Мистер Роберт откинул волосы назад и завязал в хвост.
— Чем эта ядовитая медицина может помочь? Она же ее не лечит, разве не так? Она лишь убирает симптомы, правда?
— Эти лекарства могут сократить частоту припадков. Могут ослабить серьезность симптомов.
— А ты не думаешь, что твоя мать лучше знает, что ей больше подходит? — Мистер Роберт несколько раз тряхнул хвостом, чтобы уложить его на место. — Может, дадим ей право решать? — Он прошел мимо нее в кухню. — Рэйки лечит симптомы болезни без всяких побочных эффектов.
Тина не двигалась.
— Вчера вечером она приняла лекарства, и они помогли.
Мистер Роберт пожал плечами:
— Это еще ни о чем не говорит. Токсичность накапливается в организме. Раньше или позже лекарства перестанут действовать. Это факт, можешь проконсультироваться у любого врача. — Он начал убирать посуду.
Тина ушла в свой кабинет и закрыла дверь. Шлепнулась на пол, подтянула к себе рюкзак и стала в нем копаться, пока не нашла хрестоматию для чтения к занятиям Аламо. Открыла то место, на котором остановилась, и начала читать. После нескольких минут безуспешных попыток вчитаться, когда глаза переместились в самый низ страницы, Тина услышала, как стукнула входная дверь. Она встала и вышла на кухню.
На столе лежала записка: «Извини. Удачного дня». Она дописала внизу: «Ты тоже извини». И добавила: «Еду в университет учиться, потом на вечеринку аспирантов. Ложись спать, не жди меня».
Беркли
Тина занималась в своем институтском кабинете. Никто из ее соседей не появился — наверное, что-нибудь исследовали или занимались дома, где, конечно, удобнее, чем в тесном и обшарпанном кабинете. К пяти часам она прочла лишь половину материалов по курсу профессора Аламо. Насыщенность статей была умопомрачительной.
Дочитав одну из статей — вторую из пяти необходимых, — она закрыла хрестоматию и положила в рюкзак.
Проверила электронную почту. Только спам: студенты ищут жилье, информация по занятиям и расписанию. Только одно было стоящим: Уиджи напоминал ей о вечеринке и сообщал, что прекрасно провел вчера вечером время. Тина написала краткий ответ: «Я тоже! Увидимся на вечеринке».
Она закинула рюкзак за плечо и вышла из кабинета. В холлах института было тихо, большинство студентов и профессоров уже ушли. Работали только несколько человек из обслуги.
Она прошлась вниз по Телеграф-авеню; под ярким полуденным солнцем уличные торговцы предлагали товар — вручную выкрашенные рубашки и майки, стикеры на бамперы («Питайся лапшой — вырастешь большой», «Добро пожаловать в Полицейское государство Беркли, Калифорния»), ювелирные украшения ручной работы, благовония. Тротуары были забиты в основном студентами с их полиэфирной мешаниной старого и нового стилей: кто в мешковатых штанах, кто в джинсах и футболках. Кучка уличных мальчишек с торчащими в разные стороны волосами, утыканных пирсингом, и щенки грелись на солнце перед «Интермеццо», где подавали супы и салаты, и ожидали, когда посетители вынесут им остатки своих трапез или поделятся сдачей.
Тина завернула за угол и вошла в полупустую кофейню «Полунота». Взяла латтэ и села за тот же столик, который облюбовала еще в первый день занятий. Она разложила на коленях хрестоматию профессора Аламо. Если продвигаться с такой скоростью, к концу семестра она все еще будет на материалах первой недели. Она сделала два глотка и углубилась в статью, где высказывалась гипотеза о нахождении сознания в синапсах головного мозга, в самой передаче нейрохимического вещества. Автор выдвигал гипотезу, что когда синапс возбуждается, это и есть вспышка сознания, и правильная комбинация таких вспышек создает особый вид субъективного опыта.
