Палмер пожал плечами:
— Заставьте их разложить эти полмиллиарда яиц в несколько корзинок. Ответьте в принципе положительно, но потребуйте, чтобы они делали это постепенно, распределив работу по группам и компаниям и таким образом финансируя каждую группу в отдельности, мы тем самым уменьшим свой риск, а они получат нужные им деньги.
Гарри Элдер покачал головой:
— Год назад мы предлагали это Барни Кинчу. Он не согласился. Джет-Тех — компания, в которую вложены государственные средства. Детали займов необходимо оглашать. Но тогда конкуренты Джет-Тех смогут тут же определить, как много было занято для какой группы и каковы планы по расширению торгового оборота. Они узнают, какие линии развития будут сокращаться, на что делается главный упор, в общем все.
— И даже хуже, — добавил Мергендал. — Те же самые вещи смогут узнать и русские, если будет целая куча займов. Нет. ДжетТех нужна крупная денежная сумма без целевого назначения.
— Вот видишь, — обратился Бэркхардт к Палмеру.
— Боюсь, что да.
— Ладно, — продолжал Бэркхардт, — давайте поговорим о тактике. — Он повернулся к Мергендалу: — Клифтон, обрисуйте нынешнее настроение Арчи Никоса.
Пока Мергендал готовился отвечать, Палмер повторил про себя слова шефа. Никто в банке не называл Мергендала Клифтоном.
Бэркхардт тоже не употреблял его полное имя. Не было ли здесь слабого оттенка иронии? И только ли оттенка? И если это ирония, не является ли она сигналом Палмеру, знаком того, что Бэркхардт больше не доверяет Мергендалу? Может быть, таким способом Бэркхардт показывает Палмеру свое согласие с его выводом о назревающей борьбе за власть? Если так, считал ли стреляный воробей Палмера своим союзником? Если да, почему он не пригласил Палмера на это заседание?
— …насколько я могу судить, — говорил Мергендал, — он остается вполне нейтральным, очень дружественным с обеими сторонами, полным надежд на положительное решение о займе, готовым понять, если заём не будет предоставлен.
— Что значит «если»? — спросил Бэркхардт. — Арчи точно знает, что ответ отрицательный. Ему уже говорили об этом.
Мергендал кивнул:
— Он не был бы Арчи Никосом, если бы не пытался держать дверь приоткрытой.
Голос Гарри Элдера, трескучий, высокий, прозвучал еще громче, чем всегда.
— Арчи больше жизни нужно положительное решение о займе. Он может быть каким угодно, но только не нейтральным. И не говорите мне, что он не заявлял, что, видя наше упорное нежелание, как он обычно выражается, он будет искать другие источники финансирования.
— Ну, он бормотал что-то в этом роде, — согласился Мергендал.
— А какие другие источники? — спросил Палмер. — Кто еще имеет такие деньги?
Смех Бэркхардта громыхал довольно долго.
— Я точно знаю, что европейские источники Арчи всегда готовы прислушаться к деловым предложениям.
— Где в Европе вы найдете так много свободного капитала? — поинтересовался Палмер.
— Можно найти, — заверил его Бэркхардт. — Арчи может сколотить синдикат стран Общего рынка. У них просто руки чешутся любым способом урвать кусочек нашего бизнеса. Представьте себе Джет-Тех, контролируемый Европой. — Он опять засмеялся. — Представьте себе Джо Лумиса и Барни Кинча, вынужденных это проглотить.
— Точно, — сказал Палмер. — Они хотят денег Соединенных Штатов. Наших денег.
— Ну, у нас для них денег нет,-возразил Бэркхардт. — Вот и все. Вы только подумайте, насколько больше мы получим с полмиллиарда, разделив его на сотни тысяч маленьких потребительских займов. Вся идея просто нелепа.
— Не для Кинча, — сказал Мергендал. — Ему нужны эти деньги. Очень нужны.
— До зарезу нужны? — спросил Гарри Элдер. — Что у него за беда?
— По моим данным, никакой, — быстро ответил Мергендал.
— Так нужны, — спросил Палмер, — что он согласен на повышение процентной ставки?
— На сколько? — взорвался Бэркхардт. — До шести процентов? До семи? Чтобы оправдать наш риск, мы должны были бы поднять ее до двенадцати. Вы можете представить, чтобы Лумис или Кинч платили двенадцать процентов? Ростовщичество!
Мергендал взял карандаш и постучал по ногтю большого пальца. — Если вас интересует тактика, — сказал он, — то самое главное — это дать Кинчу выход, убежище, место, куда он мог бы отступить и все же продолжать переговоры.
— Барни не ведет переговоров, вы…— Бэркхардт замолчал, чтобы не выругаться в присутствии секретарши. — Переговоры ведет Лумис. Барни служит приманкой с картами и диаграммами и всякими механическими штучками. И почему, черт возьми, я должен беспокоиться о предоставлении Лумису дыры для отступления?
— Кажется, — заметил Гарри Элдер, — мы так и не двинулись с места. Ваша тактика — выкрикнуть «нет!» и уйти? Так?
— Может быть, — задумчиво произнес Бэркхардт, — может быть. И, если я так поступлю, значит, у меня есть причины.
— Это не совсем правильно, — сказал Мергендал своим низким, приятным голосом. — Я вас знаю. Вы хотите включиться и, так сказать, играть вслепую. Очень скоро вы рассердитесь на Джо Лумиса, и вообще вся история смахивает на футбольный матч.
— Футбольный матч, — сказал Бэркхардт, его зубы сжимались после каждого медленно произносимого слова, — окончен. Дополнительных таймов нет. Зарубите себе на носу, Клифтон!
— Послушайте, — взмолился Мергендал, — это же неразумно, это противоречит всякой форме, всякому нормальному ведению дела. У нас есть возможность получить с помощью Джет-Тех кругленькую сумму. Зачем захлопывать дверь у них перед носом?
— Если я это сделаю, — сказал Бэркхардт так же медленно и твердо, — можете быть уверены, они будут стоять под дверью и ждать. Мы держим тонны их деловых бумаг, Клифтон. Они охотятся за огромной суммой. Так что, закрою ли я дверь мягко или же захлопну ее, они будут стоять как миленькие и ждать, пока я не открою ее снова. Что я и сделаю. Когда буду к этому готов и когда захочу, черт подери!
Мергендал уронил карандаш на стол.
— Безнадежно, — сказал он тихо.
— Совершенно правильное замечание, — согласился Бэркхардт.
Мергендал взял карандаш и бросил его в разинутый рот портфеля. Он хотел что-то сказать, но передумал и вытащил сигарету. Пока он закуривал, Палмер увидел, что этот человек колеблется на грани какого-то решения. Он слишком долго раскуривает, рот слишком напряжен, глаза слишком спокойны, движения слишком сдержанны. Мягкие светлые волосы над его лбом растрепались. Одна прядь свесилась.
