Книжный на левом берегу Сены - Мейер Керри

Паунд встал и попробовал его опрокинуть. Тот опрокидываться не желал.

— Спасибо, — сказала Сильвия, скрестив на груди руки и опустив взгляд на столик. — Как думаете, поможет Джон Куинн растормошить этого спящего зверя?

— Очень на то надеюсь, хотя он горько жалуется, потому что у него на руках есть еще платное дело, по которому предстоит выступать в Верховном суде.

— Господи, я и не представляла, что он пользуется таким спросом. А что обо всем об этом думает наш мистер Джойс? — Он ведь не пожелал сам рассказать мне.

— Он гений, но в таких делах слеп как младенец. Он и не пошевелится, пока есть возможность кое-как кормить семью и каждый божий день часами просиживать за письменным столом.

— Да, но откуда же он берет деньги? — Ей уже некоторое время до смерти хотелось спросить об этом, но она сдерживалась, считая подобный вопрос бестактностью; а сегодня, уязвленная молчанием Джойса, решила забыть о вежливости.

— Кое-что ему посылает Куинн в обмен на первые черновики его сочинений. И не стоит забывать о Гарриет Уивер.

— Миссис Уивер? Гарриет? Из «Эгоиста»?

Сильвия знала ее — англичанку, которая частями публиковала «Улисса» в своем лондонском журнале так же, как это делали Маргарет с Джейн в Нью-Йорке, правда, что-то в словах Эзры намекало на то, что поддержка Уивер простиралась за пределы собственно публикации.

— Та самая. Я свел их много лет назад. Она покровительствует ему еще со времен «Портрета». Гарриет унаследовала кучу денег, куда больше, чем в силах потратить, но вбила себе в голову, что ее предки заработали свое богатство на людской крови, вот и поставила себе целью жизни раздать столько денег, сколько сможет.

Сильвия лукаво улыбнулась Паунду.

— Хорошо еще, что у нее есть вы — человек, который помогает ей находить деньгам достойное применение.

— А разве нет?

В этот момент звякнул дверной колокольчик, и кто бы, вы думали, явился на пороге вместе с порывом студеного октябрьского ветра? Мистер Джойс собственной персоной.

— Помяни дьявола, и он тут как тут! — воскликнула Сильвия.

Этим холодным утром на Джойсе было его привычное пальто из плотной шерсти с поднятым воротником; на длинных тонких ногах блестели свежие начищенные туфли; волосы и усы, как всегда, были аккуратно подстрижены. Он привлекательный мужчина, частенько думала себе Сильвия. И куда более рафинированный, чем вечно всклокоченный Эзра, хотя непокорная шевелюра Паунда и его мужественная челюсть с хорошо если трехдневной щетиной как магнитом притягивали сердца обитательниц Латинского квартала. По доходившим до Сильвии слухам, Эзра спал со многими женщинами помимо Дороти, а вот о Джойсе ей ничего такого слышать не приходилось.

— Не вижу здесь ни одного дьявола, — сказал Джойс, рассеянно оглядываясь. — Или с тех пор, как я был здесь в последний раз, мисс Бич успела завести пса?

— И в мыслях не держу, — засмеялась Сильвия, хотя вообще-то совсем не отказалась бы от маленькой собачки. Правда, у «Шекспира и компании» уже завелся пугливый черный кот по имени Лаки, которого Джойс любил поглаживать, когда тот соблаговолял под вечер свернуться у него на коленях.

Прислонив трость к книжной полке, Джойс начал расстегивать пуговицы пальто. Сильвия подбросила углей в маленькую печку в глубине лавки, чувствуя, как в горле саднит, просясь наружу, вопрос: почему вы мне ничего не сказали о суде?

— Не горели ли у вас, часом, уши, сэр? — поинтересовался Эзра, усаживаясь в кресло, которое он починил собственными руками примерно год назад, перед самым открытием лавки.

— Как охваченный пожаром дом, — тут же ответил Джойс.

— Вашингтон Ирвинг?^[76] — осведомился Эзра, имея в виду приведенную цитату, которая, как догадалась и Сильвия, была из «Истории Нью-Йорка».

— Томас Карлейль^[77], сказал бы я.

— В своем репертуаре, — отозвался Эзра, качая головой.

— Да неважно, а вот что у меня и правда горит, так это глаза, — заявил Джойс. — Я с четырех утра на ногах.

