Разговор в «Соборе» - Льоса Марио Варгас

Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 140

— Налоги, гербовый сбор, и еще надо было сунуть делопроизводителю, который устроил купчую, — тут, Амалия, он сунул нос в документы и передал их мне. — Все законно. Доволен?

— По правде говоря, не очень, дон Иларио, — сказал ему Амбросио. — Я совсем поиздержался, надеялся хоть что-то получить на руки.

— И потом, не забудь, жалованье этому дурачку, — завершил дон Иларио. — Я не беру ни гроша за то, что управляю конторой, но ведь ты ж не хочешь, чтоб я самолично торговал гробами, верно ведь? И деньги-то небольшие. Сто солей в месяц — говорить не о чем.

— Стало быть, дела идут не так уж хорошо, дон, — сказал ему Амбросио.

— Дальше будет лучше. — Дон Иларио задвигал шеей, как бы говоря «да напрягись же, да постарайся же уразуметь». — Поначалу всегда оказываешься в убытке. Потом прибыль появляется и доходы перекрывают затраты.

Через некоторое время после этого разговора с доньей Лупе, когда Амбросио, вернувшись из очередного рейса, умывался в задней комнатке, Амалия вдруг увидела на углу Леонсио Паниагуа: он был причесанный, при галстуке и шел прямо к их домику. Амалия чуть не выронила Амалиту из рук. Потом спохватилась, побежала в смятении в огород и спряталась в высокой траве, крепко прижимая девочку к груди. Сейчас войдет, сейчас встретится с Амбросио, а Амбросио его пришибет на месте. Однако все было тихо: по-прежнему насвистывал Амбросио, журчала вода, трещали во тьме цикады. Потом раздался голос Амбросио — он просил поесть. Вся дрожа, пошла стряпать, и долго еще все валилось у нее из рук.

— А когда прошло еще шесть месяцев, то есть стукнул нашему предприятию год, оказалось, что опять я рано обрадовался, — говорит Амбросио. — Ну, так как же, дон Иларио? Неужто опять остались без барыша? Не поверю.

— Какой там барыш? — сказал ему тогда дон Иларио. — Тухлое дело мы затеяли. Я как раз хотел с тобою потолковать об этом.

На следующий день негодующая Амалия отправилась к донье Лупе рассказать: нет, ну вы представьте, какое нахальство, представьте, что было бы, если б Амбросио… Но донья Лупе не дала ей и слова вымолвить: я все знаю. Он был у нее и излил ей душу: с тех пор, донья Лупе, как я познакомился с Амалией, меня как подменили, таких, как ваша подруга, на свете больше нет. Он, Амалия, не такой дурак, чтоб заходить к вам, хотел только издали на тебя посмотреть. Ну, Амалия, ты ему разбила сердце, ты его, Амалия, с ума свела. А Амалия чувствовала себя как-то странно: приятно стало, хоть и продолжала сердиться. Вечером пошла к реке и все думала: если он мне хоть слово скажет, я его обругаю по-настоящему. Но Леонсио Паниагуа не делал никаких намеков, вел себя культурно: почистил песок, чтоб она не испачкалась, когда сядет, угостил мороженым, а когда она на него поглядела, завздыхал и смущенно потупился.

— Да-да-да, — сказал дон Иларио. — То, что слышишь. Я все изучил до тонкостей. Лопатой будем деньги грести, надо только вложить еще немного средств.

Леонсио Панигуа наезжал в Пукальпу каждый месяц, но всякий раз — дня на два, не больше, и Амалии стало нравиться, как он себя ведет: робко и застенчиво. Привыкла встречать его каждые четыре недели у реки, привыкла к его накрахмаленным рубашкам, начищенным туфлям: церемонно с ней раскланяется, задохнется от смущения и будет вытирать цветным платком взмокшее лицо. Он никогда не купался, только сидел рядом с нею и с доньей Лупе, разговаривал, а когда они лезли в воду, присматривал за Амалитой-Ортенсией. Ничего себе не позволял, ничего ей не говорил, только глядел и вздыхал и только изредка отваживался произнести: как жаль, что мне завтра уже уезжать, — или: как много я думал о Пукальпе, — или: почему это мне так нравится бывать здесь? — только на это его и хватало. До чего ж стыдливый, а, донья Лупе? А донья Лупе: не-е, он не стыдливый, он, знаешь, романтическая натура.

— Выгоднейшее дело сделаем, если купим еще одно похоронное бюро, — сказал ей Амбросио. — «Мелело».

