«Тойота Королла» - Севела Эфраим

— Ах, ветчину? — воскликнул Антон, устремив сосредоточенный взгляд на свою руку, в которой подрагивала вилка с куском ветчины. — И ее надо съесть? Я вас правильно понял? Что ж, я всегда был слаб и не мог отказать даме. Я съем эту ветчину, если вы настаиваете. Но, ради Бога, без нарушения приличий! Кто ж это закусывает, не выпив предварительно? Только дикарь, абсолютно нецивилизованный человек. Посему разрешите налить и… опорожнить.

Расставив для устойчивости ноги, он запрокинул голову и вылил себе в рот почти до краев наполненный бокал. Держа в другой руке на отлете вилку с ветчиной. И снова не закусил. Забыл.

Ни Майра, ни я не отважились снова напомнить ему. Я любовался Антоном. Алкоголь разогрел его. Большие, навыкате глаза сверкали, желтые крупные зубы щерились, борода и седая грива как-то сами по себе взъерошились и, казалось, встали дыбом. Он высился над нами, воздев обе руки, а тень, отбрасываемая лампой, стоявшей на полу, носилась по стене и потолку вслед за каждым его движением. Майра не сводила с него сияющих глаз. Этому в немалой степени способствовало и выпитое ею вино.

— Привожу свой пример, — сказал Антон с таким видом, словно удостаивал нас великой чести. — Итак. По прибытии в Америку на первых порах, когда из меня еще надеялись выдавить что-нибудь полезное, ко мне проявляли всяческие знаки внимания. Одним словом, тогда им еще не надоело играть в эту игру. Среди всяких прочих благ, коими я был короткое время осыпан, были и платные красотки, укрощавшие мою плоть. Оплачивало их, естественно, американское государство, и для меня оно олицетворялось в офицере Си Ай Эй в звании майора, соответствовавшем моему рангу в органах советской разведки. Майор опекает майора. Вот этот самый майор нянчился со мной, сопровождал меня и оплачивал из казенных сумм мои расходы. А в конце месяца давал мне счета для подписи. Сначала я подписывал не глядя. А как-то заглянул и глазам не поверил. Меня можно было обвести вокруг пальца в чем угодно: в стоимости ресторанных обедов, такси, гостиничных номеров. Но в одном сбить меня со счета никак нельзя было. В количестве женщин, с которыми я переспал под финансовым прикрытием моих опекунов. На женщину полагалось не больше ста долларов за ночь. Немалая сумма по тем временам — лет этак пятнадцать тому назад. Я точно помнил, что был в этот месяц с женщинами четыре ночи. А в счете стояло восемь. Мой майор удвоил сумму. На этой статье расходов я его поймал за руку. Вероятно, и по всем остальным статьям, в которых я его проверить не мог, он проделывал то же самое. Вне всякого сомнения. С какой стати он будет воровать только на женщинах? Короче говоря, этот голубчик попросту подворовывал, беззастенчиво запуская руку в государственный карман. Элементарный воришка. И где? В святая святых. Где каждый стократно проверен. Куда принимают с таким отбором. Его нисколько не смущало, как он, а соответственно и все Си Ай Эй, которое он представлял, выглядят в моих глазах, глазах бывшего противника, перешедшего на их сторону. По чисто идейным соображениям. Ему было наплевать на престиж. Он понятия не имел о чести. Если не общечеловеческой, то хотя бы офицерской. Он делал в этом чувствительнейшем аппарате свой бизнес, не гнушаясь и копеечным воровством. Оказалось, что разведкой — этой ювелирной работой, требующей ума, таланта и, несомненно, порядочности, в этой стране занимаются не лучшие, отборные кадры, а черт знает кто, отбросы, не удержавшиеся в частном бизнесе по недостатку способностей и полезшие сюда на твердое жалованье плюс безопасное воровство из государственного кармана.

Мне стало страшно за Америку. Я тогда впервые испугался за судьбы свободного мира. И мне стало безумно жаль себя, прыгнувшего с корабля-победителя на эту дырявую, тонущую баржу. Я понял, что мы глубоко в жопе.

— Да ты несешь чушь! — вскочил я с ковра. — Нарвался на одного жулика и уже обобщаешь, на всю страну переносишь! За деревьями леса не видишь! Сразу в панику! Тут же — конец Америки, гибель свободному миру. Стыдно слушать!

