Двойной контроль - Сент-Обин Эдвард

Поездка по Первой магистрали вызывала в памяти ощущение подступающей катастрофы в движении, которое Хантер впервые испытал в четырнадцать лет на заднем сиденье отцовской машины, возвращаясь в Лондон воскресным вечером. Он вполуха слушал, как его нелепые тупые предки обсуждают светские сплетни и результаты ужасно скучного уик-энда, проведенного в английском особняке, где гуляли сквозняки, половина комнат была заперта, а в остальных собрались до карикатурности пафосные типы, из-за которых ему пришлось пропустить клевую тусовку в Камден-Локе с приятелями из Вестминстерской школы. В те дни движение на английских шоссе часто ограничивалось одной полосой, так что быстрее было бы добираться до Лондона пешком, но в тот раз из-за какого-то просчета Министерства транспорта Великобритании действовали все три полосы, и машина мчалась сквозь дождь на предельно допустимой скорости. Как тот, кто сосредотачивается на одном инструменте в оркестре, Хантер отключил отупляющий родительский разбор полетов и вслушался в клейкий звук шин на мокром асфальте. Посреди этого самовнушенного саундтрека Хантера внезапно ошеломил парадокс: его неподвижное тело покоилось на заднем сиденье, в то время как автомобиль несся по дороге на скорости девяносто миль в час. Что происходило? Он сдвинул руку противоположно направлению движения и задумался, замедляет ли он путешествие, но в конце концов решил, что рука не путешествует отдельно от его тела, а точнее, отдельно от самой себя. Все было в покое относительно самого себя: его тело, автомобиль, Земля, Солнце, движение обуславливалось лишь их отношением к чему-либо еще – его тела к машине, машины к Земле, Земли к Солнцу и, разумеется, наоборот, в отношении ко всем остальным объектам. Его тело, изолированное от любых опорных ориентиров, всегда находилось там, где оно есть, не важно, прыгает он с обрыва, сидит в самолете или умер. С другой стороны, все находилось в движении: волны катились, кровь циркулировала, частицы отбрасывались или притягивались под действием той или иной силы, планеты вращались, звезды взрывались, галактика Андромеды мчалась к Млечному Пути на скорости четверть миллиона миль в час, но с другой стороны, все было в покое относительно себя, просто было там, где оно есть. Эти два противоположных образа словно бы душили его, вдавив большие пальцы в горло.

– Остановите машину! – завопил он.

– Простите, мистер Стерлинг, вы хотите сделать остановку? – спросил Рауль.

– Нет-нет, извини, Рауль, я просто кое-что вспомнил.

– Ничего страшного, мистер Стерлинг, – облегченно выдохнул Рауль, обрадованный тем, что не нужно останавливаться у обрыва на крутом повороте.

После долгих возражений родителей и настойчивых криков Хантера отец все-таки съехал на обочину, выпустил сына из машины, и тот начал расхаживать вдоль дорожного полотна, в непосредственной близости от мчащихся автомобилей, пытаясь хоть как-то развеять свои сомнения, преодолевая пространство своей собственной движущей силой, но, в конце концов успокоившись и вернувшись в машину, он понял, что все это бесполезно и что в корнях его панических страхов притаилось нечто неразрешенное, которое с тех пор он старался не замечать. А сейчас Хантер снова его ощутил: воспоминание было таким ярким, что вызвало ту же тревогу, которую он испытал на старом британском шоссе тридцать четыре года назад. И даже хуже. С тех пор он много чего узнал о науке, особенно от Сола и других своих консультантов, с которыми вот уже два года совершал приобретения для «Дигитаса», но это так и не избавило его от глубоко укоренившихся сомнений, поскольку они становились тем сильнее, чем больше знаний у него появлялось. Разрядить напряжение могла лишь концепция абсолютного движения, движения безотносительно чего-либо. Но такое движение существовало исключительно в абсолютном пространстве, в вакууме, содержащем нематериальную сетку математических координат. А как его измерить, если не тем самым, что он пытался измерить изначально: движением единственной частицы, неподвластной каким-либо силам, – поскольку, к примеру, сила притяжения потребует еще одного физического объекта – от одной координаты к другой, по сетке координат, в свою очередь измеряемой движением, поскольку она существовала лишь в том случае, когда протягивалась как минимум в двух направлениях? Господи, отдохнуть бы.

