Я отвечаю за все - Герман Юрий Павлович

Ознакомительная версия. Доступно 39 страниц из 195

— Я хочу есть! — крикнул он зевающей Ираиде, которая, конечно, полдня спала. — Понимаешь? Элементарно!

Это слово ему понравилось, и он повторил его:

— Может работающий человек элементарно хотеть есть?

Дед Мефодий хотел приглушить песню, рвущуюся из приемника, но с перепугу не совладал с техникой и до отказа усилил звук.

Из машины заревело:

Товарищ Степанов рванулся к приемнику, выключил звук вовсе, швырнул на пол меховую шапку, завизжал:

— Мне будет элементарный покой? Мне дадут отдохнуть? Мои нервы на пределе…

Дед Мефодий затрюхал к дверям — от греха подальше, Юрка от неожиданности заревел, Павла в кухне сказала деду:

— Совсем очумел гладкий черт! И, как на грех, макароны в супе подгоревши…

— Сожрет, не подавится, — пообещал дед Мефодий не без задней мысли на ту тему, что если Женька и всыплет ненавистной ему Павле, то он, Мефодий, нисколько не огорчится…

Одну калошу Евгений снял с легкостью, другая, как назло, не стаскивалась. Ираида встала на колени, помогла. Он со злобой увидел в ее волосах пух и сказал по-прежнему дрожащим голосом:

— Подушки до того лезут, что ты вся в пуху. Когда вы наконец соберетесь навести в доме порядок? Живем как свиньи, а могли бы жить, как… — И, совсем уж не понимая, что из него поперло, закричал: — Могли бы жить, как боги!

— Налить тебе валерьянки? — спросила Ираида.

— А супу нельзя? — осведомился он, нюхая из горлышка смородиновую. — Элементарного супу? Человек пришел с работы, у человека грандиозные неприятности, на карту поставлено будущее человека, судьба семьи, честь, благополучие, трен жизни…

Он налил себе не смородиновую, а калганную, настоянную Родионом Мефодиевичем, неумело, с бульканьем выпил и стал жевать корочку, показывая лицом, что не имеет даже чем закусить…

— Да подожди же, котик, сейчас Павла все подаст, — попросила Ираида.

— Я не ел ни маковой росинки с утра, — солгал завгорздравом. — Тебе ведь даже не интересно, что сегодня случилось…

— Что? — испуганно спросила Ираида.

Ее бледное, несвежее лицо было еще и сейчас смято швом подушки.

— Что? — повторила она. — Не мучай меня, Жеша.

Как он ненавидел эту идиотскую кличку! Надо же выдумать — Жеша! И сколько раз он просил ее не называть его так.

— Хоть сегодня! — взмолился Степанов.

— Ну, хорошо, Женечка, Евгений, хорошо, прости. Что же случилось?..

Но сытая Павла принесла капусту, селедку с луком кольчиками, грибки и куриную печенку, а пока она все расставляла, естественно, Степанов молчал. Селедка была с подсолнечным маслом.

— Уберите! — сказал Евгений. — Вы же знаете, что от подсолнечного масла у меня изжога. Кажется, это можно запомнить? И имейте в виду, уважаемая Павла, что за слово «забыла» я буду делать вычеты из зарплаты.

Павла побагровела и зарыдала.

Она любила рыдать, оскорбленная хозяином или хозяйкой. Рыдать сладко, завывая и ухая. Рыдать и кричать, что обратится в групком, сейчас не при царе. А Ираида отпаивала ее валерьянкой и укладывала отлежаться на свою кровать жакоб, купленную в комиссионке за бешеные деньги. Так страшно было ей, прокисшей от лени и вечного полулежания, вдруг остаться без домработницы.

— Мне и вовсе ваших денег не надо! — крикнула Павла. — Мне ничего не надо. Горите вы все тут огнем, назавтра в групком на вас подам…

— Я буду обедать в кабинете, — швырнув салфетку и поднявшись, заявил товарищ Степанов, — слышишь, Ираида! А вас я попрошу избавить меня от кликушества и истерик, — обернулся он к Павле. — Понятно вам, сударыня?

Впрочем, эти последние слова он произнес не совсем уверенно. Только и не хватало ему при его нынешних делах скандала в групкоме.

Шагами командора завгорздравом проследовал за свой роскошный письменный стол.

