Сон цвета киновари. Необыкновенные истории обыкновенной жизни - Цунвэнь Шэнь

Имя человека, который очень хорош собой, не сходит с уст других!

Таковы были уважение и восхищение, которые Лунчжу снискал во всех уголках родного края. Однако он был одинок. Этот человек, как лев среди зверей, был обречен идти по жизни в одиночку, без спутников!

В присутствии Лунчжу любая девушка ощущала себя такой ничтожной, что это препятствовало зарождению романтических чувств, поэтому у сына старейшины никогда не было возлюбленной. Даже среди девушек из рода Упо, славившегося пылкими и талантливыми красавицами, ни одна не решалась подойти к Лунчжу и пококетничать с ним. Не было девушки, которая осмелилась бы обронить рядом с Лунчжу собственноручно вышитый кисет. И ни одна девушка не решалась поместить имя Лунчжу в песню рядом с собственным именем и спеть ее на празднике танцев. Но вся свита и все слуги Лунчжу, благодаря своему положению приближенных к его красоте, не отказывали себе в удовольствии, пользуясь его популярностью, насладиться нежностью маленьких губ и гибких рук юных девушек!

Одинокий наследник просил помощи у богов.

Если боги обладали властью сделать Лунчжу настолько прекрасным, значит, они могли помочь и в другом. Но добиться симпатии со стороны девушки под силу только самому человеку, не богу!

Ради возможности самому или с чьей-либо помощью найти способ побудить девушку спеть для него и, сбросив одежды, в неудержимом порыве подарить ему невинность, Лунчжу был готов пожертвовать всем, что ему принадлежало. Но это было невозможно. Как ни старайся, не получилось бы. Вход в пещеру Цилян [63] у моста однажды, наконец, затянется. А если кто-то и скажет, что Лунчжу обретет любовь женщины до того, как края этой огромной пещеры сомкнутся, то нет веры этому человеку.

Дело не в боязни кары неба, не в каком-либо другом страхе, не в предсказании провидца и не в налагаемых законами рода ограничениях. Совершенно естественно, что женщина отдает свою любовь мужчине. Но когда подошла очередь Лунчжу, в его жизни ничего не изменилось. Укоренившийся порядок его народа был мучителен для гениев и героев. Ничто не могло сломить их, но вот в делах любовных они были вынуждены слагать корону и плестись в хвосте. Не только наследник рода Байэр был одинок, историй о подобных ему людях имелось в избытке!

Лунчжу верхом на лошади охотился на лис и занимался другими делами, которые разгоняли тоску и помогали скоротать время.

Прошло четыре года, ему исполнился двадцать один год.

Лунчжу почти ничем не отличался от себя прежнего. Разве что стал больше похож на настоящего мужчину. Возраст добавил сотворенному с волшебным мастерством телу юноши признаки, более явно свидетельствующие о его силе: где положено, выросли волосы, мускулы окрепли и увеличились в размерах. Сердце, которое также прибавило в возрасте, все сильнее жаждало любви.

Он чувствовал себя очень одиноким.

Вход в пещеру у моста Цилян еще не закрылся, юноша был молод, впереди у него было долгое многообещающее будущее. Но когда же ему воздастся за красоту и добродетели, которыми он наделен? Будут ли даны и Лунчжу радости и печали, которые дарует небо другим мужчинам? Найдется ли девушка, которая полюбит его?

Мужчины и женщины рода Байэр встречались и вместе пели песни во время больших торжеств: праздника драконьих лодок Дуаньуцзе в начале лета, праздника середины осени Чжунцюцзе в восьмом лунном месяце, а также большого праздника Нового года, на котором обычно закалывали быка. Мужчины и женщины вместе пели, вместе танцевали. Женщины надевали праздничные наряды, украшали себя цветами и пудрились, притягивая взгляды мужчин. Обычно, если стояла хорошая погода, мужчины и женщины, распевая песни, встречались в глубоких горных пещерах или у воды; под солнцем или луной, рано или поздно, они узнавали друг друга и занимались тем, чем могут заниматься только самые близкие люди. При существовавших обычаях неумение петь для мужчины считалось позором. А женщине, не умевшей петь, нельзя было и мечтать о, хорошем муже. Открыть свое сердце любимому человеку помогали не деньги, не внешность, не знатное происхождение и не притворство. Сделать это могла только искренняя, наполненная страстью песня. Не все песни были бодрыми и веселыми. В них могли быть печаль, гнев, боль, слезы, но песня всегда должна была выражать истинные чувства. Влюбленная птица не может не петь. На человека, которому не хватает смелости признаться в любви, и в другом деле нельзя положиться — такого человека достойным не назовешь!

