Семья - Федорова Нина Николаевна

Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67

Плача от радости, девушка уплатила мадам Ми-лице пятьдесят гонконговских центов. Следовало получить доллар, но у девушки не было доллара. Мадам же Милица сообщает о факте недополучения гонорара без упрека. Великодушие человека и заключается в том, чтобы время от времени погадать ближнему подешевле или и совсем даром.

Что же касается личной судьбы мадам Милицы, то, согласно картам, ее следующее письмо придет уже из другого города. Она шлет всем поклон и просит вспоминать ее как преданного друга Семьи.

Письмо читал вслух профессор Чернов. Он выказал необычайную способность понимать, что писала Милица. Часто требуются обширные знания, чтобы понять невежество, и глубокая мудрость всегда имеет что-то общее с детской наивностью. Если Милица часто и не подозревала, из какого языка она заимствовала то или другое слово, профессор, как лингвист, сейчас же устанавливал его происхождение и значение. Если в своих рассуждениях она опускала знаки препинания, а в доказательстве – главный довод, профессор угадывал его. Письмо мадам Милицы произвело наибольшее впечатление именно на профессора.

С отъездом миссис Парриш дом № 11 потерял половину своего голоса. Он затих. Бабушка поспешно занялась давно замышляемой работой. Как-то раз миссис Парриш отдала ей несколько мотков страшно спутанной шерсти для вязания. С неиссякаемым терпением Бабушка аккуратно размотала всю шерсть в клубочки. Получился фунт с четвертью, а может быть, и полтора фунта, прекрасной английской шерсти для вязания, – не какой-нибудь японской, которая садится и теряет цвет после первой же стирки; не китайской, колючей и грубой, – нет, это был лучший сорт чистой английской шерсти благородного темно-синего цвета. Какое богатство! Бабушка предвкушала долгие и спокойные часы вязания. Монотонные движения рук и сидение на месте всегда как-то успокаивали ее, помогали продумать все, что ее тревожило в то время. Сейчас Бабушка нуждалась в этом. Ее душа была полна смущения: как все неудачно сложилось в день отъезда миссис Парриш! Какое зрелище представилось мистеру Стоуну, когда в сопровождении Кана он вошел в комнату! Миссис Парриш, растрепанная, красная лицом, была сильно навеселе. На столе в беспорядке валялись карты и стояла бутылка виски. За выигрыш Бабушка наливала ей стаканчик. Она – старая женщина – в такой обстановке! Что подумал, и имел право подумать, мистер Стоун о ней, о Семье и вообще о пансионе №11. И не было возможности все это объяснить – и почему играли в карты, и почему именно она наливала виски. Мистер Стоун ничего и не спрашивал. Он ни разу не обратился ни одним словом к Бабушке. После первого взгляда, по хорошей английской манере, он уже не замечал безобразия. Оно перестало существовать для мистера Стоуна, не допускалось в поле его зрения. Для Бабушки, любившей во всем благообразие, происшедшее в тот день было тяжким унижением. Она хотела продумать все снова за вязанием, смириться и успокоиться, надеясь, что когда-то и где-то миссис Парриш сама объяснит брату истинное положение вещей, если, конечно, он станет слушать.

Вид клубков шерсти успокаивал ее. Темно-синяя! Почти полтора фунта! Но что начать, как использовать это неожиданное богатство? Если связать кофточку для Лиды, останется на безрукавку для Димы. Она уже видела Лиду в белых туфлях, в новом платье, и сверху – благородная синяя кофточка; а рядом шел Дима в безрукавке. Какой хороший тон! Двое детей семьи одеты одинаково. Так бывает только в богатых семьях. А с другой стороны, вышел бы хороший светр для Пети. Петя высокий, красивый, а в чем он ходит в свой футбольный клуб? И какой богатый цвет для блондина! Но Таня, Таня! Сколько лет она не имела ни одной новой вещи! В чем она ходит! Она купила себе чьи-то обноски на Rummage Sale американского клуба, всего на доллар – и это было три года тому назад. Зимой как она дрожит, когда приходит с базара! Но вот и еще двое сирот, Черновы! Вот это бедность! Все, что на них, было куплено в Германии – подумать только! – до мировой войны! Этот его жилет, которым он гордится, и шляпа. А Анна Петровна? У ней просто странное платье, как будто бы сделанное из мха. Мох этот как будто даже растет и завивается на ней. Приехав, она его выстирала и ходила в пальто, пока оно сохло. Пожилая, образованная дама, а у ней единственное платье! Нет, недопустимо! – и, отсчитав 84 петли, Бабушка начала светр для Анны Петровны. Она вязала – две направо, две налево, накид – и старалась оправдать логически, практическим доводом, движение своего сердца.

