Запах шахмат - Фридлянд Антон

– Уходим, – сказал я Алисе. – Одень это.

Я бросил ей свою пижаму, сам оделся.

– Где Яблонская? – спросил я, когда мы бежали по коридору.

– Этажом ниже.

Мы находились на пятом.

На лестнице мы столкнулись с одним из боевиков. На наше счастье мывывалились из-за поворота и сбили его с ног – он покатился у нас под ногами, словно бревно на воде, разбивая голову о ступени. Я подобрал его пистолет, который пригодился уже через секунду – в коридоре четвертого этажа пришлось застрелить длинного парня с винтовкой на плече.

– Яблонская там! – мы понеслись туда, куда Алиса махнула рукой – в конец коридора.

Дверь комнаты висела на одной петле, несколько дырок от пуль отметили стену рядом с дверью. Мы оказались внутри, когда в коридоре снова началась стрельба. Я повалил Алису на пол – пули свистели в темноте на уровне пояса.

– Таня! – позвала Алиса.

По отражению ее голоса я понял, что комната гораздо больше, чем я решил сначала. Из ее дальнего угла донесся то ли вздох, то ли стон.

– Кто здесь? – спросил я темноту.

– Яблонскую убили… – это был голос Малевича, треснувший, очевидно, от пули. – Ренуара убили… Может, всех, кроме вас. Это ведь ты, Дюрер?

Давно не слышал своего имени.

– Да, это мы с Алисой.

– Слушай внимательно… – слышно, что Малевичу тяжело говорить. – Для тебя занятия закончены. Осталось домашнее задание… Марк Шагал.

Ниже одновременно разбились несколько окон.

– Выполнишь это задание – и свободен… – он еле говорит. – Тренинг отпустит тебя.

– Он умирает, – говорит Алиса. – Скажи ему, что все сделаешь.

Но Казимир Малевич уже умер – смерть его прозвучала в комнате явственно, словно рождение трещины в стекле. В дом вдруг пришла тишина, только несколько моторов взревели за окном.

Они уехали.

Я поднимаюсь с пола, помогаю Алисе, щелкаю зажигалкой. До того места, где лежит Малевич, тусклый шар бензинового света не достает – он освещает лишь широкую кровать и на ней тело Яблонской с длинной красной полосой от левого соска, через белую простыню на пол к причудливой формы пятну, поблескивающему алым.

50. Ловушка. Вид изнутри

Четыре часа утра. В квартире пусто – Мухиной нет. В такой же ограниченной стенами пустоте находится сейчас и Алиса – я завез ее домой, проверил, нет ли засады в ее квартире, пообещал скоро позвонить.

Мне опасно здесь находиться, но не вернуться сюда я не мог. Наверно, я вернулся за Мухиной. Раз ее нет – за пистолетом и за кокаином. Пистолет я перед уходом спрятал в кармане куртки, что на вешалке в коридоре. Оружие на месте. Теперь у меня два пистолета – тот, что подарил Роден и тот, что я подобрал этой ночью. Проверяю – в каждом из них по одной пуле. Я заряжаю обе пули в один из пистолетов, другой закидываю на шкаф. Деньги… Вот деньги. Ага, остался кокаин.

Я вооружаюсь высоким табуретом и фонариком – свет в квартире включать не хочу – и откидываю циновку, скрывающую антресоли. Банки с коксом на месте. Я достаю их оттуда. К донышку второй банки приклеилась цветная выцветшая фотография.

На ней изображен двадцатилетний (понятно из даты на обратной стороне карточки) Сальвадор Дали рядом с девочкой лет пятнадцати, поразительно на него похожей. «Саля и Галя» – выведено рядом с датой.

Сестра, а не брат? Интересно, все ли участники Тренинга об этом знают?

Я прячу фото в карман, пересыпаю кокаин в кулек, немного нюхнув по ходу.

Нужно вызвать такси.

– Куда будете ехать?

– Вокзал, – вру я на всякий случай – я собираюсь в гостиницу на окраине, отсидеться там несколько дней, а потом уже драть отсюда.

– Перезвоню, когда машина будет внизу, – обещает диспетчер.

Так, что еще? Документы, бритва, солнцезащитные очки – все летит в сумку.

Я решаю еще понюхать, достаю со дна сумки кулек, на туалетный столик порошка высыпается раз в десять больше, чем требуется. Звонит телефон – это значит, такси уже внизу.

– Выхожу.

– Куда ты выходишь? – это голос Ван Гога.

– Привет, Винни, – говорю я. – Как мило, что ты звонишь! Ты, наверно, волнуешься за меня?

