Счастливые (сборник) - Улицкая Людмила Евгеньевна

Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 155

О судьбе своей фиктивной семьи Шурик почти не вспоминал с того момента, как под объективом фоторепортера сибирской газеты Лена Стовба переложила ему на руки новорожденную девочку Марию.

Вера вопросительно смотрела на сына. Шурик взвешивал ситуацию: Вера не знала о его браке, и теперь, когда, судя по всему, Лена собралась с ним развестись, глупо было ей об этом сообщать.

– Что случилось? – Вера заметила Шурикову растерянность.

– Звонила Лена Стовба, помнишь ее, из Менделеевки?

– Помню, массивная такая блондинка, заниматься к нам ходила. И роман у нее был с кубинцем, кажется, скандал какой-то… Не помню, ее выгнали из института? Эта казашка Аля, славная девочка, рассказывала. Только не помню, чем все кончилось, – оживилась Вера. – Все-таки странно, этот твой эпизод с Менделеевским институтом совершенно ушел из памяти, как не бывало… Странный был поступок. Ужасное, ужасное было лето, – сникла Вера, вспомнив о смерти Елизаветы Ивановны.

Шурик обнял мать за хрупкие плечи, поцеловал в висок.

– Ну, не надо, прошу тебя. Сообщение же вот такое: звонила Стовба, она приезжает в конце декабря в Москву, хотела повидаться.

– Чудесно, пускай приходит. Шурик, а она ведь так и не вышла за своего кубинца, да? Я не помню, чем кончилась вся эта история… – спросила Вера.

И тут Шурик понял, что совершил оплошность. Теперь уже нельзя будет встретиться со Стовбой где-нибудь на улице, отвести ее в кафе и все обсудить как-нибудь вне дома.

– Конечно, Веруся, она придет. А история ее, насколько я знаю, так ничем и не кончилась. Она родила дочку, жила в Сибири, а теперь, видно, в Ростове-на-Дону живет. Я за эти годы ничего о ней не слышал.

– Все-таки как славно, что она тебе позвонила…

Шурик кивнул.

Стовба появилась через несколько дней после предупредительного звонка – с букетом чайных роз для Веры Александровны и с ребенком, закутанным поверх шубы в большой деревенский платок. Когда размотали платок и стащили шубу, обнаружилась девочка нездешней красоты. И лицо ее, и волосы были одного медового цвета, и кожа светилась изнутри, как у самых зрелых груш. Глаза же, формы плодовых косточек, удлиненные, с неуловимым изгибом век в уголках, отливали коричневым зеркальным блеском.

– Боже, какое чудо! – воскликнула Вера.

Чудо стащило с себя валенки. Повинуясь строгому материнскому взгляду, девочка произнесла «Здрасте» и закричала:

– Что я вам расскажу! Здесь столько снегу, и елки прямо на улице стоят с игрушками! А в поезде был подстаканник! Золотой-золотой!

Девочка сияла, излучала радость, как печка – тепло, а в улыбке ее не хватало двух верхних резцов. В десне проклюнулись две белые полоски.

«Какая же она вся новенькая, как эти новорожденные зубки, – восхитилась про себя Вера. – И совершенная инопланетянка…»

– Ну, давай познакомимся, – склонилась она к девочке. – Меня зовут Вера Александровна, а тебя как зовут?

– Мария, только не зовите меня Маша, я терпеть не могу.

– Я тебя вполне понимаю. Мария – прекрасное имя.

– Мне бы хотелось Глория. Вырасту, стану Глорией, – объявила девочка.

Шурик уставился на Стовбу. Она была неузнаваема. В ней появилось нечто новое и кинематографическое. За годы, прошедшие с рождения дочери, Стовба не то чтобы изменилась – следа не осталось от дрябло-рыхлой красавицы. Она стала худа, резка и подвижна. Светлые тяжелые волосы, вызвавшие когда-то любовный недуг у Энрике, остригла коротко. Больше не щурилась – стала носить очки.

– Узнал? – спросила тихо Стовба, указывая глазами на дочку. И Шурик, встрепенувшись, сделал предупреждающий жест: ни слова. Стовба соображала быстро и сразу же поправилась:

– Я думала, ты меня не узнаешь…

Но Вера не обратила никакого внимания на их беглые слова.

Внешность этой девочки, весь ее облик – порхающий, определила Вера, скоростная мимика, привлекательность редкого зверя тронули ту глубинную струну, которая в организме Веры заведовала столь развитым чувством прекрасного.

