Она очень не хотела звонить Мите, но, в конце концов, решив, что цель в данном случае оправдывает средства, набрала его номер.
Митя долго мурлыкал в трубку, не скрывая своей радости от того, что Ольга ему позвонила, предлагал немедленно встретиться, услышав о невозможности рандеву предлагал встретиться завтра, послезавтра, через неделю. Когда же наконец Стадниковой удалось растолковать ему суть проблемы он обрадовался еще больше.
— Юльке позвони! — едва ли не крикнул он. — Он у Юльки наверняка тусутеся.
— Кто это — Юлька?
— Ну, как тебе сказать, Оля… Девушка такая. Москвичка. Ты не знала? Я не хотел тебе говорить…
«Вот сволочь какая, — подумала Стадникова. — Слизняк сраный. Не хотел он говорить. Да он от радости просто булькает. Заложил приятеля… Думает, что теперь ему от меня обломится… Думает, что я Лекова пошлю и он его место займет. Да ни хрена! Я Васильку устрою, конечно, он, подонок, по полной схеме у меня получит. Но этот гаденыш никогда со мной в койку не ляжет. Ладно. С паршивой овцы хоть шерсти клок…».
— Дай телефончик этой Юли.
— С удовольствием. Записывай.
— Кто там еще образовался? — спросил Куйбышев, когда Ольга повесила трубку.
— Какая-то курва московская, — хмуро ответила Стадникова. — Позвоню, узнаю.
Юля оказалась, как быстро поняла Стадникова по голосу и интонациям девушки, вовсе не «курвой». Она была очень недовольна поведением Василька, сказала, что он приехал к ней без звонка, прямо с вокзала, объяснив свое появление тем, что его внезапно «пробило». Ну, пробило, так пробило. Юля, давняя знакомая Кудрявцева и не последний человек в жизни московского андеграунда, пустила бедолагу переночевать, но среди ночи бедолага куда-то исчез, появился под утро в стельку пьяный с двумя бутылками водки, которые Юле пришлось выпить с ним на пару. Ольга не сомневалась, что именно так все и происходило. Уговаривать Василек умел, особенно женщин, что у него было, то было.
В конце концов, на второй день Юля поняла, что времяпрепровождение, предложенное ее ленинградским гостем может продолжаться довольно долго — денег у Лекова было более, чем достаточно, деньги эти он Юле показывал и говорил, что проблем с выпивкой и едой не будет.
И, действительно, он несколько раз бегал в магазин и проносил в избытке все самое дорогое из того, что можно было купить в московских гастрономах или на рынках.
Улучив момент, когда Леков находился в расслабленном и податливом состоянии, Юля вытащила у него из кармана пятьдесят рублей, взяла такси и поехала на Ленинградский вокзал. Там она купила билет на ночной поезд, вернулась, вручила его разомлевшему Васильку и, применив физическую силу выставила засидевшегося, а, точнее, залежавшегося гостя за дверь.
— Слушай, — спросил Царев. — А деньги-то она не свистнула?
— Нет, — ответила Стадникова. — Нет. Я женщин знаю. И Лекова знаю. Он уехал с деньгами.
— Так…
Ихтиандр потряс над стаканом пустую бутылку.
— Кто пойдет?
— Я, — Царев встал. — Моя очередь.
— И где теперь его искать? — Ихтиандр мрачно покачал головой.
— На верхней полке.
Стадникова посмотрела на Царева с интересом. Степень угрюмости в голосе Куйбышева была столь высока, что более депрессивно, по ее мнению, уже ничей голос звучать не мог. Однако Цареву удалось побить рекорд своего друга.
Шаркая ногами он подошел к двери, ведущей на лестницу, замер, медленно повернулся к Стадниковой и совсем уже замогильно вымолвил:
— Позвони-ка этой твоей Юле.
— Так я же только что…
— Позвони, — неожиданным басом повторил Царев. В обычных условиях голос его имел баритональный диапазон, иногда даже переходил на тенор.
— А что сказать-то?
— Пусть узнает телефон ресторана на Ленинградском вокзале.
— Зачем?
Куйбышев тяжело вздохнул.
— Ты, Саня, иди в магазин. А то совсем свихнешься. Какой, к черту, телефон ресторана?
— Любой. Администратора, директора, охраны… Любой телефон. Ты сам подумай, Игорь… Ты же его знаешь.
— Слушай! Точно!
Куйбышев вскочил с табурета, едва не уронив его и неуклюже хлопнул себя руками по округлым бокам.
— Точно! Оля! Давай, звони!
— О, Господи… Да ради Бога. Мне уже все равно.
— Тебе-то, может быть, и все равно, а нам, вот с Царевым далеко не все равно. Это когда мы с Сулей встретимся без бабок — вот тогда нам уже будет все равно.
***
— Я вас слушаю.
— Простите, нам бы администратора…
— Я администратор. Что вы хотели?
— А нельзя ли кого-нибудь из официантов?
— А вы кто, собственно, будете?
— Мы, понимаете ли, из Ленинграда звоним…
— И дальше что?
— У нас пропал товарищ…
— А я здесь при чем?
— Понимаете, мы думали, что он пошел в ресторан… Он, вообще, если честно, выпить любит… Думали…
— Стоп, стоп, стоп. Это из Питера, что ли?
— Ну да, я же говорю…
— Ха… Ну, вы даете, ребята. И как он выглядел, товарищ ваш?
— Такой приличный. В синем костюме… Волосы светлые… Приличный такой, в общем. Ну, приличный…
— Приличный. Сейчас, минуту подождите. У нас таких приличных полный зал каждый вечер.
Куйбышев сделал большие глаза и поднял руку, требуя тишины, хотя ни Стадникова, ни Царев, который по-прежнему стоял возле входной двери и без его предостережений боялись даже дыханием порвать тоненькую нить, которая, кажется, вела к исчезнувшему в столице Лекову.
— Але. Ну чего вам?
Куйбышев набрал в грудь побольше воздуха, словно собираясь нырнуть на максимально возможную глубину.
— Простите, а вы не официант?
— Ну, официант.
— Мы из Ленинграда звоним… Насчет товарища нашего.
— В синем костюме? Приличный такой? — московский официант сделал паузу и уточнил, — костюм, в смысле, приличнй у него был, да?
— Был? — переспросил Ихтиандр.
— Ну, что, я вам не справочное бюро, — раздраженно сказал официант. — Чего надо-то?
Ихтиандр просиял и поднял большой палец. Стадникова кинулась к нему и прижалась щекой к виску Куйбышева, пытаясь услышать, что говорит официант из Москвы.
— В синем…
— Ну, ребята, встречайте друга вашего завтра. Мы его на поезд посадили.
