Мой брат Том - Олдридж Джеймс

— Уймись, — одернул я его. — Злиться теперь не время.

Том только фыркнул в ответ.

Дверь нам отворила миссис Касл. Казалось, что жена Чарли должна быть похожа на него и ходить в таком же замасленном комбинезоне, но это была самая обыкновенная маленькая женщина. «Чарли на кухне», — сказала она, и мы пошли за ней по темному коридору.

Чарли, Финн и Микки Мэрфи сидели в небольшой кухне, где все было обито клеенкой, даже стулья. Вероятно, это был единственный способ уберечься от жирных пятен, живя с насквозь промасленным Чарли. Все трое сидели за кухонным столом и пили пиво.

— Здорово, Том. Здорово, Кит, — сказал Чарли. — Присаживайтесь.

— Спасибо, не хочется, — буркнул Том.

Но я сел и указал Тому на стул рядом. Миссис Касл предложила нам чаю, я сказал: «С удовольствием», — и мы долго молча потягивали горячий чай, а они допивали свое пиво, как будто даже в этом между нами не могло быть согласия. Было слышно, как шумят и галдят зрители, требуя начала. Чарли вытащил из кармана часы, сказал: «Пора!» — и повел нас в тесную мастерскую за гаражом, где на черном от грязи и масла полу громоздились останки допотопных «виллис-найтов»; здесь Том и Финн разделись до трусов, и мы все пятеро вышли в гараж. Там пол был земляной, плотно утрамбованный.

Два ярких фонаря вырывали из полутьмы ринг, уже оснащенный всем классическим реквизитом — ведро, табуреты, губки, только перчаток не было.

— А перчатки где? — сердито спросил Микки.

— Я думал, ты принесешь, — сказал Чарли Финну.

— Это еще с какой стати? — возразил Финн. — Что, у тебя перчаток нет?

— Одну минуту, — сказал Чарли и, подойдя к замасленному шкафчику у стены, достал оттуда две пары кожаных перчаток.

Мы стояли посреди ринга, рассматривая их, а заждавшаяся публика понукала нас выкриками. Одна пара никакими особенностями не отличалась, зато в другой правая перчатка была какая-то странная — маленькая, твердая, вся в желтых пятнах.

— Ну как, годятся? — спросил Чарли. — А то я могу послать к Локки за другими.

— Не нужно, — нетерпеливо поморщился Том. — Сойдут и эти.

— Тогда кидайте жребий, кому какие, — сказал Чарли, и Микки подбросил кверху монетку.

Выиграл Том, ему досталось выбирать.

И тут он совершил ошибку. Должно быть, следуя безотчетному эстетическому побуждению, он выбрал нормальную пару — себе на беду.

— Внимание, джентльмены! — возгласил Чарли со всей старомодной церемонностью, какой требует ритуал этого освященного традицией кровопускания. — Прошу надеть перчатки.

Я закрепил перчатки на кулаках Тома, квадратных, как и концы его сильных пальцев. Завязывая шнурки, я глянул ему в лицо. Оно было осунувшееся и бледное, как будто с него вдруг сошел красновато-кирпичный загар, а прозрачные голубые глаза смотрели как-то особенно беззащитно, но губы были плотно сжаты и казались полоской раскаленного металла.

— Джентльмены, — снова начал Чарли, и мы все вышли на середину ринга, — матч будет состоять из шести раундов по четыре минуты каждый. Запрещаются: захваты, удары головой и удары ниже пояса. По моему сигналу противники расходятся и по моему указанию занимают нейтральные позиции. В случае нокаута победа бесспорна, если шестой раунд закончится без нокаута, победителя определяю я. Возражений нет?

Мы что-то невнятно пробормотали, как богомольцы в церкви.

— В таком случае, пожмите друг другу руки и разойдитесь по местам, а затем вы снова сойдетесь, уже как противники, и посмотрим, кто кого.

Том и Финн обменялись знаками дружелюбия, по традиции предваряющими кулачную расправу. Я выставил табурет за веревку. В другом углу Микки, секундант Финна, торопливо давал ему последние наставления, ведь для обоих бокс был привычным делом. Я не мог дать Тому никаких наставлений, он в боксе понимал гораздо больше меня. Я мог только заняться кой-какой психологической подготовкой.

— По силам вы с Финном равны, — сказал я Тому. — Но у тебя есть перед ним особые преимущества. Ни злостью, ни сознанием своей правоты ты его не одолеешь. Только вот чем. — И я постучал себе по лбу.

