Там мы стали другими - Ориндж Томми

– Знаешь, однажды я застрял здесь, в пустыне, – говорит Харви, не отрывая глаз от дороги. – Я выпивал с друзьями, и мы решили прокатиться. Такая ночь, как эта, казалась идеальной. Здесь даже не темно. Как тебе эта полная луна на песке, а? – Харви поглядывает на Джеки, затем опускает стекло и высовывает руку, чтобы почувствовать воздух.

– Покурим? – предлагает Джеки.

Харви достает сигарету для себя и издает неясный хрюкающий звук, что у мужчин-индейцев, насколько Джеки знает, выражает «да». – Я выпивал с близнецами, парнями из навахо. Один из близнецов не хотел, чтобы в пикапе пахло травкой, поскольку это была машина его подружки, поэтому мы остановились на обочине шоссе. Мы захватили с собой бутылку текилы. Выпили почти всю, болтали всякую чепуху пару часов, а потом решили, что нам нужно проветриться. Мы вышли в пустыню и забрались так далеко, что потеряли из виду свой грузовик, – рассказывает Харви.

Джеки больше не слушает. Она всегда находила забавным – хотя, скорее, ее это бесит, – что излечившиеся алкоголики обожают рассказывать о своих пьяных похождениях. У Джеки нет ни одной пьяной истории, которой она хотела бы поделиться с кем-либо. Пьянство никогда не приносило веселья. Это своего рода тяжкая повинность. Алкоголь отключал тормоза и позволял ей говорить и делать что угодно, не испытывая никакого стыда и сожаления. Она могла почувствовать что-то вроде уверенности в себе и отсутствие самосомнения – то, что часто замечает в других. Взять хотя бы Харви. Рассказывает эту дикую историю так, будто она в высшей степени увлекательна. И сколько людей вокруг, кажется, с рождения наделенных самоуверенностью и самоуважением. Между тем Джеки не помнит ни одного дня, когда бы ей в какой-то момент не хотелось сжечь свою жизнь дотла. Но вот сегодня, почему-то именно сегодня, у нее такой мысли не возникало. Это что-то да значит. Это не просто так.

– А потом, хоть и не помню, как отрубился, – продолжает Харви, – я проснулся в песках, а близнецов и след простыл. Луна не уплыла слишком далеко, значит, прошло не так уж много времени, но они куда-то делись, и я побрел туда, где, как мне казалось, мы припарковались. Мне вдруг стало очень холодно, чего раньше я не чувствовал. Холод, как на берегу океана, как в Сан-Франциско, когда сырой холод пробирает до костей.

– А до того, как ты вырубился, не было холодно? – спрашивает Джеки.

– Тут-то и начинаются странности. Я шел, должно быть, минут двадцать или около того, конечно, не в ту сторону, а углубляясь в пустыню, и вот тогда я их увидел.

– Близнецов? – Джеки поднимает стекло. Харви делает то же самое.

– Нет, не близнецов, – говорит он. – Я знаю, что это прозвучит безумием, но передо мной возникли два очень высоких, очень белокожих парня с белыми волосами. Правда, не старики и не пугающе высокие – просто, может, на полфута выше меня.

– Сейчас ты скажешь, что проснулся от того, что близнецы лежали на тебе, или что-то в этом роде, – говорит Джеки.

– Я подумал, может, близнецы подсыпали мне что-нибудь. Я знал, что эти парни из Туземной американской церкви, но я уже пробовал пейот [65] раньше и знаю его эффект, а тут совсем другое. Я остановился шагах в десяти от парней. Глаза у них были огромные. Не в том смысле, как у инопланетян, просто необычно большие, – продолжает Харви.

– Чушь собачья, – говорит Джеки. – Харви напился в пустыне, и ему приснился странный сон, конец истории.

– Я не шучу. Эти два высоких белых парня с белыми волосами и большими глазами, сутулые, просто смотрели куда-то вдаль, даже не на меня. Я убрался оттуда к чертовой матери. И, если это сон, так тому и быть, потому что я до сих пор не очнулся от него.

– Все это сильно смахивает на пьяный бред. Разве, когда напиваешься, память не подводит?

