Ознакомительная версия. Доступно 34 страниц из 167
– Из-за чего я был одарен столь дорогим угощением? – спросил я.
– Из-за несовершенств одарившего! – будто бы обрадовался собственной откровенности Башкатов. – Из-за мерзости его! Влюбчив я, друг мой ситный Вася, влюбчив! И угораздило меня влюбиться в Цыганкову. И был я в себе уверен. Пока не сообразил, что Цыганкова глядит в твою сторону. И убедил себя в том, что так оно и есть. Хотя и не во всем оказался прав. Но тогда во мне воспрянул гадкий мальчик…
– И ты решил: а дай-ка выставлю этого Куделина на посмешище! Представлю его дураком и простофилей.
– Примерно так, Василий, примерно так. Но ведь я был намерен принести тебе извинения. Надеюсь, ты их примешь?
– Приму, Владислав Антонович, приму. Сомнения у меня, естественно, были, но некоторые твои действия, признаюсь, меня умиляли и заставляли сомнения отметать. Скажем, осмотр возвращенной якобы разбойниками солонки с пакетиками, флаконами, кисточкой. Прямо Беккер-стрит. Зачем тебе надо было так влезать в образ сыщика? Ты будто ложку с остатками манной каши облизывал.
В ответ мне было разъяснено, что тут именно творческий акт. В случае, конечно, если анекдот возникает увлекательный и с возможностями сюжетных интриг. Начинается все с пустяковины (ну, разжалобила Лена Скворцова начальника), с вранья и ехидства, с капканов ближнему или вовсе безразличному человеку (мне, скажем), а потом все это захватывает, оживает он, Башкатов, превратившись в творца действа, то есть одновременно в драматурга, актера, бутафора и постановщика, сам начинает верить в придуманное им приключение и его тайны. Потому он и возился тогда с солонкой номер пятьдесят семь, фарфоровой птицей с профилем Наполеона, меня принуждал озадачивать приятелей архивными изысканиями, ему уже хотелось надеяться на то, что приключение приведет к каким-то существенным событиям, что его персонажи независимо от его затеи что-нибудь учудят.
– Ты и номером пятьдесят семь головы морочил людям, будто в нем есть какой-то смысл?
– Ну конечно, – вновь возрадовался Башкатов. – Да и всякой другой чепухой подкармливал интригу. А уж с теми тремя студентами Массальского репетировал как режиссер. В творческом порыве…
– Об этой репетиции я тебе еще напомню, – пообещал я. – Равноценным способом. Могу прямо сейчас.
– Э-э-э! Не вздумай! – испугался Башкатов. – Отложи свою расправу! Мне на неделе показываться медикам в Звездном!
От Капустина я слышал на днях, что Башкатов возобновил свои старания пробиться в команду космонавтов и при его напоре, авантюрных умениях и связях он может в своем предприятии и преуспеть.
– Хорошо, – сказал я. – Отложу. Какие у нас еще были загадки в истории Кочуй-Броделевича? Его ранняя неожиданная смерть…
– Ну, ранней и неожиданной она выходила в моей трактовке, – сказал Башкатов. – Конечно, он мог пожить и подольше, только вышел на пенсию… Однако у него была наследственная болезнь почек, и неожиданным ее обострение признать нельзя…
– Коллекционеры-недоброжелатели? Вредившие Кочуй-Броделевичу. С ними как? Будто бы кто-то из них, зная некую тайну коллекции или особую ценность некоторых ее предметов, затевал каверзы и подкопы. С этими-то как?
– Тут во всей нашей с тобой истории одно из самых темных мест. – Башкатов снова принялся скрести пальцами по клеткам ковбойки, очевидно был растерян или находился в сомнениях. – Конечно, в основе – мое вранье. Но… Фантазии-то мои были взбудоражены возможностями вариантов реальности. Я уже стал смотреть на коллекцию Кочуй-Броделевича твоими глазами, и для меня и впрямь в ней начали мерещиться тайны…
– Ты сам взял на себя как раз коллекционеров, – напомнил я. – И что же ты разузнал? Что же увидел моими глазами?
– Ну виноват! Ничего не разузнал и ничего не увидел! – воскликнул Башкатов, его словно бы обидело или расстроило мое напоминание. – А хотел, хотел! Сам поверил в свою аферу. Но, увы, дела закрутили. Этот…
И большой палец Башкатова был направлен в потолок, где и пребывал теперь по отношению к солонкам Кочуй-Броделевича космос.
– Я и раньше, – сказал Башкатов, – был намерен объявить тебе о розыгрыше, с тобой все пошло как-то не так и без толку, но отчего-то жалко было прекращать затею, надежда на что-то яркое в ней еще несомненно жила. Детство, скажешь. Ну и думай как хочешь.
– Постой, – будто спохватился я. – Но из всего, и в особенности из эпизода со студентами Массальского, выходит, что К. В., Кирилл Валентинович Каширин, был в курсе происходившего…
– Естественно! А то как же. И ему свойственно чувство юмора.
– Я не удивлюсь, если теперь при твоем решении прекратить дело существенной была и его подсказка. У него ведь наверняка могли возникнуть неудобства.
– О подсказке умолчим. А неудобства, скажем, из-за расположения коллекции на его территории могли возникнуть. Но отчего ты не спрашиваешь: чтой-то вдруг К. В., узнав о жертве розыгрыша, согласился способствовать мне?
– Мне это неинтересно.
– Не лукавь, Куделин, не лукавь. Мне вот было интересно понять, с чегой-то такой мудрован, как К. В., стал проявлять к тебе внимание и будто бы опыт какой собрался поставить… А вот я-то при всей своей проницательности и оказался простаком и болваном. Тебя намеревался сделать им в глазах Цыганковой, конечно прежде всего Цыганковой, а сам не сообразил, как относится к Цыганковой достопочтенный Кирилл Валентинович.
– Король позабавился и только-то, – сказал я. И тут ж пожалел, что выговорил эти слова. Зачем мне?..
– Нет, Куделин, нет! – покачал головой Башкатов. – отношение Кирилла Валентиновича к Цыганковой вышло самым серьезным. Может, там и страсть была. Кирилл Валентинович – человек страстей.
– Страсть его, стало быть, пригасла?
– Очень может быть, что и не пригасла.
– И что же он за этой страстью не последовал?
– А ему нельзя! – воскликнул Башкатов. И даже привскочил в возбуждении, правую руку вбок выкинул, а ногами чуть ли не коленце с притопом сотворил:
– А ему не позволено! Нам с тобой позволено, а ему нет! Раз уж взялся следовать генеральной линией, то и следуй ею с соблюдением правил или сойди на полустанке!
