Так говорила женщина - Каффка Маргит

— Что — необыкновенно? — спросила Клара.

— Я подумал, что женщины, которые профессионально носят бриллианты и кружева, по большей части выглядят в них уставшими, блеклыми и совершенно одинаковыми. Почему?

— Потому что для них это привычное дело, которое не приносит радости, — наивно объяснила Чире.

В таком духе они продолжали незатейливую беседу, пока Лиза раскладывала на столе нарезанное запеченное мясо и пирожные. Тут барону пришла в голову мысль.

— Послушайте, — непринужденно обратился он к экономке, — неплохо бы чего-нибудь холодненького. В лёд-нике еще есть несколько бутылок «Айдсик Монополь» [18], принесите одну!

Лиза засомневалась, но все же подчинилась, и спустя некоторое время в комнатке раздался хлопок пробки. Все произошло так быстро и без лишних разговоров, что гостьи даже не успели запротестовать. Они тихо чокнулись бокалами и пригубили содержимое. Лиза опять куда-то исчезла.

В натопленной уютной комнате все ярче играли бликами лучи от интимно-красного абажура, а нарядно одетые люди, отяжелев после сытного ужина, все сильнее ощущали трепет смутных желаний, свойственных вечернему часу. Мужчина, полуприкрыв глаза и повернув приятное бледное лицо чуть в сторону, разглядывал светлые волосы и полные руки Чире.

— Расскажите об училище. Что вы делаете там в это время?

— А который час?

— Секунду... пол десятого!.. Что ж, я все равно уже опоздал. Так что делают в это время девицы в улье? Может, уже видят десятый сон?

— В девять часов звонят отбой, но мы никогда не ложимся раньше одиннадцати. Какая-нибудь дурочка, конечно, и ночью сидит над книжками, но большинство собирается поболтать в ванной, где мы возимся с прическами, а еще часто кто-нибудь начинает играть на пианино, и мы пускаемся в пляс вокруг умывального столика. Или смотрим из окна на проспект Стефании.

— И на что вы там смотрите на проспекте Стефании?

Чире замолчала, и Клара взглянула на нее с едва заметной ехидной усмешкой. И невозмутимо ответила за подругу:

— На ночных бабочек — как они, бедняжки, мерзнут на холоде и как мужчины грубо их толкают.

Хозяин дома заметно удивился.

— Ах вы маленькая медичка, — сказал он почти хищно, — это очень интересно. Я никогда не говорил об этом с женщинами, у которых есть профессия, но часто размышлял: каково может быть мнение о грехе у просвещенной и в то же время чистой девушки?

— Эти несчастные не болтались бы там, если бы в них никто не нуждался. Мы жалеем их с сестринской симпатией. А Чире так и вовсе еще кое о чем подумывает.

— Клара! — смутилась та.

— Например, в прошлый раз она выкинула на улицу булавку, — продолжала вторая дерзко.

— Клара!..

Барон со смехом взглянул на сконфуженную блондинку и нетерпеливо спросил:

— Скажите же, Кларика. Зачем?

— Она заявила: кому эта булавка упадет на голову — речь о мужчине, конечно, — тому она крикнет из окна, чтобы он поднимался к ней, забрал ее и любил...

— Все не так было, Клара, — рассмеялась Чире, немного оскорбленная, — во-первых, это было в шутку, во-вторых — ну да — иногда взаперти совсем скисаешь. Одни книги да девчонки — завистливые щуки; в конце концов, это даже неестественно. Девушкам уже и не стоит учиться в двадцать два года.

— Вы правы! — подтвердил мужчина. — Клянусь, никогда еще мне не попадались такие умные и приятные девушки. И такие красавицы!

Он вновь наполнил бокалы, девушки чокнулись с бароном.

На минуту они с некоторым изумлением мысленно констатировали, что распитие шампанского не вполне входит в обязанности гостеприимного хозяина. Но волнующая атмосфера вечера быстро примирила с этим одурманенное сознание. Девушки старались отпивать совсем понемногу, лишь смачивая в шампанском кончик языка, но разум уже окутала тонкая, чуть заметно колышущаяся розовая пелена, сотканная из беспричинной легкой радости и приятного волнения, подкрепленного верой в собственную безопасность.

