Золотой ребенок Тосканы - Боуэн Риз

— Там есть еще несколько картин. Мы сейчас вернемся, — сообщил тот, кто заговорил первым.

— Я должна уйти, чтобы не опоздать на поезд, — сказала я. — Просто положите их в гостиной рядом с сундуком, хорошо?

И я ушла.

Офис «Бартон и Холкрофт» находился в элегантном здании в георгианском стиле в конце главной улицы Годалминга. Найджел Бартон вышел из кабинета, прежде чем я успела известить о своем приходе.

— Мы вернемся через час, Сандра, — сказал он администратору.

Он вывел меня из двери и повел вниз по улице, в «Голову кабана». Это был один из чудных старых пабов с витражами в окнах и тихим гулом разговоров немногочисленных посетителей, сидящих возле барной стойки.

Из кухни доносились аппетитные запахи. Найджел нашел свободный стол, усадил меня на дубовый стул с высокой спинкой и пошел заказывать напитки. Вернувшись, он сообщил, что сегодня подают на выбор или жареного ягненка, или рыбный пирог. Обычно в обеденный перерыв я выбирала что-нибудь полегче, но сейчас чувствовала, что очень голодна, и охотно согласилась на жареного ягненка. Как Найджел и предрекал, еда оказалась превосходной. Я внезапно осознала, сколько времени прошло с тех пор, как у меня на столе была по-настоящему хорошая еда, — я не получала удовольствия от еды чуть ли не с тех самых пор, как умерла моя мать.

Когда наши тарелки опустели, Найджел отставил их в сторону.

— Теперь к делу, — произнес он. — Я так понимаю, завещания вы не нашли?

Я покачала головой:

— Нашлись сберегательная книжка, квитанция от строительного общества на несколько акций и его чековая книжка. Не более тысячи фунтов в общей сложности.

Он кивнул:

— Вам понадобится свидетельство о смерти, прежде чем они выдадут что-то из этих средств. И мне придется написать адвокатский запрос. Кроме этого, нет активов?

— Несколько хороших предметов мебели, которые я могла бы выставить на аукцион. Я хотела бы сохранить стол, правда, поставить его мне пока некуда.

— Мне нужно найти вашего брата, прежде чем вы что-то начнете делать, — сказал он.

— Моего брата? — Я решила, что ослышалась. — Но я единственный ребенок у своих родителей.

— Вашего сводного брата. От первого брака вашего отца.

Глядя на мое потрясенное лицо, он спросил:

— Вы не знали, что ваш отец был женат раньше?

— Нет. Мне никогда об этом не рассказывали. Я знала, что мои родители поженились довольно поздно и что мое появление было для них полной неожиданностью, но понятия не имела… — Я замолчала, пытаясь переварить эту новость. — Когда это было?

— Ваш отец был женат до войны и имел сына. Брак был расторгнут, когда он вернулся в конце войны. Его жена снова вышла замуж и увезла ребенка в Америку. Одному Богу известно, как я буду его искать. Я уверен, что отчим усыновил его, но, полагаю, он все же унаследует титул, если захочет носить его в Америке.

Я пребывала в шоке. Как мог отец жить со мной все эти годы и даже не упомянуть о своем сыне? И, что более странно, почему его сын никогда не общался с ним после войны?

— Я свяжусь с американским посольством, — сказал Найджел. — Но на вашем месте я бы не волновался. Полагаю, совершенно ясно, что ваш отец хотел бы, чтобы именно вы унаследовали то немногое, что он оставил.

А если это вовсе не «совершенно ясно»? Я задумалась. Вдруг закон решит, что все должен унаследовать старший сын? Тысяча фунтов для меня имеет значение, особенно сейчас, когда в моей жизни царит неопределенность. Если моя юридическая фирма не возьмет меня обратно, с этими деньгами я смогу протянуть хоть какое-то время.

— Если его отчим законно усыновил его, то, вероятно, он не сможет предъявлять права на наследство, — сказала я. — Он больше не Лэнгли.

— Сложный вопрос, если речь идет об американском праве, — пожал плечами Найджел. — Тем не менее, куда более интересный, чем большинство дел, которые я вел. Ваша практика, надеюсь, более захватывающая, чем у адвоката с главной улицы Годалминга?

— Вовсе нет. Все то же самое. Куча возни с передачей прав на недвижимость.

