Ключи от рая - Борисова Виктория Александровна

Женщина читает увлеченно, но вот ее взгляд упал на узкий продолговатый конверт, заложенный между страницами книги. Вдруг, словно спохватившись, она посмотрела на часы — и лицо ее вмиг стало озабоченным и серьезным, даже слегка испуганным. Она словно вспомнила о чем-то важном… Куда только девалось умиротворенное и мечтательное, даже, может быть, чуть рассеянное выражение! Теперь губы плотно сжаты, между бровей прорезалась тонкая морщинка.

Пора возвращаться домой… А жаль. Погода хорошая, в другое время она бы с удовольствием посидела здесь подольше, но сегодня не получится. Леночка, старшая, вот-вот вернется из школы. Надо успеть покормить ее, выслушать; как прошел день, с кем сегодня дочка поссорилась и помирилась, усадить за уроки…

Подумав о дочери, молодая женщина чуть улыбнулась. Еще бы! Леночка такая умница, не по годам рассудительная, хорошо учится и всегда старается помочь по дому. Вот и сегодня рвалась посидеть с малышом сама. Она, конечно, не разрешила — незачем превращать ребенка в няньку, да к тому же сердце все равно будет не на месте. Двое детей одни дома, мало ли что… Но все равно было приятно, что девочка рада позаботиться и о ней, и о братике.

Женщина посмотрела на часы, словно хотела еще раз убедиться, что время вышло. Да, пора! В три часа придет Анна Сергеевна — соседка по дому, много лет проработавшая патронажной медсестрой. Лучшей няни и желать нельзя! Все неопытные мамаши в округе прибегают к ней за помощью и советом, и она никогда никому не отказывает. Вот и сегодня согласилась сразу же, правда, учинила форменный допрос: зачем это вдруг ей так срочно понадобилось уйти, да еще на целый вечер? Что за легкомыслие? Разве тряпки, развлечения и посиделки с подругами стоят того, чтобы оставить трехмесячного малыша? Она ведь грудью кормит, это стресс для ребенка!

Разговор получился неприятный, молодая женщина краснела так, что даже уши горели, бормоча что-то невнятное в свое оправдание, но держалась стойко, как партизан. Рассказать о том, куда и зачем собирается, она не смогла бы никому на свете — даже самым близким, даже мужу. Хорошо еще, что он ни слова не сказал против! Надо — значит надо…

Она встала, поудобнее пристроила сумку на плече и зашагала по дорожке, толкая перед собой коляску.

* * *

На окраине Москвы, рядом с парком, вдали от шума центральных городских улиц и оживленных магистралей, стоит трехэтажное кирпичное здание, окруженное кованой ажурной оградой. Дом, хоть и не похож ни на помпезные новоделы, ни на модернистские архитектурные фантазии, выстроен крепко и добротно. Видно, что немало денег кто-то вложил сюда… И не только денег. Несмотря на бешеную дороговизну московской земли, где застраивается каждый пятачок, здесь вовсе не чувствуется тесноты и скученности. Просторная территория вокруг здания обустроена с большой заботой и любовью — это чувствуется в каждой мелочи. Вокруг разбиты клумбы, высажены деревья и кусты, а дорожки, выложенные желтоватым камнем, кажется, так и манят неспешно прогуляться… Чуть поодаль, в глубине, притулилась маленькая нарядная церковка. Крест сияет над куполами в синеве неба, и солнце, словно любуясь, золотит его яркими лучами.

Трудно поверить, что дом этот, такой уютный, утопающий в зелени, с ярко-зеленой крышей и кокетливыми занавесками на окнах, на самом деле страшное место! Каждый человек, кто знает, что находится там, внутри, проходя мимо, отводит глаза и шепчет: «Не дай бог…»

Там — хоспис. Последний приют обреченных, измученных тяжкой болезнью людей, кому уже не помочь, и единственное, что можно сделать, — это хоть немного облегчить их страдания и скрасить последние дни.

Говорят, что его выстроил на свои деньги один очень авторитетный бизнесмен — из тех, кто каким-то чудом умудрился уцелеть после лихих разборок девяностых, а теперь не любит вспоминать о бандитском прошлом. Сейчас Иван Петрович Старицкий вполне респектабельный гражданин, уважаемый член общества… А когда-то он был известен в узких кругах как Колобок. Несмотря на детскую кличку и улыбчивую круглую физиономию, наводящую на мысль о добродушном характере и весьма невеликих мыслительных способностях, был Иван Петрович человеком умным, хитрым и жестоким. Тот, кто по недомыслию или излишней самонадеянности имел несчастье перейти ему дорогу, на свете заживался недолго.

