Мы живём на границе - Верещагин Олег Николаевич

Он осекся. С двух нажранных рях на него смотрели равнодушные глаза добротных американских боевых роботов. Вишнепольский засмеялся.

И тогда атаман заплакал.

– Сволочи, – сказал он сквозь тяжелые слезы, - за сколько ж вы Россию продали!?.

…Возвращение отца Глеба сопровождалось таким матом, что Сергей не поверил своим ушам. Илья Григорьевич при нем ни разу не матерился, что уж говорить о дочках, затихших на краю скамьи. Но вид вошедшего старшего Семаги был куда страшнее матерных слов – черное от гнева лицо, почти прорвавшие кожу скулы. Он тяжело бухнулся на стул.

– Дядя Илья… – начал Сергей. – А как же…

– А вот так же? – гаркнул тот. – Детей – их уголовники казнили. И на север ушли, там их и ищут. А чтоб мы мирных соседей не затронули – станицу с юга ОМОНом блокировали! – он снова выругался, треснул кулаком по стелу и тоскливо сказал: – Ну не стрелять же их, дураков… ведь русские… Ты чего смотришь, дура?! – заорал он на жену. – Водки неси!

Сергей встал и тихо скользнул в комнату Глеба.

Тот стоял у окна, повернулся на шаги – почтя такой же страшный, как отец, только лицо Глеба было опухшим от слез, но глаза глядели жестко и пристально.

– Слышал? – спросил Сергей. Час назад Глеб орал, цепляясь за отца: "Пап, возьми меня! С собой возьми! Пап, ну возьми!" – а тот молча и яростно отдирал его и в конце концов просто швырнул в угол. Сцена была тяжелая и страшная, Сергей не хотел о ней вспоминать.

– Слышал, – сказал Глеб нехорошим голосом. - Со мной пойдешь?

– Не выпустят, да и не догоним, время потеряли, – Сергей его понял без слов. Глеб усмехнулся одной стороной рта:

– Полетим. Понял? Мы с ребятами эту тропу знаем.

– Планеры? – спросил Сергей. Глеб кивнул. – Посадят, если не убьют.

– … – коротко сказал Глеб. – Ну как?

– Пошли, – кивнул Сергей, чувствуя, как холодеет внутри. – За ребятами зайдем.

– Конечно, я же рулить этой штукой не умею, а Серб и Сухов – умеют.

Илья Григорьевич не обратил на мальчишек никакого внимания. Но мать Глеба вышла следом на крыльцо, молча обогнала их и заступила дорогу:

– Куда? – тихо спросила она. Глеб поднял глаза, похожие на две свинцовых бляшки с черными дырами.

– Пусти, – так же тихо сказал он.

– Не пущу, Глебушка, сыночек… – ее глаза расширились, стали горестными.

– Мать, – сказал Глеб, – если не пустишь – я от тебя откажусь.

Секунда. Воздух звенел, отодвинулись звуки беды, окутывавшие станицу. Сергей чувствовал, как сводит мышцы ног. Хотелось закричать – истошно…

Перекосив рот, женщина шагнула в сторону. Глеб пошел мимо, только сказал:

– Ма, помолись за нас.

У Сергея слов не нашлось.

ОМОНовцы на заставе потешились вовсю. Всех пятерых заставили раздеться догола, уложили в пыльную траву с руками на затылке и полчаса, не меньше, перетрясали одежду и велосипеды. Все это сопровождалось руганью и тупыми шутками. Мальчишки молча лежали, и, когда ОМОНовцам это надоело, они пошвыряли одежду в пыль, после чего толстошеий сержант с бутылкой пива в руке, командовавший обыском, сказал:

– Ла-ана, пусть езжают, казачня с…ная, – и пост ещё долго улюлюкал и отпускал гадости вслед парням.

Сергей увидел, что Володька плачет. Осетинский мальчишка плакал молча, смахивая слезы движением голова, потом сказал:

– Я их найду и перебью потом. Собаки…

– Не стоит, – сказал серьезно Серб. – Они просто переростки, играющие во власть. Ты же не обижаешься, когда тебе пятилетние пацаны разную ерунду кричат?

Володька подумал и хмыкнул, потом засмеялся:

– Ладно…

Глеб ничего не приказывал, вообще не говорил, только жал и жал на педали, поэтому Серб начал распоряжаться:

– Ми с Петькой сразу на поле. Там сейчас никого нет, это точно. Всё приготовим. Вы трое давайте на наш склад, привезите все, что нужно. Пулемет обязательно. И еще вот что… – он остановился, жестом затормозил других. – Джигит… Володь, ты с нами не летишь.

