Мемуары белого медведя - Тавада Ёко

Возможно, огонек моего честолюбия снова затеплился потому, что я опасалась следующего приступа меланхолии.

— Заурядный номер на мосту или с мячом — это слишком просто для Тоски. Нам нужно придумать такое, чего никогда прежде не было на цирковой арене! — выпалила я.

Панков перестал накачиваться пивом и предложил поискать свежие идеи в книгах по этнологии или мифологии. Как правило, цирковые работники старались не умничать, чтобы не привлечь к себе внимание органов безопасности. Кроме того, они боялись испортить настроение зрителей излишней интеллектуальностью. Вот и Панков стремился вести себя так, чтобы все забыли, что он имеет ученую степень в области антропологии.

Нам с мужем дали отгул, Панков написал рекомендательное письмо, и мы отправились в городскую библиотеку, потому что цирковой библиотеки у нас пока так и не появилось. Мы нашли несколько книг, посвященных Северному полюсу, и погрузились в чтение.

Белые медведи долго не имели контактов с людьми и потому не могли предположить, насколько опасны эти низкорослые двуногие создания. Один медведь из любопытства приблизился к небольшому самолету, который приземлился неподалеку от него. Охотник-любитель вылез из самолета, спокойно прицелился в медведя и выстрелил. Было бы чудом, если бы смертоносный шарик не достиг цели. Охота на белых медведей стала популярным видом спорта, для которого не требовалось ни особой сноровки, ни готовности идти на риск. В то же время тем, кто хотел зарабатывать деньги на медведях, следовало ловить их живыми, а для этого требовалось определенное снаряжение и средства для их усыпления. Вопреки усилиям ловцов, некоторые пойманные медведи умирали от наркоза, другие — во время перевозки. В 1956 году Советский Союз запретил охоту на белых медведей, но США, Канада и Норвегия продолжали убивать их. Только в 1960 году охотники-любители застрелили более трехсот медведей.

Я пыхтела от бессильной ярости, читая эти строки. Муж, вероятно, решил отвлечь меня и сказал:

— Как тебе такой вариант: ты переодеваешься ковбоем и делаешь вид, будто стреляешь в Тоску?

Из динамиков звучит запись выстрела, Тоска падает на пол и притворяется мертвой.

— Боюсь, это будет выглядеть смешно. А дальше что?

— Тоска внезапно встает и «съедает» тебя. Иначе говоря, жертва человеческого насилия воскресает и побеждает преступника.

— Не пойдет. Публика приходит в цирк не за соцреалистической моралью. Лучше покопаемся в мифологии.

Тогда давай читать книги об эскимосах!

Мы выяснили, что эскимосы (ну, или, по-другому, инуиты) знают многое о белых медведях, но ученые не особенно доверяют их рассказам. Именно из-за недостатка доказательств слова эскимосов не принимаются всерьез.

— Мы не ученые и можем принять на веру то, о чем говорят эскимосы.

— Да. В детстве я хотела быть зоологом, но теперь радуюсь, что не стала им.

В той же книге упоминалось, что, по мнению эскимосов, на время зимней спячки белые медведи затыкают себе задний проход пробкой.

— Как тебе идея для номера: Тоска на сцене затыкает себе задницу винной пробкой и с газами выстреливает ее в воздух?

— Фу, как неприлично! Сам такое показывай.

Некоторые эскимосы сообщали, что белые медведи путешествуют по морю, толкая перед собой льдины. Полагаю, это была проверенная стратегия охоты, которая позволяла медведям незаметно приближаться к добыче. Я вспомнила, как ловко Тоска пихнула мяч, едва я поместила его перед ее носом.

— А если так: ты садишься в коляску и Тоска возит ее?

Эта идея показалась мне совсем недурной.

— Ты считаешь, публика ожидает от нас такого распределения ролей? Я — младенец, Тоска — мать? Она как бы удочеряет меня?

— Основатели Римской империи пили молоко волчицы. Великую личность, способную на героические подвиги, должен усыновить и вскормить зверь.

— И все это в виде мюзикла: вначале показываем меня ребенком, который пьет медвежье молоко, а в конце я становлюсь императрицей. Как тебе?

— Хорошая мысль. Но мы с тобой ищем идеи, которые можно быстро реализовать. Вряд ли нам удастся за пару недель сочинить мюзикл.

