Платформа - Уэльбек Мишель

Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57

Полчаса спустя туда ввалился Бертран Бредан в сопровождении двух-трех знакомых мне девиц и еще каких-то людей, среди которых я уз­нал шефа спонсорского отдела банка. Они расположились за соседним столиком, и мне ничего не оставалось, как пойти поздороваться. Бредан мне искренне обрадовался – я и в самом деле ему серьезно помог. Разго­вор затянулся, Валери подсела к нам. Не помню точно, кто предложил отправиться к «варварам» – в «Bar-Bar» – возможно, сам Бредан. Я согла­сился, совершив тем самым очередную глупость. Попытки большинства секс-клубов включить в свою программу еженедельные вечера садомазо­хизма провалились. В отличие от них «Bar-Bar», изначально предназна­чавшийся для садомазохизма и не предъявлявший, кроме особых случа­ев, жестких требований к одежде, со дня своего открытия пользовался популярностью. Я знал, что садомазохисты – публика весьма специфи­ческая, утратившая всякий интерес к обычному сексу и, соответствен­но, обычным секс-клубам.

У самого входа ерзала в клетке, словно не находя себе места, женщи­на лет пятидесяти с румяным лицом, в наручниках и с кляпом во рту. Приглядевшись, я увидел, что ноги у нее прикреплены железными цепя­ми к прутьям клетки; всей одежды на ней был только корсет из искусст­венной черной кожи, поверх которого свисала большая дряблая грудь. У этой рабыни имелся хозяин, намеревавшийся, по здешним обычаям, продать ее с молотка на один вечер. Похоже, ей тут не слишком нрави­лось; как я понял, она вертелась туда-сюда, пытаясь спрятать свои целлюлитные ягодицы – но напрасно, клетка-то открыта с четырех сторон. Возможно, она таким способом зарабатывала на жизнь: я слышал, что люди продают себя в рабство по тысяче, а то и по две за вечер. Я вооб­разил, что это какая-нибудь мелкая служащая, телефонисточка из собе­са, сводившая таким образом концы с концами. Свободным оказался только один столик у входа в первый зал пыток. Как только мы сели, к нам приблизилась парочка: чернокожая повелительница с голым задом тащила на поводке совершенно лысого пузатого мужчину в тройке. По­равнявшись с нами, Она остановилась и велела ему раздеться. Он пови­новался и оголил довольно большие для мужчины жирные сиськи. Она достала из сумочки два металлических зажима и прицепила их к крас­ным продолговатым сосцам. Мужик скривился от боли. Затем она дерну­ла за поводок, он опустился на четвереньки и поковылял за ней; складки живота у него тряслись, в тусклом освещении тело казалось очень блед­ным. Я заказал виски, Валери – апельсиновый сок. Она упорно глядела в стол, стараясь не замечать всего, что творилось вокруг, в разговоре не участвовала. Маржори и Жеральдина, знакомые девушки из Управления изобразительных искусств, наоборот, выглядели возбужденными. «Сего­дня все очень целомудренно, очень», – разочарованно проворчал Бредан. Он рассказал нам, что в иные вечера тут загоняют иголки в яички или в головку члена; а как-то раз одному типу повелительница клещами выдрала ноготь. Валери передернуло от отвращения.

– По-моему, это ужасная мерзость, – сказала она не в силах больше сдерживаться,

– Почему мерзость? – удивилась Жеральдина. – Если участники со­глашаются добровольно, то нет проблем. Договор как договор, не хуже любого другого.

– Не верю, что можно добровольно согласиться на унижения и страда­ния. А если и так, то все равно это недопустимо.

Валери заметно нервничала, и я подумывал, не перевести ли мне разговор на палестино-израильский конфликт, а потом вдруг понял, что мне глубоко наплевать на мнение этих девиц; если они перестанут мне звонить – мне же лучше: работы меньше.

– Вообще-то мне все они противны, – сказал я и добавил немного тише: – И вы тоже.

Последней фразы Жеральдина не услышала или сделала вид, что не слышит.

– Если совершеннолетний человек, – сказала она, – желает страдать и изучать мазохистскую составляющую своей сексуальности, я не понимаю, по какому праву кто-то может ему помешать. У нас все-таки де­мократия.

