Под куполом - Кинг Стивен

Ознакомительная версия. Доступно 54 страниц из 269

- Очень жестоко били?

- Хлопали по лицу. Дергали за косы. А еще… они плевали на меня. Все вместе. Вот тогда-то меня предали ноги, и я упала на ту сцену. Я плакала, как никогда раньше, закрывала себе лицо ладонями, но все ощущала. Слюна, она же теплая, знаете?

- Эй.

- Они произносили всякие такие вещи: «учительский щенок» и «ой-куколка-молю-бога» и «сэр-не-воняет». А тогда, когда я уже подумала, что они угомонились, Корри Макинтош крикнула: «Давайте с нее штаны снимем!» Потому что я в тот день была одета в слаксы, красивые такие брюки, мама мне их выбрала по каталогу. Я их любила. В таких слаксах легко было себя представить студенткой, которая идет в «Квод»[429] в Принстоне. Так мне тогда, по крайней мере, казалось. Тут я уже начала отбиваться сильнее, но они победили, конечно. Четверо держали меня, пока Лила и Кори снимали с меня слаксы. А затем Синди Коллинз начала смеяться и показывать пальцем: «Ой, смотрите, у нее на трусах этот глуповатый Винни-Пух нарисован!» Да, у меня там были и ослик Иа, и кенгуренок Ру. Тогда они все начали хохотать, а я… Барби… я начала уменьшаться… и уменьшаться… и уменьшаться. Пока сцена стала огромной, словно бескрайняя плоская пустыня, а я превратилась в муравья посреди нее. Погибала посреди нее.

- Как муравей под увеличительным стеклом, другими словами.

- О, нет! Нет! Барби! Мне было холодно, не горячо. Я обледенела. У меня гусиная кожа повыступала на ногах. Корри сказала: «Давайте и трусы с нее снимем!» Но это уже было слишком даже для них. Как последний лакомый кусочек, Лила взяла и закинула мои хорошие слаксы на крышу сцены. После этого они ушли. Лила шла последней. Она еще сказала мне: «Если ты на этот раз настучишь, я возьму у своего брата нож и отрежу тебе твой сучий нос».

- Что было дальше? - спросил Барби. Однако же действительно, его рука покоилась у нее на груди.

- Далее было то, что маленькая испуганная девочка съежилась там, на сцене, не ведая, как ей дойти домой без того, чтобы половина города не увидела ее в тех идиотских детских трусиках. Я ощущала себя самым мелким, самым никчемным семенем на земле. Наконец я решила, что дождусь тьмы. Мои отец с матерью, конечно, будут волноваться, могут даже вызвать копов, но мне это было безразлично. Я собиралась дождаться тьмы, и тогда добираться до своего дома боковыми улочками. Прятаться за деревьями, если кто-то попадется мне навстречу. Я, наверное, даже задремала там, потому что вдруг вижу, а надо мною стоит Кэйла Бевинс. Она была вместе со всеми, била меня по лицу и плевала и таскала за косы. Она не так много ругала меня, как остальные, но все равно принимала полноценное участие. Она была среди тех, кто меня держал, когда Лила и Корри снимали с меня штаны, и когда они увидели, что одна их брючина свисает с крыши сцены, Кэйла вылезла на перила и подбросила повыше брючину, чтобы та зацепилась на крыше и я не могла достать свои слаксы. Я начала ее умолять, чтобы больше не мучила меня. У меня уже не осталось тогда ни гордости, ни достоинства. Я умоляла не снимать с меня трусики. Потом начала умолять ее помочь мне. А она просто стояла и слушала, словно я была для нее ничто. А я и была ничем для нее. Я понимала это тогда. С годами я об этом как-то забыла, но каким-то образом во мне восстановилась связь с этой голой правдой, в результате опыта жизни под Куполом. В конце концов, я устала и просто лежала там, всхлипывала. Она еще какое-то время смотрела на меня, а потом сняла с себя свитер. Это был старый, растянутый коричневый свитер, ей почти до колен. Она была рослая девочка, и свитер на ней был на вырост. Она набросила его на меня и сказала: «Бери и иди домой, это будет тебе как платье». Так она сказала. И хотя в дальнейшем я ходила вместе с ней в школу еще в течение восьми лет - вплоть до самого выпуска - мы больше никогда с ней не говорили. Но иногда я все еще слышу во сне те ее слова «Бери и иди домой, это будет тебе как платье». И вижу ее лицо. На нем ни ненависти, ни злости, но и сожаления тоже нет. Она сделала это не из сожаления и не ради того, чтобы я ее не сдала. Я не понимаю, почему она это сделала. Я не понимаю даже, почему она вернулась ко мне. А вы?