– Это верно, но пойми, когда появился интернет, или, вернее, когда я начал им пользоваться, первым делом я задал поиск высоких белых парней в пустыне Аризоны, и кое-что прояснилось. Их называют Белыми гигантами. Пришельцами. Это не шутка. Можешь сама посмотреть, – говорит Харви.

В кармане у Джеки вибрирует телефон. Она достает его, зная, что Харви подумает, будто ей приспичило поискать в интернете этих Белых гигантов. На экране всплывает необычно длинное сообщение от Опал.

«Я уже решила, что ты бы сказала мне, если бы нашла у себя в ноге паучьи лапки, еще раньше или после того, как я написала тебе про Орвила, но теперь мое предположение не имеет смысла, потому что я нашла паучьи лапки у себя в ноге незадолго до того, что случилось с Рональдом. Я никогда не говорила тебе об этом, вот только сейчас вспомнила. Мне нужно знать, бывало ли с тобой такое. Я чувствую, что это как-то связано с мамой».

– Я читал на одном сайте, что Белые гиганты теперь управляют Америкой, представляешь? – продолжает Харви. И Джеки становится грустно за Харви. И за Опал. И за эти паучьи лапки. Если бы она когда-нибудь нашла у себя в ноге чьи-то лапки, то, наверное, покончила с этой чепухой раз и навсегда. Она настолько ошеломлена всем происходящим, что чувствует усталость. С ней порой случается такое, и она воспринимает это с благодарностью, потому что обычно мысли не дают ей уснуть.

– Я собираюсь немного поспать, – говорит Джеки.

– О. Ладно, – понимающе произносит Харви.

Джеки прислоняется головой к окну. Смотрит, как струится и колеблется белая лента шоссе. Как поднимаются и опускаются волнами телефонные провода. Ее мысли блуждают, слабеют, бесцельно цепляются за что-то. Она думает о своих молярах, о том, как они ноют всякий раз при попадании в рот чего-то слишком холодного или горячего. Думает о том, сколько времени прошло с ее последнего визита к дантисту. Ей любопытно, что там было с зубами у мамы. Она размышляет о генетике, о крови и венах и о том, почему бьется сердце. Она смотрит на темное отражение своей головы в оконном стекле. Глаза беспорядочно моргают и наконец закрываются. Она засыпает под тихий гул дороги и ровное урчание мотора.

Часть III

Расплата

Опал Виола Виктория Медвежий Щит

Каждый раз, когда Опал садится за руль своего почтового грузовика, она выполняет один и тот же ритуал. Смотрит в зеркало заднего вида и встречает свой взгляд с отпечатком прожитых лет. Ей не нравится думать о том, как давно она работает почтальоном в USPS [66]. Не то чтобы ей не нравилась эта работа. Просто тяжело видеть годы на своем лице, «гусиные лапки» вокруг глаз и морщины, расползающиеся по коже, как трещины в бетоне. Но даже при том, что она ненавидит свое стареющее лицо, ей не избавиться от привычки смотреть на него, когда перед ней оказывается зеркало, в котором она ловит одну из немногих версий собственного лица, доступных глазу, – на поверхности стекла.

Опал ведет машину и вспоминает, как впервые взяла к себе мальчишек на выходные в самом начале процесса усыновления. Тогда они все вместе поехали в универмаг Mervyn’s в Аламеду за новой одеждой. Опал посмотрела на Орвила, примеряющего перед зеркалом наряд, который она выбрала для него.

– Тебе нравится? – спросила она.

– А как быть с ними? – Орвил показал на отражения их обоих в зеркале. – Откуда нам знать, что это не один из них примеряет, а мы только копируем?

– Смотри, я сейчас помашу, – сказала Опал и взмахнула рукой перед трехстворчатым зеркалом за дверью примерочной кабинки. Лутер и Лони прятались рядом за вешалкой с одеждой.

– Она могла сначала помахать рукой, а потом ты не удержалась и скопировала. Но посмотри на это, – сказал он и пустился в дикий пляс. Размахивая руками, он подпрыгивал и кружился. Опал даже показалось, что он танцует пау-вау. Но этого быть не могло. Он просто бесновался перед зеркалом, пытаясь доказать, что никто не управляет его движениями, кроме него, Орвила, по эту сторону зеркала.