Приключения тележки, памфлет, сатира - Тершанский Енё Йожи

— Да! Хотя бы и засадить! — визжала артистка. — Настоящие любовники ради женщин воровали, обманывали, шли на каторгу, на виселицу! А ты, надев шубу, уже ни за что не сбросишь ее ради меня. Сам же так и сказал, когда я принимала ванну.

— Ну-ну, ангел мой! Ну, сказал глупость. Беру свои слова обратно. Истинную причину ты уже знаешь. И не пей ты с самого утра! Ведь больна будешь. Лучше ляг, отдохни. А я еще до вечера вернусь с вещами. До свидания, малютка!

— Прощай навсегда. И не возвращайся! — несся вслед домовладельцу хриплый от злобы, табака и вина голос артистки.

И тут произошел следующий совершенно несообразный эпизод.

Передняя имела форму буквы L, в нее выходили еще две двери: одна, в конце короткого крыла, — в коридор, другая, посередине длинного крыла, — на кухню.

Аги, мгновенно сориентировавшись, толкнула Безимени к двери в коридор — словно только что впустила его или, наоборот, выпустила, — а сама поспешила навстречу хозяину дома, который направился прямо в кухню.

И тут домовладелец, который увидел Аги, но не заметил Безимени, недвусмысленно, даже вполне интимно шлепнул горничную по круглому ее задику:

— Едем, Агица, детка. Она сама придет в себя. Пройдем через кухню. Вера ляжет спать.

И они — горничная впереди, домовладелец за ней — вышли через кухню.

Безимени застыл в передней, потрясенный и уязвленный в самое сердце.

Он успел еще увидеть отчетливо, что милая его возлюбленная, его невеста не только стерпела интимное пошлепывание, но еще и улыбнулась старому коту послушно и кокетливо.

Ему представилось вдруг божественно прекрасное, хотя и потерявшее свежесть от краски, бесконечных ночных бдений и кутежей лицо Веры Амурски; он невольно сравнил артистку с курносой, свеженькой девятнадцатилетней ее горничной… И этот старый потаскун… и они вдвоем катят сейчас на станцию… хотя артистка истерически молит своего любовника остаться подле нее…

Нужны ли пояснения к столь отчетливым кинокадрам?

Однако обивщику не удалось даже прийти в себя от потрясения.

Дверь из комнаты распахнулась, и в ней появилась артистка, прямо перед ним, лицом к лицу.

Непрошеное, непредвиденное свидание

Обивщик мебели понятия не имел об истории Монны Ванны. Иначе она непременно связалась бы в его мозгу с возмущением и тупой растерянностью, какие овладели им при виде артистки в распахнутом купальном халате, неожиданно возникшей перед ним. Она даже не поспешила запахнуть свое одеяние. Дивный стан ее сильно покачивался на прекрасных ногах.

— Ну и ну! — с недоумением уставилась она на Безимени. — Вас здесь оставили? И Аги здесь?! Аги! Аги! Аги!

— Понапрасну ее зовете! Аги силком увез с собою его милость! — с нескрываемой горечью поведал артистке Безимени.

Вера Амурски смерила обивщика мебели пристальным взглядом, тщетно пытаясь собраться с мыслями, понять ситуацию. Наконец жестокое злорадство сверкнуло в ее глазах, и она расхохоталась.

— Ха-ха-ха! Вас направили ко мне посланцем мира? Ха-ха-ха! Недурно! Повесьте же пальто на вешалку и войдите!

Указательным пальцем артистка ткнула в воздух по направлению к вешалке. Затем, словно кнутиком, взмахнула пальцем над головой, указывая назад.

И, повернувшись, ушла в комнату.

У Яноша каждая клеточка трепетала желанием немедля выбежать из этой квартиры и пуститься вдогонку за своей Аги и его милостью домохозяином. Не посмотреть ни на бога, ни на человека, ни на собственные интересы… пришибить насмерть и девку подлую, и старого кобеля!

Вместо этого он послушно, словно кукла, стянул с себя пальто. Затем, как ручной, домашний пес, поплелся в комнату с иллюстрированной газетой в руке.

Вера Амурски уже полулежала на кушетке. Перед ней стоял стол на колесиках, уставленный изысканными яствами: там была икра, калачи, мед, фруктовый сок, масло, сливки и еще всякая всячина.