- Нет, - произнес он и поцеловал ее в губы. Поцелуй вышел быстрым, но теплым, и влажным, и довольно трусливым.

- Почему вы это сделали?

- Потому что у вас был такой вид, что вам это нужно, вот я это и сделал. А что было дальше, Джулия?

- Я надела свитер и пошла домой - что же еще? А родители меня ждали. - Она гордо задрала подбородок. - Я так никогда и не рассказала им, что тогда случилось, и они сами никогда не узнали. Где-то на протяжении недели по дороге к школе я каждый раз видела свои брюки на круглой крыше над сценой. И каждый раза я ощущала стыд и обиду - боль, как ножом в сердце. А потом в один день они исчезли. Боль после этого никуда не делась, но все равно стало немного легче. Вместо острой боли осталась тупая. Я не сдала тех девушек, хотя мой отец буквально пенился и давил на меня вплоть до июня - я могла только ходить в школу и никуда больше. Он запретил мне даже поехать с классом в Портленд в Музей искусств на экскурсию, которую я ждала целый год. Он сказал, что я смогу поехать и все мои привилегии мне будет возвращены, если я назову имена детей, которые надо мной «издевались». Это его слово. Но я молчала, и не просто потому, что была адептом детского варианта «Апостольского символа веры».

- Вы повели себя так, потому что в глубине души считали, что заслужили то, что с вами тогда случилось.

- Заслужила здесь неправильное слово. Я считала, что приобрела кое-что и заплатила за это настоящую цену. Моя жизнь изменилась после того случая. Я продолжала получать хорошие оценки, но перестала так уж часто тянуть руку. Я не перестала приобретать оценки, но уже не хотела их любой ценой. В старших классах я могла бы стать официальным лидером, но попустилась под конец выпускного года. Как раз настолько, чтобы вместо меня выиграла Карлин Пламмер. Я не хотела быть первой. Ни объявлять выпускную речь, ни того внимания, которое вызывает эта речь. У меня появилось несколько друзей, самые близкие из них те, кто курил на площадке за зданием школы. Самой большой переменой стало то, что я решила продолжить образование в Мэне, вместо Принстона… где меня действительно ждали. Отец метал громы и молнии: как это так, почему это его дочь будет учиться в каком-то убогом провинциальном колледже, но я гнула свое. - Она улыбнулась. - Твердо стояла на своем. Однако секретным ингредиентом любви является компромисс, а я отца очень любила. Обоих любила, и его, и маму. Я планировала учиться в Университете штата Мэн в Ороно, но летом после окончания школы в последний момент подала заявление в Бейтс[430] - это у них называется «представлением при особых обстоятельствах» - и меня приняли. Отец заставил меня заплатить пеню за опоздание с моего собственного банковского счета, что я радушно сделала, потому что в семье наконец-то установился хрупкий мир после шестнадцати месяцев пограничного вооруженного конфликта между государством Родительский Контроль и маленьким, но хорошо укрепленным княжеством Упрямая Девушка. Специальностью я выбрала журналистику, и таким образом была залатана та пробоина, которая образовалась с того дня на парковой сцене. Мои родители так никогда и не узнали об этом. Не из-за того дня я осталась в Милле - мое будущее в «Демократе» было определено заведомо с давних пор, - но я являюсь той, кем я есть, в основном, благодаря тому дню.

Она вновь подняла на него глаза, они сияли слезами и вызовом:

- И все-таки я не муравей. Я не муравей.

Он вновь ее поцеловал. Она крепко обхватила его руками и ответила на его поцелуй искренне, как только могла. И когда его рука вытянула низ ее блузки из-за пояса слаксов, а потом скользнула по животу к груди, она начала целовать его взасос. Дыхание ее было отрывистым, когда они отклонились одно от одного.

- Хотите? - спросил он.

- Да. А вы?

Он взял ее руку и положил себе на джинсы, туда, где вполне ясно ощущалась сила его желания.

Ознакомительная версия. Доступно 54 страниц из 269