— Бог мой, когда же вы спите? — воскликнула Сильвия.

— Одиссей попадал в наихудшие переделки, именно когда засыпал, — задумчиво произнес Джойс, пока его взгляд бродил по книжным полкам.

Эзра, взглянув на Сильвию, пожал плечами, словно говоря: «Видите? А что я говорил?» Потом он завел с Джойсом разговор на итальянском, чем сильно задел Сильвию, которая знала этот язык посредственно и не могла уследить за разговором. Когда же она поняла, что они обсуждают судебный процесс над «Улиссом», то все же решилась вмешаться:

— Будьте любезны, по-английски. Или хотя бы по-французски. Меня не меньше вашего беспокоит судьба «Литтл ревью», как-никак он у меня один из самых востребованных.

Прижав руку к груди, Джойс склонил голову в знак согласия.

— Ваша правда, мисс Бич. Mie scuse^[78]. Вы совершенно правы. Мистер Паунд, in inglese, per favore^[79].

— Жаль, редко удается попрактиковаться в итальянском, — вздохнул Паунд, — но будь по-вашему. Я как раз говорил Джойсу, что он должен написать Куинну и подробно растолковать, как следует защищать роман.

— Не думаю, что это мое дело. Я же не юрист.

— Зато вы творец. А кто лучше творца знает, как рассуждать об искусстве?

— Куинн в очень прозрачных выражениях сообщил мне, что американские суды интересуются не искусством, а только тем, не толкают ли мои сочинения читателя на путь греха и погибели. И я доверяю ему убедить судью, что не толкают.

Эзра досадливо выдохнул и покачал головой.

— Распрекрасно. Тогда напишу я. Йейтс, кстати, уже пишет. Хотелось бы мне, чтоб вы порешительнее отстаивали свои позиции.

— Первым делом мы перебьем всех законников^[80].

— Черт подери, Джойс, я не имею ничего против Генриха VI, я лишь пытаюсь помочь вам.

Сильвия оценила иронию того, что Джойс с Паундом пикировались известнейшими строками старины Уильяма в стенах лавки его имени, но при этом она четко понимала позиции обеих сторон: Джойс желал предоставить судебные дела законникам-адвокатам, а Эзра — удостовериться, что их поверенный Куинн правильно строит защиту, упирая на то, что «Улисс» — это искусство. Но как же горько ей было наблюдать раздор между двумя ее любимейшими клиентами.

— Меня вот что поражает, — рискнула встрять в перепалку Сильвия. — Маргарет с Джейн ведь прекрасно разбираются в вопросе, почему «Улисс» заслуживает публикации. Обе уже написали, и весьма убедительно, даже проникновенно, почему он может зваться искусством. А искусство не может быть порнографией.

— Хорошо бы еще сам Куинн воспринимал этих дам не только как парочку грязных сквернавок с Вашингтон-сквер, — обронил Эзра.

У Сильвии появилось странное чувство внутри, будто кто-то швырнул в нее камень, потревожив мирную гладь ее души. И как только его клеймо, грязные сквернавки с Вашингтон-сквер, дотянулось до нее, проделав путь до самого Парижа? Потому что именно так называли бы и их с Адриенной, живи они не на улице Одеон, а на Бликер-стрит. Конечно, Эзра просто цитировал высказывание Куинна в адрес Андерсон и Хип, но оттого, что он так легко повторил эту хамскую фразу в ее присутствии, Сильвия заскрежетала зубами.

— Если он так их презирает, отчего же взялся защищать?

— Да просто из великого уважения вон к нему. — Эзра ткнул большим пальцем в сторону Джойса.

Сильвия закурила новую сигарету.

— Ну-ну, — только и сказала она, вдруг осознав, что в ее представлениях об Эзре Паунде еще масса пробелов. — Будем надеяться, он преуспеет.

Она отвернулась от гостей, делая вид, что занята перестановкой книг на полке, а Эзра с Джойсом, снова перейдя на итальянский, проговорили еще какое-то время, прежде чем Паунд откланялся.

Прошло несколько минут, прежде чем Джойс нарушил тишину, удивив Сильвию:

— Надеюсь, мы ничем не оскорбили вас, мисс Бич. Я бы этого не вынес. Ваша доброта ко мне и неизменное желание помочь заслуживают лишь самых добрых моих чувств.