— Старая фирма, проверенная, оттого она и перебивает у нас всех клиентов, — сказал ему дон Иларио. — И ни слова больше не скажу. Завтра же привези из Лимы деньги, и мы с тобой, Амбросио, станем монополистами.

Только через несколько месяцев и то, чтобы не огорчать донью Лупе, а вовсе не из-за него, согласилась Амалия сходить с ним в китайский ресторанчик, а потом в кино. Пошли вечером, по пустынным улицам, ресторанчик выбрали не очень посещаемый, а в кино попали посреди сеанса, а до конца не досидели. Леонсио Паниагуа смущался еще больше, чем всегда, и не только не попытался воспользоваться тем, что наконец-то оказался с Амалией наедине, но и вообще чуть не весь вечер промолчал. Он говорит, Амалия, это от волнения и от счастья. Неужели я и вправду так ему нравлюсь, донья Лупе. Вправду, Амалия. Когда он бывает в Пукальпе, приходит к ней, говорит о тебе часами и даже плачет. А почему же мне он ни слова не решается сказать? Я ж говорю, Амалия, — романтическая натура.

— У нас еле-еле на еду хватает, а вы у меня еще пятнадцать тысяч требуете. — И знаешь, Амалия, он поверил моей брехне. — Я, дон Иларио, еще не совсем спятил, чтоб затевать новое похоронное бюро.

— Да не новое, а старое — крупное, и всем известное, и надежное, — настаивал дон Иларио. — Обмозгуй — и увидишь, что я прав.

А потом целых два месяца не показывался в Пукальпе. Амалия даже и забыла его и вдруг увидела на берегу реки — сидит, аккуратно сложив на газетку свой пиджак и галстук, а в руке — игрушка для девочки. Где ж это вы пропадали? А он, дрожа как в лихорадке: я больше в Пукальпу никогда не приеду, нельзя ли им поговорить с глазу на глаз? Донья Лупе взяла Амалиту, отошла в сторонку, а они стали разговаривать и проговорили целых два часа. Он уже не коммивояжер, получил в наследство от дядюшки магазинчик, вот об этом он и хотел с нею поговорить. Он так робел, так путался и запинался, когда предлагал ей уехать с ним, выйти за него замуж, что ей, донья Лупе, совестно и жалко было отвечать, что он, видно, рехнулся. Видишь, Амалия, значит, он не просто увлекся, а полюбил тебя по-серьезному. Леонсио Паниагуа не настаивал, он сразу замолчал, и вид у него сделался совсем придурочный, и когда Амалия ему посоветовала забыть про нее и найти у себя в Нуануко другую женщину, только горестно помотал головой и вздохнул: никогда. Из-за этого дурачка, донья Лупе, почувствовала она, какая она бессердечная и жестокая. В тот день видела его Амалия в последний раз: он шел через площадь к своей гостинице, и шатало его как пьяного.

— А когда с деньгами у нас совсем стало туго, Амалия обнаружила, что беременная, — говорит Амбросио. — Одно к одному, ниньо.

Однако поначалу он обрадовался: у Амалиты-Ортенсии будет братик, горец. Вечером к ним пришли Панталеон и донья Лупе, пили пиво допоздна: Амалия-то ребенка ждет, как вам это нравится? Весело было, и Амалия удержу не знала в ту ночь: танцевала, пела и несла что-то несусветное. Утром еле ходила от слабости, и рвало ее, и Амбросио ее стыдил: что ж ты, Амалия, сама напилась и младенчика нерожденного напоила?

— Если б доктор сказал, что она может умереть, я бы ее заставил вытравить плод, — говорит Амбросио. — Там это просто. Старухи умеют готовить настой из трав. Но ведь она себя отлично чувствовала, мы и не тревожились ни о чем. Как-то в субботу, на первом месяце, Амалия с доньей Лупе отправились в Яринакочу, целый день там провели: сидели под деревом, смотрели, как люди купаются в озере, а в чистом-чистом небе горит круглый глазок солнца. В полдень развязали свои узелки, покушали там же, под деревом, а рядом две какие-то женщины, попивая лимонад, крыли последними словами Иларио Моралеса — и такой он, и сякой, и разэтакий, и жулик, и мазурик, и кабы была на свете справедливость, сидеть бы ему за решеткой, а то и вообще не жить. Да не слушай ты, мало ли что бабы болтают, сказала ей донья Лупе, но в ту же ночь Амалия передала услышанное Амбросио.

— Я и похуже слышал, — сказал он ей, — и не только здесь, а и в Тинго-Марии. Вот только не пойму, почему он никак не раскочегарит дело, чтоб стало наконец доход приносить.

Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 140