Эта поездка совершенно вынесла ему мозг, зато пошла на пользу бизнесу. Сол, отбившись от конкурентов, приобрел новую бронекерамику у запатентовавшего ее французского изобретателя. Защитный костюм из нее был не только прочнее и легче других, с прозрачным лицевым щитком из того же материала, но и был создан по образцу змеиной кожи – перекрывавшие друг друга чешуйки обеспечивали полную свободу движений. Встроенные фильтры предохраняли от химического и биологического оружия. В таком костюме можно было умереть только от разрыва сердца, инсульта, аневризмы, хронического заболевания или полного отказа всех систем.

В Ассизи тоже все было великолепно. Хантера не особо интересовали нищета, целомудрие и послушание; на самом деле о целомудрии он совершенно не задумывался, особенно если дело касалось Люси, которая его все больше очаровывала. Как бы то ни было, несмотря на его презрительное отношение к этим трем фальшивым добродетелям, он понимал, что католики, закрытый рынок с 1,2 миллиарда потребителей, с восторгом воспримут паломничество в Ассизи. Святой Франциск Ассизский не только считался покровителем Италии с 1939 года, трудного года для начала трудной работы, но и был мировым образцом аутентичности и исключительности, католиком, который желал быть христианином: не политиком, не убийцей, не педофилом или коллекционером, а христианином. Очень мощный посыл. А вот блаженный фра Доменико, францисканский отшельник, живущий в хижине среди лесов, окружающих древний скит святого Франциска, с точки зрения логистики представлял головную боль, а вдобавок дал обет молчания, поэтому команде Сола пришлось тащить сканнер, генератор и прочее специализированное оборудование по лесным тропам на крутых горных склонах, чтобы добраться до его долбаной лачуги. Если кто-то еще и сомневается, что смиренность – самая большая наглость, то пусть навестят блаженного фра Доминико. Правда, когда его наконец просканировали, то оказалось, что он – настоящее Эльдорадо данных, которые выведут «Гениальную мысль» на качественно новый уровень. «БФД», как называли его в команде, отшельничал вот уже тридцать лет, а над дверью его хижины красовалась цитата из Антония Падуанского, которая в переводе означала: «Размышления драгоценнее любых трудов, и ничто желаемое с ними не сравнится». Отца Гвидо, добродушного аббата, возглавлявшего общину францисканских отшельников, в конце концов удалось убедить, что для вящей славы Господней совершенно необходимо, чтобы БФД согласился потратить час на сканирование, дабы явить восторженной пастве церебральную стигмату своей феноменальной аскетической дисциплины. Полученные сканы всех ошеломили: речевые зоны в мозгу БФД работали с повышенной активностью. Проводящие пути нервной системы, соединяющие зону акустического восприятия с лобной долей, выглядели как Янцзы и Ганг в половодье.

– Вы только поглядите на эту среднюю лобную извилину! – восторгался Сол.

Некоторые наверняка решили бы, что бедняга, молчавший в одиночестве тридцать лет, все время разговаривал сам с собой или что переход от соломенного тюфяка в убогой хижине к грохочущему сканеру вызвал в нем приступ неудержимого страха и БФД безмолвно вопил, чтобы не нарушить свой обет, но отец Гвидо, заметив, что отшельник с благостной улыбкой погрузился в ад клаустрофобного устройства, предложил другое объяснение, то самое, которое вскоре украсит рекламные брошюры «Святой главы», версии «Шлемов счастья», предназначенной для католического рынка.

– Все очень просто, – с провинциальным итальянским акцентом произнес очкастый аббат. – Обычные люди говорят друг с другом по пять, а то и по десять часов в день и все о повседневных мелочах, но Доменико, посвятивший всю жизнь молитве, двадцать четыре часа в сутки беседует с Господом о самых глубоких проблемах вселенной. Он молится даже во сне! Вот научное доказательство поистине чудесного уровня духовного совершенства.