Чирок сбил шаг и через секунду ответил:
— Выбросил…
— Зачем? — удивилась Женька.
— А зачем он мне? — сказал Чирок, не оборачиваясь.
— А деньги? — спросил Кирилл.
Чирок пошёл медленнее.
— Я с деньгами выбросил, — сказал он.
— Совсем заврался! — возмутилась Женька.
— Подожди ты, — с досадой оборвал её Кирилл, а Чирку сказал:
— Ну-ка, стой…
Он догнал Петьку, и они остановились рядом.
— Врёшь или правда? — спросил Кирилл.
Чирок вскинул на него мокрые синие глаза.
— Зачем мне врать… если всё равно признался?
— А почему выкинул? — почти крикнул Кирилл.
— Потому что… мне они для чего? Мне только рубль надо было. Я кошелёк хотел обратно положить, когда рубль взял, а за дверью затопали… Ну, я сунул под рубашку и вышел потихоньку. Думал, потом положу. А тут вы прибежали, и началось…
— Куда бросил-то? — вмешалась Женька. — Может быть, найти можно?
Чирок махнул рукой:
— Вон там, с моста. В водоворот.
Кирилл свистнул. Под мостом было самое бурливое и глубокое место, с камнями и ямами.
— Дурак ты, Чирков, честное слово, — растерянно сказала Женька. — Кругом дурак… Чего ты с этим Дыбой связался?
— Я, что ли, нарочно связался?
— А как это вышло? — спросил Кирилл.
— Теперь не всё ли равно?
— Нет, не всё равно, — сказал Кирилл.
— Ну, я шёл, а они в подъезде стояли. Говорят: иди сюда, не бойся, что-то интересное покажем. Я не хотел, а с ними Кочнев из седьмого «А». Тоже говорит: не бойся. Ну, я подошёл, а там ещё какой-то парень. Тюля его зовут. Дыба говорит: «Спорим, что Тюля бритву сжуёт». Я ничего даже не ответил, а этот Тюля в рот лезвие бритвочки сунул и давай жевать. На мелкие кусочки. Потом выплюнул. А Дыба мне говорит: «Гони рубль, раз проспорил». Я говорю, что даже и не спорил, а они прижали в угол… А рубля у меня всё равно нет. Дыба говорит: «Потом принесёшь…» Ну и с тех пор всё меня ловит…
— Неужели из-за этого воровать надо! — возмущённо сказала Женька. — Уж рубль-то мог бы где-нибудь достать, если хотел расплатиться.
— А он сколько уже этих рублей с меня стряхнул! Говорит: плати проценты, раз вовремя не отдал.
— И ты каждый раз отдавал? — поморщившись, спросил Кирилл.
Чирок тихо проговорил:
— А ты бы не отдал? Они знаешь как издеваются… Затащат за гаражи, рот зажмут… — Он посмотрел на Женьку и опустил глаза. Шёпотом сказал Кириллу: — При ней даже рассказывать нельзя. А если бьют, потом даже синяков нет. Ничего не докажешь.
— А почему никому не сказал? — спросил Кирилл.
— Кому?
— Ну… дома.
— А дома кто? Мать да бабка. Драться они, что ли, с Дыбой пойдут? Матери вообще нервничать нельзя…
— Как всегда, — себе под нос проворчала Женька. — «Маме нельзя расстраиваться, у неё больное сердце…» — А о чём думал, когда в карман лез?
— Думал, что не поймают! — зло сказал Чирок. — Ну, пошли, чего стоим.
— Подожди, — попросил Кирилл. Зачем надо подождать, он сам не знал. Мысли перепутались. И вырастала едкая досада на самого себя. Как он сказал: «Сдавайся, Петенька». Со скрытым торжеством и снисходительностью. Подумаешь, Шерлок Холмс какой, отыскал опасного бандита! Этот несчастный Чирок даже выкручиваться не умеет. Другой мог бы наплести кучу историй и отпереться намертво. Разве олимпийский рубль — доказательство?
— Одного я не пойму, — вдруг заговорила Женька. — Стащить кошелёк — это… это… ну, это ясно, что. А зачем потом в воду кидать? Просто ненормальность какая-то.
— Походи с чужим кошельком за пазухой — поймёшь, — сумрачно сказал Чирок.
Кирилл не знал, поняла ли Женька, а он понял, как жёг Чирка спрятанный под майку кошелёк. Как Чирку казалось, что все провожают его подозрительными взглядами. Как хотелось поскорее исчезнуть из школы и навсегда избавиться от своего страха. Чтобы казалось, будто ничего не было! Концы в воду!
