Русский лес - Леонов Леонид Максимович

Ознакомительная версия. Доступно 38 страниц из 190

— Да нечего и описывать-то... Ну, сделала обход больных, как положено фельдшерице. После смерти Егора Севастьяныча молодого врача к нам прислали, неопытного: вся больница на маму легла. Вечером принимала своих избирателей: у нее как раз по субботам депутатский прием. Только домой вернулась, усталая, тут ей хозяйственные отчеты какие-то принесли. Да, на счастье, свет погас: у нас там электричество пока неважное, часто портится. С полчасика посидели мы с ней в потемках, обнявшись... потом поехали на станцию.

— Это хорошо. При мне электричества вовсе не было, — сказал в задумчивости Иван Матвеич. — Не замечала, не зябнет она теперь?

Поля не поняла вопроса: видимо, эта главнейшая подробность Таискина рассказа о Елене Ивановне не удержалась в Полиной памяти.

— Да не с чего зябнуть-то: дрова свои, на Енге живем.

Иван Матвеич постарался в пределах возможного уточнить вопрос:

— Я в том смысле спросил, что... не скучно ли ей там, одной. Ты ведь главным образом в Лошкареве жила. Так вот, не тоскует ли... без близких-то?

И опять Поля не поняла его ревнивого вопроса.

— Она на людях весь день, так что тосковать вроде и некогда. Разве теперь только... Очень это плохо, что весь месяц ни слуху ни духу от нее. И что она сейчас, в данную минуту, делает, уже не знаю, не вижу...

— Разве разглядишь сквозь пороховой-то дым, — в качестве утешения вставила Таиска.

— Ну, такая мама, как у меня, уж нашла бы способ весточку о себе подать!

Темнело рано, по-зимнему. Поля стала прощаться. После неизбежных напутствий, советов беречь здоровье и приглашений заходить до отъезда старики вышли проводить её в прихожую. Поля позволила отцу застегнуть деревянные пуговицы на её ватнике: он делал это неумело, просто стремился оттянуть разлуку.

— Не забывай нас, Поленька... Напиши нам при случае, защитница ты наша! — сказала Таиска и как-то особенно истово поклонилась уходящей в пояс.

Она была такая сдержанная, рассеянная в тот вечер, что брат не узнал ее: даже не предложила присесть перед отъездом, по русскому обычаю, как это всегда велось в их доме, — даже не заметила, что, придя со свертком, гостья уходила с пустыми руками. Но вот уж и дверь была распахнута, а Поля почему-то медлила с уходом.

— Если тебе что-нибудь нужно, Поля, ты прямо скажи, — предложил Иван Матвеич. — Конечно, у солдата харчи и мундир готовые... но имей в виду: здесь до последнего гвоздя все твое... пополам с Серёжей.

— По глазам видать, и хочется ей чего-то, а сказать боится, — подтвердила Таиска. — Может, деньги или из теплого что возьмешь? в самую стужу отправляешься! Ты не стесняйся, Поленька, нам для тебя ничего не жалко.

И действительно, такая готовность на любую жертву читалась в их лицах, что Поля решилась.

— Видишь ли, папа, — подкупающим голоском и сама не приметив перемены в обращенье начала она, — у меня довольно много имеется маминых карточек... даже из местной газеты вырезала одну, после выборов в районный Совет. Но везде она такая озабоченная, словно и на фотографии спешит куда-то. И никогда я её не видела такой веселой, как у тебя в золотой рамочке. Ты не рассердишься, если... словом, подари мне ту, твою, со стола. Можно?

Она была уверена в успехе, потому что это была её первая личная просьба к отцу.

— Ах, таким образом? — замялся Иван Матвеич. — О, я очень охотно сделаю это, но... правду сказать, просьба твоя застает меня несколько врасплох... Давай... вернемся на минутку и сообща придумаем что-нибудь...

— И я не стала бы просить её, — говорила Поля, возвращаясь следом в кабинетик и не примечая смущенного Таискина лица, — но все равно ведь стоит у тебя без дела... а мне она так пригодилась бы в дороге. Правда, я никогда не видала маму и расстроенной, но зато мне никогда не удавалось и рассмешить ее.

