В конце они оба умрут - Сильвера Адам

— Я со своими друзьями тоже попрощаться не успел, — говорю я.

— Что там случилось на твоих похоронах?

Я все время говорю о честности и призываю его снять груз с души, а сам не то чтобы очень с ним откровенен.

— Их прервали. И я так до сих пор и не смог связаться со своими друзьями. Надеюсь, они все-таки появятся до того как… — Мимо проезжает машина. Я хрущу суставами пальцев. — Просто я хочу, чтобы они знали, что я в порядке. Чтобы не гадали, жив я или нет. Но не могу же я им слать сообщения до тех пор, пока неизбежное наконец не случится.

— Создай себе профиль на форуме «Обратный отсчет», — предлагает Матео. — Я столько историй там перечитал, что могу помочь тебе разобраться.

В этом я не сомневаюсь. Хотя, если руководствоваться такой логикой, я уже должен быть королем секса, столько порнухи пересмотрел.

— Не, это все не для меня. Я даже к тамблеру и твиттеру так до сих пор и не привык. Только к инстаграму. Увлекся тут недавно фотографией, пару месяцев как. Инстаграм — это кайф.

— Можно посмотреть твой аккаунт?

— Конечно.

Я отдаю Матео свой телефон.

Профиль у меня открытый, потому что мне в принципе все равно, кто из незнакомых мне людей на него наткнется. Но смотреть, как незнакомый человек просматривает твои фото, — как-то странно. Я чувствую себя обнаженным, как будто только что вышел из душа, а кто-то смотрит, как я оборачиваю задницу полотенцем. Мои самые первые фотки из-за плохого света выглядят довольно непрофессионально, но редактировать их я не могу, и это, наверное, к лучшему.

— Почему они все черно-белые? — спрашивает Матео.

— Я завел аккаунт через несколько дней после того, как переехал в интернат. Мой кореш Малкольм сфотографировал меня… Вот фотка… — Я подвигаюсь ближе к Матео и прокручиваю страницу в самый низ, к моим первым фотографиям. Полсекунды перед этим я стесняюсь грязи под своими ногтями, но потом забиваю. Я кликаю по фотке, где сижу на кровати в Плутоне, закрыв лицо руками. Малкольм указан как автор этого кадра. — Это моя третья или четвертая ночь в семейном интернате. Мы играли в настольные игры, но в голове у меня все взрывалось от чувства вины за то, что я вполне сносно провожу время… Не, вру. Я офигенно проводил время. И от этого становилось только больнее. Я ушел, не сказав никому ни слова, и Малкольм пошел за мной, потому что меня слишком долго не было. И сфоткал мой нервный срыв.

— Зачем? — спрашивает Матео.

— Сказал, что любит отслеживать рост человека, причем не только физический. Он очень к себе строг, но в то же время умен как черт. — Кстати сказать, когда Малкольм впервые показал мне это фото спустя неделю, я пнул его по гигантской коленке. Сталкер. — Я делаю черно-белые фотографии, потому что после смерти сестры и родителей моя жизнь утратила цвет.

— И ты живешь, ни на миг о них не забывая? — спрашивает Матео.

— Точно.

— Я думал, люди регистрируются в инстаграме, просто чтобы быть в инстаграме.

— Такой вот я старомодный, — пожимаю плечами я.

— Твои фотки и правда в стиле старой школы, — кивает Матео. Он меняет позу и смотрит мне прямо в глаза. Потом улыбается, впервые за все время нашего знакомства, и — блин — это совсем не лицо Обреченного. — Тебе не нужен «Обратный отсчет». Пость все прямо здесь. Можешь еще создать какой-нибудь хештег или типа того. Но, по-моему, тебе лучше публиковать свою жизнь в цвете… Пусть плутонцы запомнят тебя именно так. — Улыбка сходит с его лица (такой уж сегодня день). — Забудь. Это тупо.

— Ничего не тупо, — говорю я. — На самом деле классная идея. Плутонцы будут заходить сюда и вспоминать черно-белые кадры из нашей с ними совместной жизни. Это как учебник истории, только круче. А мой Последний день будет контрастировать с остальными фотографиями и останется без фильтров. Можешь сфоткать, как я тут сижу? Если вдруг это будет мое последнее обновление в инстаграме, я хочу, чтобы все видели меня живым.

