пропуск для консьержки, чтобы он мог иной раз попасть вечером ше Барнс [41].
Я поднялся к себе в квартиру, раздумывая, что такое Бретт сотворила с консьержкой. Полученная телеграмма была от Билла Гортона и сообщала, что он прибывает пароходом «Франция». Положив почту на стол, я вернулся в спальню, разделся и принял душ. Когда я вытирался, зазвенел дверной колокольчик. Я надел халат и тапочки и пошел к двери. Это была Бретт. А за ней стоял граф. Он держал большущий букет роз.
– Привет, милый, – сказала Бретт. – Ты нас не впустишь?
– Заходите. Я только из ванной.
– Ты счастливчик. Ванная…
– Просто душ. Садитесь, граф Миппипополос. Что будете пить?
– Не знаю, любите ли вы цветы, сэр, – сказал граф, – но я просто взял на себя смелость принести вам эти розы.
– Ну-ка дай их мне. – Бретт взяла розы. – Налей сюда воды, Джейк.
Я взял большой керамический кувшин, налил воды на кухне. Бретт сунула в него розы и поставила на середину обеденного стола.
– Ну и денек у нас!
– Ты ничего не помнишь насчет свидания со мной в «Крийоне»?
– Нет. Мы договаривались? Наверно, я была в хлам.
– Вы напились, дорогая, – сказал граф.
– Что правда, то правда. А граф был молоток. Однозначно.
– Консьержка теперь чуть не молится на тебя.
– Как же иначе? Дала ей двести франков.
– Хватило ума.
– Его, – сказала она, кивнув на графа.
– Я подумал, мы должны дать ей малость за прошлую ночь. Было очень поздно.
– Он просто чудо! – сказала Бретт. – Помнит все, что было.
– Как и вы, дорогая.
– Как же! – сказала Бретт. – Кому это надо? Слушай, Джейк, ты нам сделаешь выпить?
– Сделай сама, а я пойду оденусь. Ты знаешь, где бутылки.
– А то!
Одеваясь, я слышал, как Бретт ставила бокалы, потом сифон, а потом стала разговаривать с графом. Одевался я медленно, сидя на кровати. Я устал и чувствовал себя паршиво. Вошла Бретт с бокалом в руке и села на кровать.
– В чем дело, милый? Ты не в духе?
Она холодно поцеловала меня в лоб.
– О Бретт, как же я тебя люблю!
– Милый, – сказала она, а потом добавила: – Хочешь, я его выпровожу?
– Нет. Он славный.
– Выпровожу.
– Нет, не надо.
– Надо, сейчас.
– Нельзя же так просто.
– Мне можно. Посиди здесь. Он без ума от меня, говорю тебе.
Она вышла из комнаты. Я лег на кровать лицом вниз. Мне было худо. Я слышал, как они говорят, но не прислушивался. Вошла Бретт и села на кровать.
– Бедненький.
Она погладила меня по голове.
– Что ты ему сказала?
Я лежал, отвернувшись от нее. Не хотелось ее видеть.
– Послала его за шампанским. Он любит ходить за шампанским.
Потом:
– Тебе уже лучше, милый? Голова не получше?
– Получше.
– Лежи спокойно. Он уехал в другой конец города.
– Могли бы мы жить вместе, Бретт? Просто жить вместе?
– Я так не думаю. Я бы со всеми тебе тромпе [42]. Ты бы этого не вынес.
– Сейчас выношу.
– Тогда бы было по-другому. Это я виновата, Джейк. Я так устроена.
– Могли бы мы уехать за город на время?
– Это не поможет. Я поеду, если хочешь. Но я не смогу жить тихо за городом. Только не с моим любимым.
– Я знаю.
– Паршиво, да? Что толку говорить, что я люблю тебя?
– И я тебя люблю, ты же знаешь.
– Давай без слов. Слова все портят. Я от тебя уеду, а потом вернется Майкл.
– Зачем ты уедешь?
– Так лучше для тебя. Лучше для меня.
– Когда ты уедешь?
– Как можно скорее.
– Куда?
– В Сан-Себастьян.
– Нельзя нам поехать вместе?
– Нет. Это была бы хреновая затея после такого разговора.
– Мы не пришли к согласию.
– Ой, ты не хуже меня понимаешь! Не будь таким упрямым, милый.
– Ну да, – сказал я. – Я понимаю, ты права. Просто я раскис, а когда я раскис, говорю глупости.
Я сел, нащупал туфли у кровати, обулся и встал.
– Не смотри так, милый.
– Как ты хочешь, чтобы я смотрел?
– Ой, не глупи! Я уезжаю завтра.
– Завтра?
– Да. Я разве не говорила? Завтра.
– Тогда давай выпьем. А то граф вернется.
– Да. Уже скоро. Знаешь, он немыслимо обожает шампанское. Покупает ящиками.
Мы перешли в столовую. Я достал бутылку бренди, налил Бретт и себе. Зазвенел дверной колокольчик. Я пошел открывать и увидел графа. За ним стоял шофер с корзиной шампанского.
– Куда велеть ему поставить это, сэр? – спросил граф.
– На кухню, – сказала Бретт.
– Поставь туда, Анри. – Граф указал на кухню. – А теперь сходи принеси лед. – Он стоял у двери кухни и смотрел на корзину. – Думаю, вы согласитесь, что это очень хорошее вино, – сказал он. – Я понимаю, в Штатах у нас теперь едва ли можно судить о хороших винах, но это я достал у одного приятеля, из виноделов.
– О, где только у вас нет приятелей! – сказала Бретт.
– Этот малый выращивает виноград. У него их тысячи акров.
– Как называется? – спросила Бретт. – «Veuve Cliquot» [43]?
– Нет, – сказал граф. – «Мамм». Он барон.
– Разве не чудесно? – сказала Бретт. – Мы все с титулами. Почему ты без титула, Джейк?
– Уверяю вас, сэр. – Граф положил мне руку на предплечье. – В этом никакого проку. Почти всегда приходится переплачивать.
– Ну не знаю, – сказала Бретт. – Иногда это чертовски полезно.
– Мне в этом никакого проку.
– Вы неправильно пользуетесь титулом. Я со своим набрала до хрена кредитов.
– Садитесь же, граф, – сказал я. – Позвольте, вашу трость.
Граф смотрел на Бретт по другую сторону стола, под газовой лампой. Она курила сигарету и стряхивала пепел на ковер. Увидела, что я это заметил.
– Слушай, Джейк, не хочу угробить твой коврик. Можно человеку пепельницу?
Я нашел несколько пепельниц и расставил по столу. Пришел шофер с ведром, полным соленого льда.