– Я действительно волновался, – отвечает он. – Я уже знаю о том, что случилось в особняке у Гойи. Ренуар мертв. Все мертвы, кроме тебя и одной девочки. Кстати, где она?

– Дать ей трубку или просто передать привет? – я решил поиздеваться над Винсентом.

– Открой дверь.

В дверь позвонили.

51. Идеальное убийство

Звонок все звучал и звучал, а я вертелся по комнате, словно ужаленная осой собака. Деньги, документы и пистолет – все это извлекается из сумки и перемещается в мои карманы. Сумку – под кровать.

Ван Гог пытается открыть дверь своим ключом, но безуспешно – запирая замок, я оставил в нем ключ. Винни продолжает трезвонить с новой силой, барабаня при этом в дверь ногой.

Я часто думал о том, каким образом Миро очутился на моем балконе. У меня был единственный вариант ответа – с крыши. Я уже на балконе. Внизу, возле дома стоят две машины – автомобиль Ван Гога и такси. Для того, чтобы попасть на крышу, нужно проделать достаточно долгий путь по карнизу к углу здания, где по прямоугольным выступам как по лестнице можно, теоретически, забраться наверх. Я перешагиваю через ограждение балкона и оказываюсь на карнизе. Дверной звонок теперь еле слышен. Первые три шага даются легко – можно держаться за подоконник. Потом несколько шагов до соседского окна – по дороге хватаюсь за ржавый крюк, торчащий из стены, спасая, наверно, этим свою жизнь, и вот я у следующего окна. До угла дома с имитацией лестницы – метров пять идеально ровной стены. Между жалюзи, которыми закрыто соседское окно, возникают полоски света – хозяин проснулся, в его дверь звонят. Я понимаю, кто так поздно пожаловал в гости к моему соседу, понимаю, зачем. Ван Гог решил добраться до меня тем самым способом, которым я сейчас собираюсь бежать – через балкон.

Удивляя сам себя, я в пять шагов преодолеваю карниз, дважды чуть не соскользнув в утренний воздух. Мои пальцы хватаются за один из угловых выступов, когда в доме раздается выстрел. Это означает, что Ван Гог через несколько секунд окажется у окна. Этих секунд мне хватает, чтобы, сломав все ногти, выкарабкаться на холодную черепичную крышу. Я лежу на черепице, пытаясь отдышаться. Слышно, как несколькими метрами ниже распахнули окно.

– Вставай, Дюрер! – слышу я приказание откуда-то сверху.

Это Гоген. Он сидит на деревянном ящике метрах в десяти от меня. В его руке – самый большой пистолет, который мне приходилось видеть.

Я послушно встаю.

– Руки так, чтобы я их видел, – чеканит Гоген. – Оружие?

Отрицательно качаю головой. Он собирается обыскать меня, но останавливается, не дойдя пять шагов – ему звонят. Зуммер его мобильного – сейчас это единственный звук на всем Печерске. Гоген засовывает пистолет дулом под мышку и достает из правого кармана дребезжащий телефон.

– Да, я на крыше, – отвечает Гоген невидимому собеседнику. – И Дюрер здесь, все в порядке… Что?… Хорошо.

Я не успеваю узнать, что именно хорошо – Гоген по прежнему видит мои руки, но в одной из них теперь пистолет.

– Сука! – истошно кричит он, выпуская трубку из пальцев. Телефон падает на черепицу и сползает к краю крыши. Рука Гогена тянется к пистолету под мышкой, но этого времени мне хватает, чтобы нажать на курок. Одна пуля пролетает мимо цели, смертельно раня голубя, сидящего на ограждении, вторая пробивает Гогену лоб.

Я подхватываю его телефон и пистолет. Куда бежать? Наверно, туда, в сторону восхода, где рукой подать до крыши соседнего дома, с которой, я, возможно, сумею спуститься во внутренний двор. До соседней крыши не так близко, как казалось, но я все же прыгаю, теряя в полете пистолет Гогена, и падаю не на крышу, а на широкий козырек балкона на верхнем этаже. Жесть гудит от удара, наверно, я разбудил весь дом. Отсюда легко выбраться на крышу. Было бы легко, если бы не разбитые в кровь колени и отказывающаяся действовать левая рука. Боль адская, но время от времени она отступает, оставляя меня на жестяном выступе одного. Воспользовавшись продолжительным отсутствием боли, я выбрасываю свое тело на крышу и проползаю метров десять по ее краю в поисках пожарной лестницы. В гулком дворике я оказываюсь через три минуты, из двух арок выбираю левую, и вот уже бреду по незнакомой улице прочь от Ван Гога, от смерти, от всего.