А сам Колобок, хоть и нажил немало врагов, как и сказочный его прототип, «и от бабушки ушел, и от дедушки ушел». В самом деле, всех умудрился оставить с носом — и конкурентов, и бывших подельников, и даже борцов с организованной преступностью…

А вот от судьбы не ушел. После того как целый год его собственный девятилетний сын медленно и мучительно угасал от лейкемии, стал Колобок совсем другим человеком. В церковь, говорят, ходит, грехи замаливает… Хоспис выстроил по западному образцу, деньги на него жертвует щедро и зорко следит за тем, чтобы никому из нуждающихся не было отказу ни в чем.

Только все равно нет покоя в душе бывшего «авторитетного бизнесмена». Каждый раз, когда он навещает «подшефное», как он сам выражается, заведение, на лице его появляется странное выражение — испуганное и виноватое, словно он боится не успеть сделать что-то самое главное. Говорят, что каждую неделю ездит он на исповедь к своему духовнику, отцу Николаю, в отдаленный приход где-то в Калужской области и говорит с ним по нескольку часов, затворившись в келье…

Много чего еще говорят о нем, но слухи слухами, а хоспис — вот он. Для многих измученных тяжкой болезнью он стал последним прибежищем, последней возможностью уйти с достоинством, не отягощая собой родных и близких, и, может быть, успеть еще примириться со своей участью и взглянуть на прожитую жизнь с улыбкой…

В хосписе работают особые люди. И врачи, и сестры, каждый день наблюдая смерть, проникаются трепетным отношением к жизни. А те, кто не может, надолго не задерживаются. За больными ухаживают в основном монахини и послушницы. Мать Агриппина, настоятельница Троицкого монастыря, часто посылает сюда девушек, желающих оставить мирское житье ради служения Богу. Не все выдерживают этот искус, но среди тех, кто сумел, многие просятся остаться здесь. И хоть косо смотрит церковное начальство на такое вольнодумство (мол, не пристало монахиням жить вне монастыря и заниматься делом пусть и богоугодным, но все-таки мирским), мать Агриппина многим дает благословение.

Вот на дорожке, ведущей к воротам, появилась высокая женщина в монашеском одеянии. Глаза опущены долу, и легкие, быстрые семенящие шаги странно не гармонируют с крупной, статной фигурой. Уже подходя к воротам, она задержалась на мгновение, посмотрела на небо…

Бледные губы вдруг тронула улыбка — и строгое лицо с полукружиями черных бровей вдруг преобразилось, стало почти девичьим. В глазах светится такая радость, словно все, что видит она вокруг, — неожиданный и прекрасный подарок. «Слава Тебе, Господи! — шепчет она. — Слава Тебе!»

Скрипнула железная калитка. Женщина вышла за ворота и, перекрестясь на церковь, заспешила к автобусной остановке.

* * *

Ох уж эти московские пробки! В час, когда день лишь только начинает клониться к вечеру, все магистрали в большом городе парализованы многокилометровыми заторами. Каждый день сотни, тысячи людей проводят несколько часов запертые в тесных железных коробках, а мощные автомобили, словно в насмешку, вынуждены двигаться с черепашьей скоростью.

Пробки уравнивают всех: богатых и бедных, ухоженных мужчин, вальяжно восседающих за рулем дорогих иномарок, гламурных девиц в спортивных машинах и работяг в потрепанных «Жигулях». Лишь немногие избранные гордо несутся вперед с мигалками, а прочим остается лишь уныло материться вслед.

В мощном джипе-«Лексусе» за тонированными стеклами исправно работает кондиционер, создавая почти стерильную атмосферу. Светловолосый широкоплечий молодой мужчина в отлично скроенном сером костюме удобно устроился на заднем сиденье, просматривая какие-то бумаги. Лоб чуть нахмурен, лицо сосредоточенно, словно окружающая суета его и вовсе не касается. Сразу видно: занят человек важными делами, ни минуты старается не упустить, и время его — на вес золота, а то и дороже.