Прочитав несколько страниц — где-то четверть статьи, — Тина подняла голову. Она осталась одна, персонал кофейни сосредоточился на уборке. Тина допила латтэ и закрыла хрестоматию. До вечеринки оставалось еще часа два, но она не могла прочесть больше ни слова. Тина отнесла свою чашку к мойке и вышла на улицу.
Она бесцельно бродила по основному кампусу мимо магазинов, заваленных майками, теннисками, бейсболками с символикой университета. Посмотрела на книги, выставленные в витрине студенческого магазина, и пошла вдоль Земляничного ручья, петлявшего по кампусу и исчезавшего в подземной трубе.
В центре Беркли Тина села на поезд до Эшби. Оттуда — двадцать минут пешком до больницы. В реабилитационном крыле она спросила дежурную сестру, можно ли ей посетить сэнсэя. Тот лежал на спине с открытыми глазами.
Он моргнул, когда Тина наклонилась над ним и произнесла:
— Сэнсэй.
Она не могла определить, моргнул ли он, отреагировав на ее появление, или просто моргнул. Его взгляд был сфокусирован не на ней, и даже не на потолке, но далеко за его пределами. Тина села на стул рядом с кроватью.
— Как вы себя чувствуете? — спросила она. — O-гэн-ки дэс ка?[50]
Сэнсэй долго оставался без движения. Затем его рот открылся, словно он хотел что-то сказать. Но сразу же закрылся. Голова повернулась к Тине — или, по крайней мере, на звук ее голоса. Когда его взгляд нашел ее, левая часть его рта приподнялась, будто он пытался улыбнуться.
— Сэнсэй?
Его рот открылся и снова закрылся. Будто у рыбы, что попалась в сеть, — ее подняли на борт и теперь она медленно тонет в воздухе.
Что ты
видишь такого
что не вижу я?
много чего
ничего
Тина наблюдала за сэнсэем, иногда разговаривала с ним, когда вошел доктор Джеффри.
— Ну как мы сегодня? — поинтересовался он.
— Пока не разговаривает. Как вы думаете, он понимает, что мы говорим?
— Возможно. Иногда кажется, что он понимает слово-другое. Но пока он не сообщит нам, что понимает, мы этого не узнаем.
Сэнсэй пристально смотрел сквозь потолок. Врач наклонился над кроватью и посмотрел в его глаза.
— Вы помните его рисунки? — спросила Тина.
— Да.
— Один из его учеников сказал, что они состоят из частей японских иероглифов — ключей, — но как целое бессмысленны. Вроде аграфии.
Врач достал фонарик и посветил в глаза сэнсэю.
— Аграфия — конечно, это похоже на правду.
— Возможно, он пытается общаться с нами через рисунки, но не может правильно начертать знаки.
— Вероятно. — Доктор сделал запись в своей папке. Тина запустила руку в рюкзак, вынула тетрадь и нащупала маркер.
— Можно мне кое-что попробовать? — спросила она У врача. Не поднимая глаз, тот ответил:
— Конечно.
Тина положила тетрадь, открытую на чистом листе, кровать рядом с сэнсэем и протянула ему маркер.
Он сосредоточился сначала на ней, затем на маркере. Принял его и перевернулся на бок. На чистой странице сделал несколько движений маркером. Потом выронил маркер, перевернулся на спину и закрыл глаза.
Тина взяла тетрадь. Она не могла распознать здесь никаких иероглифических элементов. Штрихи не походили ни на что. Она показала рисунок врачу.
— Говорит это вам что-нибудь? — спросил он.
— Нет. Интересно, тем не менее. Веет какой-то грустной красотой.
Доктор отметил что-то еще в своих записках.
— Мне нужно к другому пациенту.
Перед тем как покинуть палату вслед за врачом, Тина бросила последний взгляд на сэнсэя. Казалось, он уснул.
Живот
сожаления
