Полюс Лорда - Муравьев Петр Александрович

Так оно и оказалось. Блюда были отлично приготовлены, хотя и сильно смахивали на венгерские гуляши и обычные бефстрогановы. Впрочем, я, быть может, излишне привередлив: повар, по-видимому, не случайно выходивший из кухни, выглядел самым добротным азиатом.

Разговор у нас не клеился, Харри хандрил, я тоже, а возможно, мы попросту друг другу надоели. Мы лениво жевали морскую капусту, потягивали из стаканов и изредка перебрасывались короткими фразами; одним словом, убивали время.

Когда я об этом подумал, я сказал:

– Убивание времени – такое же преступление, как убивание жизни.

Харри взглянул на меня, вздохнул, но ничего не ответил. А я продолжал:

– Разница только количественная. Там уничтожаешь жизнь целиком, а тут по частям.

Мой друг опять промолчал. Когда я спросил, что он сейчас пишет, он сухо отвечал:

– Ничего не пишу. У меня и так собралась уйма картин, на которые нет покупателя.

– А вы пишите на современные темы! Харри только пожал плечами.

– Послушайте, Харри, – продолжал я, – случалось ли вам когда-нибудь полюбить недоступную женщину? Такую, которая никак, никоим образом не могла стать вашей?

С Харри все случалось: он ел каких-то особенных пекинских собак, был в гостях у римского папы, победил в матче джиу-джитсу японского чемпиона, и если не побывал в чреве у кита – подобно одному неудачливому пророку, – то это, надо думать, произошло по высшему недосмотру. Поэтому и сейчас он скромно ответил:

– Случалось.

– Кто же была она?

– Дочь миллионеров из Техаса.

– И чем окончилось?

– Ее послали учиться за границу.

– Благодарите судьбу, Харри, – отвечал я. – Ведь вам пришлось бы жить среди скучнейших людей, интересующихся лишь скотом и нефтью.

– Вы были в Техасе?

– Нет, но я смотрел фильм «Гигант».

Мы помолчали, затем я возобновил допрос:

– А влюблялись ли вы в такую, которая была недоступна из-за своей исключительной красоты?

– Что ж, и такое бывало… – Здесь мой собеседник явно заколебался. – Только это лишь поначалу так казалось, – продолжал он. – Позднее выяснялось, что эти записные красавицы совсем не так неприступны, как выглядят.

Опять молчание, а затем:

– Почему вы не женились, Харри?

– Гм!… – отвечал мой друг.

И вот сразу за этим «Гм!» и началось.

Дело в том, что наш столик был отделен от соседнего тонкой камышовой перегородкой. Минут десять назад там расположилась невидимая нам пара: мужчина и женщина – это я знал по голосам. Сперва они говорили тихо, потом громче, но недостаточно громко, чтобы можно было их расслышать.

И только когда Харри изрек свое «Гм!», женщина за перегородкой возвысила голос.

– …Я так не могу… дети… голодать… – донеслись до меня обрывки взвинченных фраз.

– …Тише!… давал… своя жизнь… – дополнил ребус мужчина.

Затем голоса понизились и теперь перекликались посредством шипящих нот.

Это явно не был разговор любовников, скорее один из актов обычной семейной драмы, и я бы пропустил его мимо ушей, если бы не знакомые нотки в голосе у мужчины, какая-то дотошность, свойственная людям мелочным и эгоистичным. Но где я его слышал?

Я не выдержал и поднялся.

– Совсем забыл, мне нужно позвонить… – сказал я и направился к телефонной будке.

Возвращаясь, я увидел мужчину. Он сидел спиной ко мне, но я сразу его узнал: это был мой босс – Эд Хубер.

В голове у меня, в один миг, промелькнули самые различные соображения, приведшие к такому сумбуру, что, когда я уселся, Харри озабоченно спросил:

– Какие-нибудь неприятности?

– Нет, ничего… – рассеянно ответил я, прислушиваясь к звукам, доносившимся из-за перегородки. Но там говорили тихо, приглушенными голосами, а отдельные прорывающиеся слова ничем не дополняли смутных догадок. Вскоре они поднялись и направились к выходу.