Но Том не слушал. Я видел, что все в нем натянуто до предела: оставалось надеяться, что и Финн нервничает не меньше. Чарли позвонил в свой колокольчик. Том встал и повернулся лицом к противнику, в картинной позе чемпиона ожидавшему начала боя. До сих пор Финн почти все время молчал, но в водворившейся тишине мне послышалось легкое шипение, словно предупреждавшее, что пощады не будет.

Начало было для Тома неудачным. Финн сразу взял его в клинч и, упершись твердым подбородком в ямку над ключицей, проговорил ему в ухо (Том мне рассказывал это после боя): «Ну, держись, Квэйл, уж я постараюсь тебя так отделать, чтоб ты навсегда позабыл, что ты мужчина». И, улучив минуту, он коленом ударил Тома в пах.

Со всех сторон закричали и засвистели. Я сам не заметил происшедшего, но, увидев, как Том содрогнулся от боли, я бросился на ринг, ухватил Чарли за рукав и крикнул, стараясь перекрыть общий галдеж:

— Ты что же смотришь, а?

Но Чарли уже спешил развести противников.

— Слушай, Финн, — сказал он строго. — Ты боксер, а не хулиган. Будешь тут пускать в ход ярмарочные штуки, так я позабочусь, чтобы ты вообще не появлялся больше на ринге. Понятно?

Чарли проговорил это, стоя между ними и удерживая одного правой, другого левой рукой. Я глянул на Финна, и мне вдруг стало его жаль: я понял, что он нанес Тому запрещенный удар помимо своей воли. Лишенный многого в жизни, Финн, чтобы не отчаяться, должен был придумать себе что-то на замену, вот он и придумал, еще несколько лет назад. Мне всегда казалось, что в глубине души ему самому противны все его подлые выходки, но для него это был единственный способ стать вровень с Томом, вторгнуться в его прочный, надежный мир или, верней, вырвать его из этого мира, где так спокойно, ровно жилось. Я не мог слишком строго судить Финна; думаю, что и Том не мог при всем накале своей ненависти к нему в эту минуту. И Финн потом дрался честно до самого конца.

Чарли отпустил противников и едва успел сам уйти с дороги, как Том нанес Финну стремительный удар в голову, который тоже, в сущности, можно было счесть спорным. Финн качнулся в сторону, на какое-то мгновение оглушенный.

Снова из толпы раздались крики протеста.

Но Чарли не счел нужным останавливать схватку, и с этой минуты оба противника словно потеряли власть над собой. Был забыт всякий порядок, всякая дисциплина, они молотили друг друга в диком, бессмысленном, слепом ожесточении, и к концу первого раунда у обоих уже текла из носу кровь.

Я видел, что и тот и другой с трудом переводят дух, и подумал, что, пожалуй, на шесть раундов их не хватит: слишком уж нерасчетливо сыпались удары.

— Ты спятил! — сердито сказал я Тому, когда он опустился на табурет. — Помни, не будешь действовать с умом, так тебе крышка.

Вытирая кровь с его лица и груди, я пытался пронять его доводами рассудка, но встречал лишь пустой взгляд человека, глубоко безразличного ко всему, в том числе и к собственной судьбе. Позже он говорил мне, что весь этот шум и гам с самого начала не столько раззадоривал его, сколько вызывал чувство отвращения. Кровавая потеха, участником которой был он сам, как бы символизировала все то, против чего в нем в ту пору складывался вечный протест.

— Действуй с умом, — беспощадно твердил я, пока не раздался сигнал к началу второго раунда.

Опять они беспорядочно, точно в обыкновенной мальчишеской драке, стали дубасить друг друга по чему попало. Я услышал, как Микки Мэрфи крикнул Финну:

— Сдерживай его, Финн! Правой работай, правой! Сдерживай его!

Сдерживать противника ни одному, ни другому не удавалось, но я заметил, как вздрагивал Том всякий раз, когда Финн доставал его правой, на которой была та странная маленькая перчатка. Вероятно, ощущение было, как от удара зажатой в кулаке горстью цемента.

— Время! — крикнул Чарли.

Смачивая губку водой, я выжимал ее на тело Тома. Он свесил голову и тяжело дышал. Зубного предохранителя у него не было, и я хотел было приподнять его рассеченную губу, чтобы посмотреть, целы ли зубы, но он отмахнулся.