— Ты не оправдывайся, я отлично понимаю тебя, Поля, — многословно соглашался Иван Матвеич, топчась на месте. — И, пожалуй, я уже нашел выход из положения. У нас в институте имеется фотограф, глубокий старик, но великолепный мастер своего дела... снимает типы леса, заболевания древесины, таким образом. Сейчас он немножко болеет, но у него имеется свояченица... собственно, она-то и вела всю работу. К несчастию, у них нет телефона, но утром пораньше я везу эту карточку на пересъемку и... и подарю тебе даже две копии, в запас! Ты ещё побудешь, конечно, денька три в Москве?

При этом Иван Матвеич проявлял необычайную подвижность: то относил фотографию к окну, чтоб рассмотреть что-то в тусклых предзимних сумерках, то тер рукавом бронзовые гирлянды на пропылившемся ободке, ища повода хоть ненадолго задержать её в руках.

— Наш поезд уходит сегодня в десять, — сказала Поля.

Иван Матвеич мужественно улыбнулся:

— Тогда мы, вот что... я даже вынимать её не буду, под стеклом сохраннее.

— Да ты не бойся, ничего с ней и так не случится, — заторопилась Поля, начиная понимать поведение отца, и ей стало тепло от своей догадки. — Я положу её в комсомольский билет, а уж это самое надежное место. Между прочим, очень красивая рамка, наверно, старинная, из бронзы, да?

— Пустяки, такие вещи часто попадаются. Забирай вместе с рамкой, без возражений забирай, но только помни, в обмен на твое письмо отдаю. Ты напишешь его нам сразу по приезде на место, не меньше четырех страниц самого убористого почерка... согласна? Впрочем... — Он прикинул на ладони вес подарка применительно к солдатскому подсумку и уже без понуждений достал фотографию из прорези на обратной стороне. — Бери... как и все остальное здесь, это тоже твое, Поля.

Карточка в обрез уместилась в комсомольском билете, лишь полоску с края пришлось подогнуть. Поля покидала отцовский дом с двойной радостью: выполненной наконец тяжелой обязанности и давно желанного приобретенья. В полупустом вагоне метро она привела в порядок свои бесчисленные впечатленья и прежде всего открыла с легким сердцем, что не уносит с собой на фронт ни стыда за отца, ни, что ещё лучше, унижающей жалости к нему. Да и жил он в конце концов не хуже мамы... правда, лишь по необъяснимому упорству ютившейся по-прежнему в холодноватой горенке у Попадюхи. Несколько смущала Полю несоразмерная такому свиданию скудость отцовского угощенья... и правильно, пожалуй, поступила: пока ждала своей очереди на кухне, по внезапному осенению запихнула в глубину шкафчика две банки только что полученных ею пайковых консервов. Этот маленький подарок внушал Поле чувство взрослости при подведении итогов генерального испытания, выдержанного Иваном Матвеичем на пятерку с минусом.

5

Она поднималась к себе по неосвещенной лестнице, когда снова захлопали батареи противовоздушной обороны; из-за близости фронта вражеские налеты в тот месяц нередко повторялись на протяженье суток. Дверь в квартиру стояла открытая настежь, соседки опять не было дома. В свете зенитной вспышки за окном Поля мимоходом разглядела детскую кроватку со взбитыми подушками неестественной, как бы при электрическом разряде, зеленоватой чистоты. На этот раз военная служба и скорый отъезд избавляли Полю от необходимости торопиться на крышу. Не раздеваясь, она проскользнула к себе и на ощупь отыскала заблаговременно собранные вещи. Но прежде чем навсегда уйти отсюда, Поля отдернула на себя забухшую балконную дверь и выглянула в холод и тьму наружу. Налет был в разгаре и походил на грозу — злую, низкую, зимнюю; припав к самому городу, снежно мерцавшему внизу, она с урчаньем копошилась в его внутренностях. Раскаты взрывов вплетались в безостановочное уханье зенитных орудий; при перебегающих блестках прожекторов там и сям поднимались гигантские стремительные дымы, напоминавшие веера силовых линий в магнитном поле, но самого пламени не было видно: оно работало где-то внутри жилищ, ближе к людям. В ту минуту Поля не чувствовала ни страха, ни гнева — только холодное, жестокое любопытство к невидимому насекомому, что кружило над головой, резвилось, падало с выключенными моторами, жалило и безнаказанно удалялось в неуязвимую высоту... Как непохожа была Поля на себя, прежнюю, впервые заслышавшую стонущий вой нападенья!..

Ознакомительная версия. Доступно 38 страниц из 190