— Не стыди! — Антон положил мне костлявую руку на плечо. — И не прыгай ретиво. Садись. И слушай ушами. Ты тут без году неделя. Весь в розовых слюнях. Я прошел через это. И чем выше была моя ставка на эту страну, чем больше надежд я на нее возлагал, тем страшнее было прозрение и тем болезненнее удар лбом о стену. Непрошибаемую стену тупого, надменного самодовольства, с каким эта огромная, неуклюжая страна идет ко дну.

Поэтому охолонь. И внемли. Возможно, избежишь повторения моих заблуждений, и это намного смягчит, самортизирует удар, который уже нацелен на твою доверчивую башку. Нас, русских, жизнь учит только таким путем — расшибая лоб до мозгов. И так и не может научить. Поэтому ты и прыгаешь, хорохоришься. Не желаешь трезво поглядеть фактам в их непривлекательное лицо. Садись! Кому говорят?

— Тебе твоя личная неудача затмила белый свет, — огрызнулся я.

— Садись, не мешай ему, — потянула меня за руку Майра, и я, все еще кипя, опустился на ковер рядом с ней и отвел глаза от обоих.

Антон зашагал перед нами от камина к столу и обратно, заложив длинные руки за спину и сцепив их костлявыми пальцами. Он заметно сутулился. Глаза полузакрыты. Губы шевелились, и с ними двигалась взъерошенная борода.

— Знаешь, на кого он похож? — шепнула мне Майра. — У вас в России, еще при царе, была такая личность… Я в кино видела. Он своей волей подавил царя и царицу. Простой крестьянин. С бородой, как у Антона. И с такими же жуткими глазами. Его звали, кажется, Распутин.

— Романтизируешь, — отмахнулся я. — Просто алкоголик… и одинокий, несчастный человек.

— Вы сбиваете меня с мысли, — поморщился Антон, снова остановившись и нависнув над нами. — Выпью еще и совсем потеряю нить… Я ведь хочу вам объяснить что-то очень важное. И не для меня одного. Для вас в первую очередь. Ибо вы моложе. Мне недолго тянуть. Но ваша агония затянется. И еще на вашем веку все здесь загремит, пойдет к чертовой матери. И вас унесет с собой в пропасть.

— Мы вам свои похороны не заказывали, — сказала Майра. — Продолжайте про разведку. Я понятия об этом не имею.

— Не уверен, много ли поймете, слушая меня, — проворчал Антон, — однако продолжаю. Не этот маленький факт с воришкой майором навел меня на печальные размышления о судьбах свободного мира. Я пристальней посмотрел вокруг себя и обнаружил тьму таких майоров. В разных званиях. Во всех кабинетах и всех этажах Си Ай Эй, куда я был вхож. Я увидел тупость, карьеризм, казнокрадство. Я не встретил ни одного настоящего разведчика, способного на равных вступить в схватку с противником, моими бывшими коллегами. Шулера и мазурики. Или же солдафоны. А им на той стороне, я-то знал, противостояли первоклассные мастера своего дела. Виртуозы. Неподкупные. Да, да. Неподкупные. Не потому, что уж так верны идее коммунизма. А по причине профессиональной этики, неведомой здешним джеймсам бондам. И еще потому, что знают — они оседлали тигра и свалиться с него, — значит, погибнуть.

Возвращаюсь к моему примеру. Представьте обратную картину. Американский разведчик, скажем, этот же самый воришка майор, перебежал на советскую сторону, и мне поручили его в Москве опекать. Мне бы и в голову не пришло сделать какую-нибудь махинацию, совершить нечистый шаг. Это абсолютно исключено. И все, кого я знал на той стороне, никогда бы не отважились на что-нибудь подобное. Вам ясно теперь, в чем различие? И весьма важное. От него во многом зависит успех или неуспех любой операции.

Посему неудивительно, что советские разведчики с помощью элементарного подкупа выуживают отсюда все, что им заблагорассудится. Помните скандал с украденной в Германии секретной американской ракетой? Ее средь бела дня увезли с военного склада и в легковом автомобиле, кажется, чуть ли не в «Фольксвагене», из окна которого торчало наружу хвостовое оперение ракеты, преспокойно провезли ее, голубушку, сотни миль по немецким автострадам, пока не добрались до своих. И заметьте, никто их не преследовал, как это делают в бравых детективных фильмах. Никаких погонь. Увеселительная прогулка. Никому и в голову не пришло остановить их, полюбопытствовать, что за странный предмет нахально торчит из окна машины.