Матео снова улыбается, как будто позирует он, а не я.

Затем встает и направляет на меня камеру.

Я не позирую. Я просто сижу, прислонившись спиной к стене, в том самом месте, где убедил своего Последнего друга продолжить приключения и где он подсказал мне, как напоследок оживить мой аккаунт. Я даже не улыбаюсь. Я никогда не любил улыбаться, и начинать сейчас уже как-то странно. Не хочу, чтобы на фото друзья увидели незнакомого человека.

— Готово, — говорит Матео и протягивает мне телефон. — Если не понравится, пересниму.

Мне в принципе все равно — я не настолько от себя без ума, чтобы одобрять или отбраковывать свои же фотки. Но кадр, который сделал Матео, на удивление крут. Ему удалось поймать выражение моего лица — одновременно печальное и гордое. Такое было у моих родителей, когда Оливия выпускалась из школы. И даже переднее колесо моего велика получило камео.

— Спасибо, чувак.

Я загружаю фото без всяких фильтров. Думаю, не поставить ли хештег #последнийдень, но мне не нужны комментарии, полные фальшивого сочувствия типа: «О нет, покойся с миром!!!» или реакции всяких троллей вроде: «Мир паху твоему!!!» Самые дорогие мне люди и так все знают.

И я надеюсь, они помнят меня таким, какой я есть, а не тем парнем, который без веских на то причин бил кому-то морду.

ПАТРИК «ПЕК» ГЭВИН

07:08

Патрику «Пеку» Гэвину не звонили из Отдела Смерти, потому что он сегодня не умрет, хотя сам он ожидал звонка как раз перед тем, как позвонили его обидчику.

Сейчас он сидит дома, прижимая замороженную говяжью котлету к синякам. Котлета воняет, зато головная боль постепенно сходит на нет.

Не надо было Пеку бросать Эйми одну на улице, но она не хотела его видеть, да и он не то чтобы был очень ею доволен. Он позвонил ей со своего старого мобильника, но спор длился ровно до тех пор, пока она не вырубилась от усталости. И как же сложно было не бросить трубку, когда она сказала, что хочет попытаться снова найти Руфуса и провести с ним его Последний день.

С людьми вроде Руфуса Пек привык обходиться в соответствии с кодексом.

Кодексом, который вступает в силу, когда кто-то пытается вытереть об тебя ноги.

Пеку придется многое отложить на завтра. Но, Руфус, не жди добра, если Пек проснется, а ты все еще жив.

РУФУС

07:12

Телефон у меня в кармане вибрирует, и я готов поспорить, что это плутонцы, но надежда разбивается вдребезги, когда вслед за вибрацией я слышу звонок другого телефона. Матео проверяет свой смартфон, и оказывается, что нам пришло одно и то же оповещение. Еще одно сообщение, которое мы оба сегодня получаем: офис «Жизнь в моменте» — 1,2 мили от вас.

Я громко цыкаю.

— Это что еще за фигня?

— Никогда о них не слышал? — спрашивает Матео. — Они открылись прошлой осенью.

— Нет. — Я вполуха слушаю Матео, а про себя поражаюсь тому, что плутонцы так мне и не звонят.

— Это что-то вроде фонда «Загадай желание», — поясняет Матео. — Но для всех Обреченных, а не только для детей. У них там такая дешевая техника, которая создает виртуальную реальность и дает возможность Обреченным в безопасном режиме испытать те же чувства, что возникают у человека во время прыжков с парашютом или езды на гоночных авто.

— Типа содрали идею у фонда «Загадай желание» и упростили ее донельзя, так что ли?

— Мне кажется, там все не так уж плохо, — пожимает плечами Матео.

Я снова проверяю телефон на предмет пропущенных сообщений и, ступив на проезжую часть, натыкаюсь грудью на руку Матео.

Я смотрю вправо. Он смотрит вправо. Я смотрю влево. Он смотрит влево.

Машин нет. На улице глухо как в танке.

— Я знаю, как переходить улицу, — замечаю я. — Я типа всю жизнь это делал.

— Ты смотрел в телефон, — говорит Матео.

— Я знал, что машин нет, — объясняю я. Дорогу я перехожу инстинктивно. Если машин нет, можно идти. Если в поле зрения появляются машины, идти нельзя — или можно, но очень быстро.