Мы продолжили читать. Некоторые эскимосы утверждали, что подстреленные белые медведи прижимаются своими ранами к снегу, чтобы остановить кровотечение. Увы, для цирковой арены этот волнующий образ не подходил.

Многие эскимосы считали белых медведей левшами. Если бы мы установили на сцене декорации классной комнаты и Тоска выводила на доске слова, да к тому же левой лапой, вышел бы интересный номер. Обсуждая этот вариант с мужем, я предположила, что писать кириллицей Тоске будет тяжело, на что он возразил:

— Но ведь китайские иероглифы куда сложнее кириллицы. Тем не менее панды в Китае владеют ими, пусть и в упрощенном виде. Когда я рассказал Панкову о пишущих пандах, он заскрипел зубами от зависти и ответил, что это лишь пропаганда, точнее, пропанда-пропаганда китайского правительства, которое хочет оправдать свою письменную реформу. Я спросил, почему это пропаганда. Разве это не означает, что, если буквы содержат меньшее количество черт, их смогут писать и медведи?

— А он что?

— Настаивал на том, что панды не умеют писать. Мол, как бы ни упрощали написание букв, буквы — это буквы, а панды — это панды. Я стал размышлять, как же быть людям, если панды и вправду от природы умнее нас, и пришел к выводу: единственное, что нам пока по силам, — это скрывать данный факт от гостей из Кремля.

— Нельзя сравнивать интеллект разных животных. Кроме того, цирковая арена — не то место, где щеголяют интеллектом. И потом, если мы будем завидовать сообразительности панд, нам от этого лучше не станет.

— Каждый вид медведей обладает своими способностями. Цирк существует не для того, чтобы демонстрировать коэффициент умственного развития нации. Кстати, помнишь сказку «Три медведя»?

Я в очередной раз поразилась тому, как резко Маркус сменил тему, и мы начали оживленно обсуждать, заинтересует ли публику представление, в котором медведица делает банальные вещи из людской жизни — садится за стол, кладет на колени салфетку, открывает банку клубничного варенья и намазывает его на хлеб, пьет какао из кружки и так далее.

Муж воспрял духом и не рассердился даже тогда, когда нахальная библиотекарша обвинила нас в нарушении тишины и выставила вон задолго до закрытия.

— Кто бы мог подумать? Я весь день торчу в библиотеке, и мне это нравится! Провожу изыскания и ищу идеи для постановки. Хм, пожалуй, это будет поинтереснее, чем усмирять хищников на арене.

Его щеки запали, волосы побелели, под глазами темнели круги, а брови кустисто разрослись. Маркусу больше не нужно было иметь дело с живыми медведями. Осознание этого принесло ему облегчение и разрушило плотину внутри него, отчего годы, которые до сегодняшнего дня удерживались этой плотиной, своим бурным потоком буквально захлестнули и переполнили жизнь Маркуса, и он катастрофически одряхлел.

Утром следующего дня мы с Тоской начали разучивать разные ситуации из повседневной жизни. Тоска без труда открывала банку с джемом, но намазать его на хлеб не могла. Проблема была не в ее ловкости, а в том, что она просто вылизывала джем из банки одним движением языка. Мне не приходила в голову ни одна уловка, которая побуждала бы медведицу делать то, что мне нужно. Убедить ее тоже не получилось бы, ведь у нас не было общего языка.

— По-моему, мы в тупике. Схожу на перекур, — сказал муж и оставил нас с Тоской одних.

В последнее время он курил все больше и выпивал все чаще. Я с грустью посмотрела на Тоску. Она лежала на спине как младенец, как моя дочь Анна в раннем детстве. Вспомнив об Анне, я задумалась о том, как у нее дела, нашла ли она в школе друзей…

На следующий день Маркус снова пошел в библиотеку, на этот раз без меня. Мы еще не знали, на что будет похож наш номер, но я уже сейчас могла разучивать с Тоской выход на арену и уход с нее — элементы, важность которых дилетанты недооценивают. Я отошла в угол репетиционного зала, следя за тем, чтобы не поворачиваться к ней спиной. На полу лежали мячи, ведро и мягкие игрушки. Тоска подбежала, обнюхала меня, уделив особое внимание моим ягодицам, рту и рукам. Мне стало весело, и я приготовилась подавить смех, но то, что мне пришлось подавлять, оказалось гораздо больше, чем просто смех.