Она тоже нервничала, и я уже чувствовал, что сейчас она перейдет к правам человека. При слове демократия Бредан взглянул на нее с презре­нием; он обернулся к Валери.

– Вы правы, – сказал он мрачно, – это полнейшая мерзость. Когда я вижу человека, который соглашается, чтобы ему выдирали ногти, чтоб на него испражнялись, и потом еще жрет говно своего палача, я нахожу это мерзким. Но именно мерзость в человеке и интересует меня больше всего.

Прошло несколько секунд, после чего Валери спросила с болью в го­лосе:

– Почему?

– Не знаю, – отвечал Бредан бесхитростно. – Я не верю, что на чело­веке лежит проклятие, потому что вообще не верю ни в какие проклятия и ни в какие благодати. Но мне кажется, что, всматриваясь пристальней в страдания и жестокость, господство и рабство, мы приближаемся к са­мой сути – к природе сексуальности. Вы не согласны?

Он обращался ко мне. Да, я был не согласен. Жестокость свойствен­на человеку издавна, мы встречаем ее у примитивных народов: во време­на первых племенных войн победители сохраняли жизнь некоторым пленникам, чтобы потом заставить их умирать в страшных муках. Эта тенденция сохранилась и дошла до наших дней: когда разражается вой­на, хоть с внешним врагом, хоть гражданская, обычные моральные рам­ки рушатся, и – независимо от расы, национальности, культуры – неиз­менно появляются люди, находящие радость в изуверстве и истязаниях.

Тому есть множество примеров, но только это не имеет ничего общего с истинным сексуальным наслаждением, столь же древним и столь же сильным. Короче, я был не согласен; но, как всегда, понимал, что спо­рить бесполезно.

– Пройдемся? – предложил Бредан, допив пиво.

Я пошел за ним в первый зал пыток, а все остальные за нами. Мы на­ходились в подвале со сводчатым каменным потолком. Музыкальный фон слагался из очень низких органных аккордов, на которые наклады­вались вопли истязаемых. Музыка транслировалась через громадные усилители. Повсюду были красные прожекторы, маски и орудия пыток в специальных подставках; на оборудование, должно быть, угрохали це­лое состояние. В углублении, похожем на альков, висел прикованный мужчина, истощенный и лысый, ноги его были зажаты деревянными ко­лодками на высоте полуметра от пола, а кисти наручниками прикрепле­ны к потолку. Его повелительница, облаченная в черный латекс, сапоги и перчатки, расхаживала вокруг него с хлыстом из тонких ремешков, инкрустированных драгоценными камнями. Сначала она долго хлестала его по ягодицам размашистыми ударами с оттяжкой; мужик этот, совер­шенно голый, повернутый к нам лицом, орал от боли. Вокруг собрались зрители.

– Она, я думаю, на втором уровне, – шепнул мне на ухо Бредан. – Первый – это когда останавливаются при появлении крови.

Член и мошонка у парня болтались в пустоте, длинные и будто свернутые набок. Повелительница обошла его кругом, порылась в сумочке у себя на поясе, извлекла оттуда несколько крючков и всадила их в мошонку; проступили капельки крови. Половые органы она хлестала аккуратней. Тут все было на пределе: зацепившись за крючок, ремешок разорвал бы кожу. Валери отвернулась, прижалась ко мне.

– Пошли, – умоляюще проговорила она, – пошли, я тебе после объ­ясню.

Мы вернулись в бар; все остальные были настолько поглощены зре­лищем, что не обратили на нас внимания.

– Эту бабу, которая его хлестала, я знаю, – сказала Валери вполголо­са. – Я видела ее всего однажды, но не сомневаюсь, что это она… Это Одри, жена Жана Ива.

Затем мы сразу ушли. В такси Валери неподвижно смотрела в одну точку. В лифте она продолжала молчать. И только закрыв за собой дверь квартиры, обернулась ко мне:

– Мишель… ты находишь, что я несовременна?

– Да нет же! Я и сам этого не переношу.

Палачей я еще хоть как-то могу понять, они мне отвратительны, но я знаю, что существуют люди, которым нравится истязать других; с чем я не в состоянии смириться, так это с поведением жертв. Как че­ловек может дойти до того, чтобы предпочитать страдания радости? Не знаю, таких надо перевоспитывать что ли, любить их, учить на­слаждаться.

Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57