— Наподдал бешеный кот? — с изуверским состраданием осведомился в кухне дед Мефодий. — А вы, дама, не терпите, вы, дама, христианство ваше закиньте в дрова. Он вас по левой, а вы правую подставляете. Вы, Павла Назаровна, оставайтесь при своих правах…

— У него ужасающие неприятности, Павлочка, — сказала, входя в кухню, Ираида. — Ради бога, не обращайте внимания. И не говорите при нем ничего, он просто комок нервов…

— Все равно, кричать на наемную силу не имеет полного права, — наподдал со своей стороны дед Мефодий. — Он завсегда выпендривается, завсегда он превыше всех…

Ираида томным взором показала деду Мефодию неуместность его замечаний, и дед, покуда Павла с Ираидой поджаривали лук, чтобы отбить от супа запах пригоревших макарон, протрюхал в столовую — выпить по случаю крупной домашней заварухи. И утащить в кухню Юрку, которому небось ужасно как скучно в его холодной и неуютной комнате.

Подождав, пока Ираида прошла к мужу, дед захватил графинчик со смородиновой, Юрку привел за руку, и Павла, поквохтывая от сдерживаемых рыданий, налила старому и малому компота. Дед тяпнул водочки, заел компотом и объявил:

— Надо тебе, Егор, в нахимовское подаваться. Будешь славный моряк, как дед. Или как сам адмирал Нахимов. Правильно я говорю, дама?

А в кабинете в это самое время Евгений Родионович рассказывал Ираиде, пугая ее своими неприятностями и еще пуще пугаясь сам:

— Началось в день открытия больницы. Я тогда тебе не рассказал, щадил твои нервы. Видишь ли, я, по совету нашей Горбанюк, дал указание Устименке — этой змее, которую я отогрел на своей груди…

Он отхлебнул еще супу и, оттопырив губу, спросил:

— Вы что, в нем кухонные тряпки варили?

— О господи, Евгений, — взвилась Ираида, — что ты меня истязаешь?

Когда надо, она умела ринуться в атаку сама. И если на обед была действительно гадость, тут уж товарищ Степанов помалкивал. Не мог же он, в самом деле, сказать, что хозяйке следует иногда заглядывать в кастрюлю. На этот случай Ираида имела всегда готовый ответ: «Не смей попрекать меня куском хлеба. Я не домашняя хозяйка. Я — врач. И не в конторе сижу, а людей лечу». Она и вправду лечила у железнодорожников на полставки физиотерапией.

— Немножко пригорел супешник? — осторожно сказал Евгений.

— Пригорел, пока ты орал на Павлу.

Евгений через силу проглотил еще две ложки. В общем-то он нынче обедал в «синей столовой», а скандал устроил лишь для порядка.

— Тебе не интересно меня слушать? — с горечью осведомился он. — Ведь это касается не только меня…

Она ответила, что интересно и что он остановился на Устименке, которого пригрел, как змею…

Степанов оставил суп и рассказал все в подробностях. Дело заключалось в том, что произошел огромный и неприличный скандал, который раздул все тот же Володечка, чтоб он подох, черт бы его сожрал. Горбанюк правильно, здраво и трезво рассудила, что дешевая популярность в городе и в области этого типа, Богословского, быстро разнесется по градам и весям, и сюда, в новую больницу, ринутся болящие всех родов и возрастов. Про Вагаршака Саиняна также много болтают, несмотря на то, что он щенок и у него молоко на губах не обсохло. Проклятый Устименко выписал сюда еще одного типчика, некоего профессора Щукина из Ленинграда. Щукин еще не прибыл, а ему, Степанову, уже звонят, чтобы он, изволите ли видеть, зарезервировал койки в той больнице, где еще только будет работать так называемый профессор. В общем, они с Горбанюк правильно предсказали, во-первых, состояние нездорового ажиотажа, которое, несомненно, крайне вредно, а во-вторых, те возможности, которые создает такой ажиотаж для материально нечистоплотных людей.

— Ты про что? — немножко испугалась Ираида.

— Про взятки, — ответил Евгений Родионович. — Про взятки, коташка. Таким, как Щукин или Богословский, всяк потащит кто что горазд. Сердечная благодарность, вы меня обидите, ваше теплое ко мне отношение…

Ознакомительная версия. Доступно 39 страниц из 195