– Пошли чай пить, я торт «Прага» купил, – предложил Шурик и открыл дверь в кухню. Чай был накрыт в кухне, не парадно.

Пили английский чай с ванильными сухарями и тортом – в аккурат был файф-о-клок. Ела Мария увлеченно, помогая пальцами и мотая головой от удовольствия. Облизала шоколадные разводы, отерла кошачьим движением рот, повернула голову на длинной шее таким изысканным движением, с паузой в середине, с завершением движения в его конце, обозначенным легким подъемом подбородка, после чего сказала Вере грустно:

– Такого у нас не бывает. Очень вкусно. Жалко, больше не могу, – и скорбно шатнула головкой.

Вера совершенно автоматически повторила ее движение, поймала себя на этом, улыбнулась – какая заразительная пластика!

– Ну, идем, я покажу тебе елку, – предложила Вера и повела Марию в большую комнату.

Оставшись одни, Шурик со Стовбой закурили. Сигарет «Фемина» уже не было, зато Шурик угощал официальную жену заграничными сигаретами «Лорд». Между глубокими затяжками Лена сообщила, что уже давно живет в Ростове-на-Дону, работает в хорошем месте, все в порядке. Только вот ей срочно понадобился развод, потому что появилась возможность соединиться с Энрике: он нашел одного американца, который готов приехать в Россию, оформить с ней брак и вывезти ее.

– Американец – на Кубу? – при всей своей политической невинности Шурик усомнился.

Стовба смотрела на него обкомовским взглядом своего отца – неподвижно и тяжело:

– Ну да… Я не сказала тебе главного. Фидель – чудовище.

– Какой Фидель? Ты же про Энрике рассказываешь?

Стовба сняла очки, посмотрела на Шурика, приблизив к нему лицо, потом снова надела:

– Какой? С бородой! Кастро, вот какой! Отец Энрике был с ним с самого начала, с Плайя-Хирон! Понял, кто они? Все понял?

Шурик кивнул.

– Так вот, у Энрике есть старший брат, от другого отца, от поляка. Мать была красавица, с Каймановых островов. А брат его, поляк, с Кубы дернул, а Фидель мстительный, как черт, и он посадил отца Энрике, хотя дело было не в этом поляке, он вообще никакого отношения к ним не имел, у них какие-то были политические разногласия. А когда он отца посадил, то и до Энрике добрался, его отозвали из Москвы и тоже посадили. Энрике вышел из тюрьмы, отсидев полных три года. А отец не вышел. Говорят, умер в камере от сердечного приступа. Понимаешь?

Шурик почтительно кивнул: история заслуживала уважения.

– А потом Энрике с Кубы сбежал. Уплыл на лодке, как и многие другие кубинцы. Следишь? Он уже год, как в Майами. Связь у нас редкая. Энрике живет как беженец, но ему обещали грин-карту. А пока он выехать никуда не может. Работает он как проклятый и еще экзамены сдает за университет, хочет свое медицинское образование подтвердить. И нашел он американца, который обещал все это провернуть – с браком. Понимаешь теперь, почему мне так срочно развод понадобился? А так мне от штампа этого ни тепло ни холодно…

Опять запахло кинематографом – авантюрным.

Изменилась не только внешность Стовбы, изменилась и манера разговора – из прежней вяло-высокомерной на отрывистую и деловую.

– Ты понимаешь теперь, почему мне развод срочно понадобился?

– Ну, конечно. Только ты, Лен, имей в виду, мама не знает, что мы с тобой расписаны, и я бы не хотел, чтобы она узнала… Понимаешь, да?

– Конечно, конечно, я просто пошутила неудачно. – Она поменяла тему. – А помнишь, какая Мария была страшненькая, когда родилась? А выросла красавицей.

Смотрела Стовба гордо.

– Лен, девочка потрясающе красивая, но я ее тогда и не запомнил – что-то желтенькое было и сморщенное.

– Она на мать Энрике похожа, только еще лучше, – вздохнула Стовба.

Пока на кухне велись переговоры, Мария разглядывала елочные игрушки, радовалась всеми оттенками детской радости сразу – горячо, бурно, изумленно, тихо, бессознательно и религиозно. Вера же с благоговением разглядывала эту эмоциональную радугу: какое богатство! Какое душевное богатство!

Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 155