Теперь я разглядел и ее: еще молодая, моих лет женщина, с красивым, но угасшим лицом и нервной жестикуляцией.

Они скрылись, а я сидел и напряженно вспоминал, стараясь склеить звуковые осколки. Сомнений не было, здесь крылось что-то важное. Нужно было только все спокойно обдумать!

Смятение, охватившее меня, не укрылось от моего друга, и он не удивился, когда я заторопился домой.

В понедельник я ушел с работы часом раньше. Еще утром я условился по телефону о встрече с

представителем частной детективной фирмы «Смит и Грэхем» на 34-й улице.

Когда я увидел мистера Смита, я был разочарован. Этот сорт людей был мне знаком только по криминальным фильмам. Там они выступают мужественными, красивыми и необычайно прозорливыми и в этих своих качествах уступают разве что газетным репортерам.

Смит, внешне во всяком случае, не был украшен ни одной из названных добродетелей. Маленький, старенький, с круглой лысой головой, сладенькой мордочкой и подслеповатыми глазами, глядящими поверх очков, он больше походил на скромного бухгалтера, оставшегося на службе сверхсрочно.

Да и встретил он меня почти испуганно, словно я проник в помещение через окно.

– Здравствуйте, здравствуйте!… – растерянно затарахтел он. – Вы ведь мистер Гринфильд?…

– Нет. Я – Алекс Беркли… Звонил вам утром. Смит хлопнул себя по лбу.

– Да, да, Беркли, конечно, вот здесь и записано. Пройдемте ко мне в кабинет!

Когда мы уселись, я объяснил цель моего визита. Слушая, Смит одобрительно тряс головой и радостно улыбался, будто я рассказывал веселую историю. Когда я закончил, он спросил:

– Так вы хотите узнать об этом человеке?

– Да, это именно и привело меня к вам.

– Отлично, вы не пожалеете об этом, потому что мы… – Смит остановился на полуслове и затем прибавил: – Вы, конечно, понимаете, что услуги подобного рода стоят немало?

Последующие дни потянулись страшно медленно. Они как тени не оставляли после себя следа и как тени непомерно удлинялись к вечеру, когда, за пределами служебного круга, я оставался с самим собой.

Думать ни о чем не мог, а то, что заполняло сознание, скорей походило на бред поврежденного рассудка. Возможно, этот бред и спасал меня от гнета времени, который в противном случае совершенно придавил бы меня к земле.

Да и в чем, как не в мечтах, подчас совершенно нелепых, искать утешения человеку, чья судьба, как жизнь Кащея, запрятана в сейфе частного детективного бюро?

Когда я по вечерам бродил по улицам, я, наверное, напоминал пьяного или наркомана, потому что прохожие осторожно меня обходили. Останавливался у витрин кинематографов и подолгу засматривался на картинки, где судьбы героев определялись ими самими.

Вон на той, например, двое сходятся в поединке. Оба в широкополых шляпах, с длинными пистолетами в руках, оба полны решимости. Этот, слева, – я, справа – противник. Дорис нет, но она смотрит с другой картины и вскоре узнает об исходе поединка. А может быть, я – тот, что приближается в бешеной скачке, чтобы вырвать любимую из рук грязных оборванцев, уже предвкушающих сладость насилия?

Я иду дальше, и мое воображение, освободившись из-под власти фильмовых кадров, рисует еще один вариант.

…Церковь. Обряд венчания. Эти двое стоят ко мне спиной, но я отлично знаю, кто они. Я жду, потому что мой удар не должен быть испорчен поспешностью.

Пастор выходит вперед и обращается к собравшимся:

– Есть ли у кого возражение против сочетания этих двоих?

Я считаю до трех и твердой походкой направляюсь к месту действия. Удивленные взгляды, встревоженный шепот провожают меня. Но я неумолим; я подхожу к пастору и протягиваю связку бумаг, помеченную сверху: Детективное бюро «Смит и Грэхем»…

Сильное сотрясение вывело меня из мечтаний: это я напоролся на столб, самый обыкновенный фонарный столб, совершенно не рассчитанный на лунатиков. Я хотел было выругаться, но тут же сообразил, что прав был столб.