Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 145
Новогодняя ночь – еще одна погань, которую надо пережить. Мои родители, бывало, всегда наслаждались ею, слушая, как Новый Год приближается по радио, город за городом, пока не приходит в Лос-Анжелес. Взрывались петарды, ревели свистки и дудки, блевали пьяницы-любители, мужья заигрывали с чужими женами, а жены заигрывали с кем ни попадя. Все целовались, хватали друг друга за задницы в ванных и чуланах, а иногда и на виду у всех, особенно в полночь, и на следующий день происходили кошмарные семейные разборки, не говоря уже о Параде Турнира Роз и играх на Кубок Розы.
В канун Нового Года Сара приехала пораньше. Ее возбуждали такие вещи, как Волшебная Гора, кино про открытый космос, «Звездный Путь» и определенные рок-группы, шпинат со сметаной и чистая пища вообще, но, вместе с тем, в ней было больше основного здравого смысла, чем в любой другой женщине из всех, что я встречал. Может быть, только единственная – Джоанна Довер – могла сравниться с нею здравомыслием и добродушием. Сара же была симпатичнее и гораздо преданнее, чем все остальные мои тетки, поэтому наступавший год, в конечном итоге, не обещал быть слишком паршивым.
Мне только что по телевизору пожелал «Счастливого Нового Года» местный идиот-комментатор. Не люблю, когда меня поздравляют с Новым Годом незнакомые люди. Откуда он знает, кто я такой? Может, я тот мужик, который подвесил к потолку на проводе за лодыжки свою пятилетнюю дочь, засунул ей в рот кляп и медленно кромсает на кусочки.
Мы с Сарой начали праздновать и выпивать, но напиваться – сложно, когда полмира тужится напиться вместе с тобой.
– Ну что ж, – сказал я Саре, – неплохой был год. Никто меня не убил.
– И ты по-прежнему каждый вечер можешь выпивать и каждый день просыпаться к полудню.
– Продержаться бы еще годик.
– Это у тебя просто старый алкогольный гон.
В дверь постучали. Я глазам своим не поверил. Динки Саммерс, фолк-рокер, со своей подружкой Дженис.
– Динки! – заверещал я. – Эй, бля, чувак, что происходит?
– Черт его знает, Хэнк. Просто решили вот зайти.
– Дженис, это Сара. Сара… Дженис.
Сара вышла и принесла еще два стакана. Я разлил. Разговор не клеился.
– Написал примерно десяток новых штучек. Мне кажется, у меня уже лучше получается.
– Я тоже так думаю, – вставила Дженис, – в самом деле.
– Эй, слушай, чувак, помнишь тот вечер, который я перед тобой открывал… Скажи мне, Хэнк, я настолько плохим был?
– Послушай, Динки, я не хочу оскорблять твои чувства, но я тогда пил больше, чем слушал. Я думал о себе – как придется выходить, и я готовился, собирался с духом, мне аж блевать хотелось.
– А я просто обожаю стоять перед толпой, и когда до них добиваю, и толпе нравятся мои вещи, я просто балдею на седьмом небе.
– С писательством по-другому. Все делаешь в одиночестве, с живой публикой нет ничего общего.
– Может, ты и прав.
– Я там была, – вмешалась Сара. – Двое парней помогали Хэнку выйти на сцену. Он был пьян и ему было худо.
– Слушай, Сара, – спросил Динки, – а мое выступление действительно плохо прошло?
– Отнюдь. Им просто Чинаски не терпелось. Всё остальное их раздражало.
– Спасибо, Сара.
– Просто фолк-рок мне мало чего дает, – сказал я.
– А что тебе нравится?
– Почти все немецкие классики плюс несколько русских композиторов.
– Я написал около десяти новых штучек.
– Может, мы что-нибудь послушаем? – предложила Сара.
– Но у тебя ведь гитары с собой нет, верно? – спросил я.
– О, есть у него, есть, – сказала Дженис, – она всегда с ним!
Динки встал, вышел и достал инструмент из машины. Потом сел, скрестив ноги, на ковер и начал эту штуку настраивать. Сейчас у нас будут настоящие живые развлечения. Вскоре он запел. У него был полный, сильный голос, отскакивал от стен. Песня про женщину. О надрыве между Динки и какой-то бабой.
На самом деле, не очень фигово. Может, со сцены, когда народ платит, вообще всё в порядке будет. Но когда они такие сидят прямо перед тобой на коврике, сказать сложнее. Слишком лично и неловко. Однако, решил я, он не совсем плох. Но беда с ним, беда. Стареет. Золотые кудри уже не совсем золотые, а глазастая невинность слегка осунулась. Скоро у него будут большие неприятности.
Мы зааплодировали.
– Слишком много, мужик, – сказал я.
– Тебе действительно понравилось, Хэнк?
Я помахал в воздухе рукой.
– Ты же знаешь, я всегда подрубался по твоим делам, – сказал он.
– Спасибо, мужик.
Он перескочил к следующей песне. Она также была о женщине. О его женщине, о бывшей: шлялась где-то целую ночь. В песне слышалось немного юмора, но я не уверен, был ли юмор намеренным. Как бы то ни было, Динки допел до конца, и мы похлопали. Он перешел к следующей.
На Динки снизошло вдохновение. В нем было много звука. Его ноги елозили и ежились в теннисных тапочках, и он этого не скрывал. На самом деле, перед нами каким-то образом сидел действительно он сам. Не смотрелся как надо и не слушался как надо, однако, на-гора выдавал гораздо лучше, чем можно услышать обычно. Мне стало погано от того, что я не могу похвалить его без зазрения совести. Но опять-таки: если солжешь человеку насчет его таланта только потому, что он сидит напротив, это будет самая непростительная ложь из всех, поскольку равносильна тому, чтобы сказать: давай дальше, продолжай, – а это, в конечном итоге, худший способ растратить жизнь человека без истинного таланта.
Однако, многие именно так и поступают – друзья и родственники, главным образом.
Динки пустился в следующую песню. Он собирался преподнести нам все десять. Мы слушали и аплодировали, но, по крайней мере, мои аплодисменты были самыми сдержанными.
– Вот эта 3-я строчка, Динки, мне она не понравилась, – сказал я.
– Но она мне необходима, понимаешь, потому что…
– Я знаю.
Динки продолжал. Он спел все свои песни. Это заняло довольно много времени. Между песнями были паузы для отдыха. Когда Новый Год, наконец, наступил, Динки, Дженис, Сара и Хэнк по-прежнему были вместе. Но гитарный чехол, слава те господи, застегнули. Повешенный присяжный.