Может быть, Лунчжу недоставало умения выражать в песне свои чувства?

Нет, вовсе нет. Все песни Лунчжу считались образцовыми. Мужчины и женщины, клявшиеся друг другу в любви, подражали Лунчжу. Когда песни одного человека оказывались хуже песен другого, первый говорил победителю, что тот наверняка учился пению у мастера Лунчжу. Всякий узнавал его голос. Но ни одна девушка не решалась ответить на песню Лунчжу. Все, в чем он доходил до совершенства, лишь отдаляло его от любви. Песни его были слишком хороши, и это становилось причиной его неудач.

Некоторые действительно обучались у мастера Лунчжу искусству пения, это правда. Если его слуги или другие молодые люди, добиваясь симпатии девушки, не находили в своем сердце слов для песни, если любовь сжимала их горло так, что невозможно становилось петь, они приходили за советом к Лунчжу. Тот никогда не отказывал. Благодаря его советам многие молодые люди обрели свое счастье, многие сумели добиться искренней благосклонности красивых и искусных в пении женщин, каковых было немало. Но сам учитель пения оставался лишь учителем пения. Ни одной молодой женщины так и не оказалось среди его учеников.

Лунчжу был львом. Только называя его так, можно было объяснить его одиночество!

А что молодые девушки? Их уводили овладевшие начатками пения и научившиеся исполнять несколько песен мужчины. Любая женщина понимала, что рассчитывать на сильную мужскую страсть это глупо. Поэтому девушки предпочитали, как говорится, продавать товар по сниженной цене, а не придерживать дома. Вот и оставалось лишь ждать, что когда-нибудь среди молодых телочек найдется та, что не побоится льва.

Каждый день Лунчжу утешал себя этой мыслью. Но не будем сразу рассказывать всю историю. Прежде чем зарастет вход в пещеру у моста Цилян, возможно, Лунчжу все же посчастливится встретить ровню!

Ночь песен и плясок под луной в большой праздник середины осени Чжунцюцзе осталась далеко позади. В прошлое ушло и одиночество, предшествовавшее наступлению праздника. Стоял сентябрь. Хлеба убраны. Плоды тунгового дерева собраны. Сладкий картофель выкопан и спущен на хранение в погреба. Зимние куры уже высидели яйца, вот-вот появятся на свет цыплята. Изо дня в день стоит ясная погода, ярко светит солнце. На улице тепло и приятно. Девушки с граблями и корзинами поднимаются по склонам собирать траву. Отовсюду несутся звуки песен. Во всех горных пещерах влюбленные сидят бок о бок на ложах из соломы и разбросанных полевых цветов — или засыпают на них, голова к голове. Этот сентябрь был даже лучше весны.

В такое время Лунчжу становилось еще тоскливее. Пойти на прогулку, поохотиться на горлиц? Но как выйдешь из дому, отовсюду доносятся звуки песен, и не избежать случайных встреч с влюбленными парами. Потому Лунчжу не решался выбраться наружу.

От нечего делать Лунчжу целыми днями сидел дома и точил нож: готовил к зиме, чтобы с наступлением сезона снимать с леопардов шкуры. Нож был драгоценностью Лунчжу, его другом. Скучающий и мрачный, Лунчжу любил этот необыкновенный нож — «провожу по нему рукой много раз в день, не променяю его и на пятнадцать девушек» [64]. Лунчжу точил его, натирая маслом, на небольшом камне. И теперь нож сверкал так, что в его блеске даже ночью можно было увидеть человека. Он был до того острым, что стоило положить на его лезвие волос и легонько подуть, как тот распадался на две части. Но Лунчжу продолжал точить нож каждый день.