— Вы решили стать солиситором [12], а не барристером? — спросил он. — Предпочитаете комфортную спокойную жизнь азарту?

Я уставилась на потертый дубовый стол.

— Конечно, мне бы очень хотелось стать барристером, — призналась я, — особенно получив хорошую степень, но обстоятельства сыграли против меня. Деньги, например. В палатах, куда я проходила собеседования, весьма заинтересовались тем обстоятельством, что я — дочь сэра Хьюго Лэнгли. Там решили, что я являюсь частью определенного круга с хорошими связями. Но потеряли интерес, когда узнали, что были не правы и моя семья осталась без гроша. Плюс еще тот факт, что я женщина. Пожилой начальник палаты прямо сказал мне, что я зря трачу время. Если бы я стала барристером, то не получила бы ни одного действительно интересного дела. Ни один распорядитель в конторе не захочет отдать дело в руки женщины, когда почти все судьи — мужчины и большинство присяжных — мужчины, и никто из них не воспримет женщину всерьез.

— Это нелепо, — сказал Найджел.

— Но, правда.

Он кивнул:

— Да, увы. Но ведь существуют и другие интересные дела, которыми можно заняться после получения квалификации: корпоративное право, международное право и даже уголовное право.

— Да. — Я одарила его яркой улыбкой. — Я еще не решила, чем займусь. Сперва надо пройти этот кошмарный экзамен, не так ли?

— Я уверен, что у вас всё получится. — Его улыбка казалась немногим более дружелюбной, чем требовалось, чтобы я чувствовала себя спокойной.

— Так что же дальше? — спросила я. — Насчет имущества моего отца.

— Я взгляну на свидетельство о смерти, постараюсь связаться с вашим братом и, если хотите, могу отправить к вам оценщика, чтобы узнать, стоит ли что-то из вещей, которые у вас есть, отправлять на аукцион.

— Это было бы очень любезно с вашей стороны.

— Просто мой дедушка убил бы меня, если бы я не позаботился о Лэнгли. — Он озорно улыбнулся, отчего снова стал выглядеть до нелепости юным.

Милый, приятный, безобидный молодой человек! Но Адриан тоже был таким. Нужно учиться на своих ошибках.

Найджел проводил меня до станции, а там я взяла такси, чтобы доехать до Лэнгли-Холла. Войдя в сторожку, я наткнулась на два сундука и большой сверток в коричневой бумаге. Признаюсь, что меня разбирало любопытство. Видимо, в глубине души таилась надежда, что утраченные драгоценности Лэнгли могут оказаться в одном из сундуков.

Я сорвала оберточную бумагу с большого свертка и обнаружила, что смотрю на свое лицо. Я была так поражена, что чуть не выронила картину. Но еще больше я удивилась, когда прочла надпись: «Джоанна Лэнгли. 1749–1823».

Мое сердце колотилось так сильно, что пришлось сесть. Я снова посмотрела на портрет и заметила тонкие различия. У нее были карие глаза, а у меня голубые. У нее была родинка на левой щеке и чуть более длинный нос. Я смотрела на кого-то из своих предков. Но было довольно странно узнать, что на свете некогда существовала моя тезка, так похожая на меня. Впервые подтвердилось, что я действительно была Лэнгли и что прекрасный дом у дороги являлся моим по праву.

Остальные картины оказались портретами представителей разных поколений Лэнгли. Большинство из них казались строгими и мрачными, и я была не уверена, что захочу их себе оставить. Наверное, я должна была это сделать, учитывая, что они были единственным, что связывало меня с прошлым. Когда-нибудь у меня будет свой собственный дом. Я стану богатым корпоративным юристом, у меня появится квартира с видом на Темзу, с окнами от самого пола и современной мебелью, и я повешу эти картины на стену просто для того, чтобы производить впечатление на своих клиентов. Но сначала картины нужно почистить. Они были ужасно грязными от свечной копоти и небрежного обращения.

У меня даже настроение улучшилось, когда я открыла первый сундук и обнаружила, что в нем тоже картины, только на этот раз яркие, современные. Я смотрела на брызги итальянского солнца, старые каменные здания, черные кипарисы. Подпись в углу одной из картин гласила: «Хьюго Лэнгли». Мой отец действительно был художником. Более того, талантливым художником. Что же заставило его отказаться от призвания?