«Что ж, профессор начал уроки с Димой. Он предполагает учить Лиду, Он развивает и Петин ум. Все это даром. Мало ли что он говорит, будто учить – его первое удовольствие. Что мы сделали для них? А светр будет роскошный. И фасон такой общий, что при случае и профессор наденет. Две направо, две налево, накид».

– Да, о чем это я хотела подумать? – спросила себя Бабушка и вдруг почувствовала, что никакого беспокойства на душе у нее уже нет. Что же касается мистера Стоуна, пусть думает о ней что хочет.

И она сидела спокойно, отдыхая душой и наслаждаясь вязанием.

Но вскоре какие-то осторожные звуки, как бы глубокие вздохи, отвлекли ее внимание. Это был Кан. Он, очевидно, собирался мыть именно то окно, у которого сидела Бабушка. Всякий раз, когда Кан начинал какую-либо работу по собственной инициативе, за его усердием скрывался тонкий практический расчет.

– Что тебе нужно? – задала Бабушка прямой вопрос.

– Хочу знать ваше благосклонное мнение. Собираюсь жениться.

– Жениться? Как? Ведь ты же женат!

– Это дело прошлое. Давно было.

– Но у тебя же есть жена и дети.

– Один мальчик, две девочки.

– Чего же тебе еще?

– Хочу вторую жену. – Кан оставил ведро и, сделав шаг к Бабушке, заговорил вкрадчиво. – Невесты очень подешевели. Очень. Война. Пищи нету, жилища нету. Невеста дешево. Лучшего времени жениться не будет.

– Две жены в доме? Какой стыд!

– Нет, миссис, по-китайски две жены – хорошо. Три – лучше. Четыре – самый богатый фасон.

– Четыре! – воскликнула в негодовании Бабушка.

Кан сделал еще шаг и заговорил умиротворяюще:

– Четыре жены хорошо, потому что Север, Восток, Запад и Юг. Очень старый закон.

– Кан, это плохо. Я читаю книги и знаю, хороший китаец в настоящее время имеет только одну жену.

– Миссис, – Кан пустил в ход самые убедительные интонации голоса, – до этой войны за хорошую невесту – городское воспитание – вы бы заплатили ее почтенным родителям сто серебряных долларов. И еще трехдневное угощение всем родственникам и друзьям семьи. Музыка для всей улицы. И невеста сказала бы: теплое пальто с меховым воротником, золотое кольцо и серьги, часы на руку – городское воспитание. После войны: почтенные родители – шестьдесят серебряных долларов, совсем мало осталось в живых почтенных родственников, музыканты теперь совсем дешево. Невеста – пальто без мехового воротника, серебряное кольцо и серьги и без часов. Видите?

– Ничего не вижу. Ты спросил совета, я говорю: «Нет!» Шестьдесят долларов истрать на свою старую жену и ей купи пальто.

– Мое семейство – деревенский народ. Очень простые люди. Моя жена только и умеет работать то в фанзе, то на поле. Я – городской джентльмен уже давно. Городское воспитание. Я хожу в театр. Хочу купить хорошенькую вторую жену, сидеть около меня в театре.

– Что же, твоя первая жена не могла бы сидеть в театре?

– Не умеет. Деревенское воспитание. Боится. И она некрасивая. Потом, у ней много работы. Некогда ходить в театр.

– Вот что я тебе скажу, Кан. Мой совет: возьми свою жену и детей сюда в город. И живите согласно и мирно. И не упоминай больше о второй жене.

– Но это так дешево, миссис. Она сказала, что вышла бы за меня и без серебряного кольца и сережек, но боится, ее сестры станут смеяться над ней. У них были золотые кольца и сережки. Городское воспитание. Без серебра она потеряет лицо. Семья ее будет унижена, сестры станут смеяться.

– Кан, я – старая женщина. Слушай моего совета. Не хочешь, спроси своих, кто постарше. Живы ли твои родители?

Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67