— Говорил, маму нельзя расстраивать, а сам ещё прибавил расстройства, — назидательно сказала Женька. — Ей теперь расплачиваться придётся.
— Сам расплачусь, — неожиданно ответил Чирок.
— Как это? — удивилась она.
— Велосипед продам. У меня его давно просят. Как раз за сорок рублей.
— А в кошельке сорок было? — спросил Кирилл.
— Наверно. Я же не смотрел, рубль взял — и всё. Ева говорила — сорок. Стипендия…
— Ты думаешь, за твой велосипед сорок рублей дадут? — с сомнением спросила Женька.
Чирок кивнул:
— Дадут. Он с виду потрёпанный, а ход знаешь какой!
«Знаем, — подумал Кирилл. — Едва догнали». И вдруг почувствовал, что всё опять не так. Странно. Но уже по-другому странно: ведь Чирок — вор, и они его поймали, но вот идёт между ними нормальный разговор. Словно Чирок не с конвоирами разговаривает, а с приятелями делится заботой. А может, с ним раньше вообще никто не разговаривал как с товарищем?
— Зачем ты от нас убегал? — спросил Кирилл.
Чирок пожал плечами.
— Ну… я почему-то догадался.
— А чего бежать-то? Куда денешься?
— Я просто от дома. Чтобы не при маме…
— Всё равно узнает, — с неловкостью сказал Кирилл. Словно он был виноват в бедах, которые скоро обрушатся на Чирка. И он почувствовал благодарность Женьке, когда она спросила:
— А что, у мамы правда больное сердце?
Чирок по очереди взглянул на неё и на Кирилла. И стал смотреть на свои стоптанные сандалии.
— Да нет, — проговорил он. — Сердце обыкновенное. Просто ей сейчас нельзя нервничать, у неё ребёнок будет…
Со странной смесью жалости, злости и облегчения Кирилл тряхнул плечами, словно сбросил что-то. Твёрдо глянул на Женьку, предупреждая, чтобы не спорила. Потом сказал Чирку:
— Продай велосипед, а деньги отошли этой студентке. По почте или как хочешь. Как адрес узнать, сам придумай. В общем, это твоё дело.
— Ну… и что? — недоверчиво спросил Чирок.
— Ну и всё, — жёстко сказал Кирилл. — И живи. Никто, кроме нас, ничего не знает и знать не будет.
Тут Кирилл впервые увидел, что означает выражение «просветлело лицо». Ничего на лице Чирка вроде бы не изменилось, и всё же оно стало совсем другим. Словно чище и даже красивее. И глаза у него сделались как у маленького мальчика, которому пообещали чудо.
— И вы по правде… никому?
— Никому. Зачем нам, чтобы ты мучился? — ответил Кирилл. — Ты и так хлебнул. Если совесть есть, сам поймёшь.
— Я… — сказал Чирок. — Я… ладно.
— Но дома-то спросят, зачем продал велосипед, — подала здравую мысль Женька.
Чирок торопливо замотал головой.
— Ничего не узнают. Тот парень, который просит продать, далеко живёт. А дома скажу, что велосипед угнали. Всё время угоняют. У Дыбиных парней сколько угонов на счету… А мама даже рада будет: она боится, что я на велике шею сломаю.
И Чирок первый раз улыбнулся — виновато, нерешительно, с просьбой не лишать его чуда. Но вдруг помрачнел. Сказал Кириллу:
— А тебя опять начнут трясти, будто ты виноват.
— Что? — удивился Кирилл. И проговорил искренне: — Ну, вот это меня волнует, как прошлогодний снег.
— Всё равно никто не верит, — с удовольствием разъяснила Женька. — И папа его не поверил. — Она увидела удивлённое лицо Кирилла и сообщила: — Ты не знаешь, а я слышала, как твой папа с Евой Петровной разговаривал. Он сказал, что это бред.
Кирилл улыбнулся:
— Это у него любимое выражение.
Потом он осторожно взял Чирка за острый локоть, подержал.
— Ладно, Петька, живи спокойно, — сказал Кирилл. Он это без насмешки сказал, и Чирок поднял на него тревожные ещё, но уже благодарные глаза.
— Живи спокойно, — повторил Кирилл и подумал: «Если сможешь». — Мы никому не скажем, мы обещаем. А ты делай всё сам. С деньгами и вообще. Ну, ты же понимаешь.
— Я сделаю, — шёпотом сказал Чирок и глаз не опустил. — Честное слово.
Потом он заморгал и отвернулся, и Кирилл его пощадил, не стал смотреть. Ведь у Чирка не было зелёного павиана Джимми.
— Поехали! — сказал Кирилл Женьке и с ходу взял скорость, чтобы проскочить брод. Хотя совсем рядом был мост.