И они поднимали бокалы снова и снова.

— Дружба наша длится еще совсем недолго, — говорил мужчина, и глаза его сверкали, — но для настоящей симпатии не нужны годы. Если вам когда-нибудь понадобится помощь искреннего хорошего друга, пообещайте, что подумаете обо мне и обратитесь ко мне. Обещаете? Дайте в знак обещания свои ручки!

Он обе протянули руки, и гладкие, мягкие губы мужчины прижались долгим поцелуем к каждой, обдавая их сильным горячим дыханием. Он сжал белую и смуглую кисти.

— Как интересно! — сказал он задумчиво. — Одна — твердая, округлая, крепкая рука маленькой венгерской молодицы — глянешь, и на ум приходят калачи, на птичьем молоке да вороньем масле печеные, — а другая смуглая, с длинными пальцами, расслабленными фалангами, изящная. Ногти розовые, только подстрижены некрасиво. А тут.., пятно от чернил! Ну и ну!..

Обе в испуге отдернули руки, хотя чернила были только на одной.

Мужчина опять рассмеялся, а затем неожиданно звякнул бокалом.

— Милые мои подружки, Клара и Чире, пью за нашу дружбу. Пусть жизнь случайно сведет нас когда-нибудь так же, как сегодня.

Две пары сияющих девичьих глаз обнадеживающе вспыхнули.

— Я пью за ваше здоровье, — прошептал мужчина с нарочитой, очаровательной дерзостью.

В этот бокал он подливал уже из второй бутылки.

— Как тебя зовут, барон? — спросила Чире, силясь начать азартную игру, но чувствуя, как то и дело проваливается в опьянение.

— Йожи.

— Здравствуй, Йожи, Йошка!

Они повторили тихо, совсем не развязно, слегка насмешливо, но покладисто: ты, Йожи.

И в эту критическую минуту, когда изящная и остроумная вступительная часть сцены, ее непреднамеренная игривая двусмысленность еще не перешла в заурядное бесчинство, совершенно вовремя и к месту, как deus ex machina — раздался звонок из прихожей.

— Жена! — изумленно воскликнул барон и резко встал.

Замешательство продлилось лишь минуту. За это время он осознал всю странность ситуации, ее малопонятный или совершенно непонятный характер, осмотрел стол, пустые бокалы, разбросанную одежду и сценические костюмы на девушках. И улыбнулся, глядя на их испуганные, умоляющие лица.

— Ничего страшного, — сказал он. — Я выйду ее встретить, а вы закройтесь на ключ и выключите свет; вон та дверь ведет в комнату Лизы, у нее и переоденетесь. Адье!

По пути он еще продолжал улыбаться, наполовину насмешливо, наполовину смущенно, словно благодаря или извиняясь за что-то...

Морозный зимний воздух щипал лица девушек, когда они в спешке бежали по улице к трамвайной остановке, огибая маленькие холмики снега, наметенные дворниками. Спустя долгое время Чире заговорила:

— Как странно! Он сказал, что мы подождем тетю. А потом нам пришлось убегать от нее. Почему?

— Опять ты хочешь услышать объяснение тому, что сама себе прекрасно можешь объяснить, — ответила вторая почти раздраженно. — Впрочем, думаю, ты можешь быть довольна тем, как прошел твой вечер. Ты прошлась по краю пропасти, за которым все непривычное и неприличное.

— Но коснулась ли нас опасность?.. — засомневалась Чире и в задумчивости уставилась на белые фары трамвая.

Новые типы

Шестеро уже вернулись в дортуар — воспитанницы, жившие в небольшом общежитии для курсисток. У девушек был выходной, и этот декабрьский вечер они провели в большом городе, в компании самых разных людей, чтобы вновь собраться вместе, полные тайных сплетен, полученных на бегу впечатлений, литературных новостей или секретов закулисья. В ожидании, когда прозвонят к запоздалому ужину, они беседуют, осмысляют, расцвечивают красками воображения многогранную, затейливую картину шумной, многолюдной жизни, глядя на нее с наивным недоумением провинциалок, с любопытством затворниц или же с уверенностью умной и утонченной женской души, но всегда воображая, будто они чуть выше всего этого, хотя на самом деле они просто еще ни с чем этим не сталкивались.