— Прошу! Угощайтесь! Вы позавтракали? Нет еще? Садитесь вот туда. Покажите газету. Это вы здесь?

Из посыпавшихся на него градом вопросов и указаний Безимени уловил сперва лишь одно и сел. В голове слабо забрезжило: в самом деле, время идет к полудню, а у него еще маковой росинки во рту не было, вчерашняя выпивка испортила ему желудок.

Подсев к столу, он промямлил:

— Еще… э-э… еще покуда… не это… но я не»…

— Приступайте! Не жалейте этого добра! — подбодрила его артистка. — Но сперва выпьем. Это несравненнейший коктейль. Чистый спирт и фруктовый сок. Не бойтесь, от него ни голова не заболит, ничего. Можно пить до тех пор, пока…

Артистка протянула Безимени стакан с каким-то желтым напитком и сама тут же стала допивать свой стакан.

— Ох… — заикнулся было Безимени.

— За твое здоровье! — чокнулась артистка с обивщиком. — Пей до дна! — приказала она и сама выпила залпом; когда же Безимени, отхлебнув желтой жидкости до половины, отставил свой стакан, снова приказала: — Да пейте же до конца! И закусывайте!

Собственно говоря, Безимени сел к столу, взбудораженный даже больше, чем когда был пьян. Напиток он нашел действительно необыкновенно вкусным. И единым духом осушил большущий стакан. Тотчас в нем проснулся необоримый аппетит; решительно, но страшно неловко он через стол потянулся своей вилкой за ветчиной и принялся кромсать ее ножом.

Артистка, предоставив его самому себе, курила сигарету глубоко затягиваясь. Только еще раз налила по полстакана блаженного напитка.

Когда обивщик уписал несколько ломтиков ветчины с кусочком хлеба, артистка показала через стол на блюдо, где словно игрушечные кубики, лежали белые квадратики какой-то рыбы:

— Воткните-ка свою вилку вот в это! Рыба — чудо!

— Вот спасибо! — подчинился Безимени, орудуя вилкой уже несравненно более смело и ловко.

— И мне могли бы уделить кусочек! — ласково пожурила гостя артистка, почему-то не найдя взглядом своего прибора.

Безимени подхватил своею же вилкой кусочек великолепной рыбы и протянул хозяйке. Он совершенно не узнавал себя.

Только что здесь сидел тупой, неотесанный чурбан. А сейчас? Безимени увидел вдруг дорогую мебель, которую вскоре опять можно будет обить заново и сорвать изрядный куш сверх условленного вознаграждения от этого сказочно щедрого, озорного и славного создания. Аги? Ничего, он с ней еще поговорит. Так шуганет, что она веретеном завьется… Свет клином на ней сошелся, что ли? Ого-го!..

Артистка наполняла уже третий стакан своим коктейлем. Для этого ей пришлось приподняться и сесть на диване прямо. Наливая, она говорила заплетающимся языком:

— Такой человек, как вы, м-мне симпатичен, потому что говорите вы мало. Не треплете попусту языком, из вас и слова-то не вытянешь. По-моему, таким и должен быть настоящий мужчина. Ну, пейте! Пейте же! — Артистка протянула ему стакан, но вдруг отвела руку. — Идите-ка сюда, сядьте со мной рядом. Или боитесь?

— Вот уж нет! — Безимени поднялся и пересел на кушетку к артистке.

Они чокнулись. Выпили.

Взгляды их скрестились. Из глаз Веры Амурски прямо в глаза Безимени изливалось веселое озорство, и Безимени отвечал ей тем же.

Внезапно артистка без звука, приоткрыв губы, в распахнувшемся халате упала Безимени на руки.

Достоверная картина чисто душевных треволнений

Впутаться в такую безумную, такую паскудную историю! Что-то будет теперь?

Безимени покинул Веру Амурски уже далеко за полдень.

Когда он уходил, артистка спала как мертвая. И не проснулась бы, даже если б всю ее квартиру разнесло в шепки. Однако обивщик мебели вынес от нее лишь иллюстрированную газету. Ту где был изображен он сам со своей тележкой.

Поначалу Безимени тоже испытывал лишь одно-единственное желание — спать! Не бить и крушить, а спать!

Он растянулся на своей лежанке, укрывшись всем, чем только мог, так как помещение сильно остыло и его колотил озноб.

Котельная дома давала жильцам только горячую воду. Отопление же было печное.