– Что?! – тот свел брови, заморгал. – С какого…

– Планеры нужно разогнать машиной, катапульту мы не сделали, – Мирослав покусал губу. – Мы с Петькой нужны, чтобы управлять. Глеб не останется, это ясно. А Сергей не умеет водить. И получается…

Еще утром Володька не стал бы ничего слушать. Еще утром он полез бы в драку. Но с утра прошла целая жизнь. Он покачался на расставленных по сторонам велика ногах и коротко сказал:

– Хорошо…

…Когда Глеб, Сергей и Володька подъехали к полю, то Мирослав и Петька сидели в высокой траве, обхватив колени, и смотрели в небо. Там быстро проплывало одинокое облачко. Оба "хортена" стояли, чуть накренившись на правую сторону, прицепленные тросами к УАЗику без тента.

– Замки пришлось посбивать, – без особого огорчения сказал Мирослав, поднимаясь. – Зато подумают, что обворовали.

Они переоделись. Володька с грустным лицом складывал вещи в рюкзак, притороченный к багажнику. Мальчишки больше не разговаривали – о чем? То, что они собирались сделать, поставило их вне привычного мира, и разговаривать стало бессмысленно. Глеб нацепил на себя тяжеленную сумку с двумя пулеметными "блинами", поднял "дегтярь". Сергей рассовал по карманам жилета шесть магазинов к ППШ, седьмой вставил в гнездо, дернул затвор, поставил его в предохранительный вырез. В кобуру на поясе убрал ТТ с запасной обоймой, прицепил три гранаты, рассыпал по карманам сколько-то патрон, как конфеты. Петька и Мирослав делали то же. Они не напрасно тренировались с этим оружием…

– Ну что, все, – нарушил молчание Мирослав. – Пошли… Я с Глебычем лечу, Сухов, ты с Боксом.

– Слава Господу, что мы – есть, – сказал Петька, крестясь. – Слава Господу, что мы – казаки.

И они пошли к планерам – четверо мальчишек, не пожелавших принять беду, не пожелавших поверить в ложь, не пожелавших подчиниться паскудству, не пожелавших отвернуться от схватки. И именно поэтому – одиноких. За ними не стояло сейчас ничего – не стояло даже могучего и многочисленного Кубанского войска, парализованного враньем и трусостью всего нескольких человек. Ничего – кроме их дружбы, достоинства и веры.

Володька сжал на миг зубы, чтобы не расплакаться снова. И побежал к машине.

Когда он вскочил в УАЗик и обернулся, Мирослав как раз захлопывал колпак своей кабины. Планеры замерли в траве, равнодушно отблескивая граненым остеклением. Володька решил больше не думать – он просто сделал все, что нужно и, увидев в специально установленное зеркало "отрыв" – рванул стопор и затормозил.

Через миг над его головой прошли, удаляясь и набирая высоту, два странных летающих объекта. На самодельных планерах улетали на юг четверо вооруженных оружием Великой Отечественной мальчишек.

Володька Баразов встал коленях на сиденье и начал молиться на родном языке Гюрги-Георгию, прося его о том, чтобы друзья вернулись… и обещая, что, если это не суждено им, он, осетин Баразов, отомстит за них. И за русских. И за серба.

За друзей…

…– Черт, черт, черт… – шептал Петька.

В кабине было достаточно просторно – она и проектировалась на двоих. Но Сергей чувствовал себя не уютно. С начала полета – его давила мысль, что они летят по воле ветров и ничего нельзя изменить. Правда, Петька действовал совершенно уверенно, да и планер Глеба и Мирослава летел почти в крыло. Но десять минут назад они влетели в это молоко, и теперь Сергей ежесекундно ждал: вот сейчас из этого то ли тумана, то ли туч вынырнет скала, и…

– Мы хоть правильно летим? – не выдержал он. Петька отозвался, не поворачиваясь (из-под кубанки на загорелую шею сползали струйки пота):

– Да летим-то мы правильно, компас-то есть… Тут плохо, что я ни скорости толком определить не могу, ни где мы… По расчетам – уже в Чечне, тогда надо спускаться, а то до Терека проскочим, что тогда делать? А как спускаться, блин?! Куда?! И откуда это взялось, солнечно же было… черт… Попробую снизиться, вдруг из нижней кромки выскочим, если это облака…