Русские на Мариенплац - Кунин Владимир Владимирович

Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76

– Кажется, нет.

Мне вернули письмо и паспорт, приказали оставить вещи и послали на третий этаж – к «Абраму с русским языком», сказав, что у Абрама нет своего места – его нужно ловить. Но чаще всего он бывает на третьем этаже…

Я не стала пользоваться лифтом и вверх по лестнице пошла пешком. И вдруг, на свое счастье, услышала откуда-то сверху негромкую русскую речь. Женский голос слегка раздраженно говорил:

– Что ты дергаешься?! Что ты все время ищешь возможность понервничать?.. Ну, так сломался протез! Ай-ай-ай! Большое дело!.. Так пойдешь к цанарцу и починишь.

– И выложу ему двести марок… – уныло отвечал мужской голос.

– Таки выложишь. Ничего страшного. Лейбовичам за их паршивые зубы страховка оплатила пять тысяч! А у тебя двести. Тьфу! Заплатят, как миленькие!

– А если не заплатят?..

– Так тогда и будешь нервничать! Почему надо убивать себя раньше времени?!

Я мигом взлетела наверх и между вторым и третьим этажами на лестничной площадке увидела старика и старуху. Старуха была чем-то похожа на тетю Хесю.

– Здравствуйте! – сказала я им.

– Здравствуй, деточка, – ответила мне старуха, а старик только кивнул головой и прикрыл беззубый рот ладонью.

– Ради Бога, извините меня, но я услышала русскую речь и… – я посмотрела на старика: – Вы – не Абрам?

– Боже его упаси! – сказала старуха. – Я бы сразу же удавилась!

Через три минуты мы со старухой знали все. Она про меня, я – про Абрама. Никакой он не «Абрам». Он – обычный еврей Виталий из Ленинграда, где был каким-то доктором, а сбежав полтора года тому назад в Мюнхен, здесь переименовался в «Абрама» и сразу же заговорил на русском языке с еврейским акцентом, которого у него никогда не было и быть не могло, потому что он совсем еще молодой человек – ему не больше пятидесяти, а у молодых людей, родившихся и выросших в Ленинграде и Москве, акцента не бывает! Он уже говорит по-немецки и состоит в «Юдишегемайндшафт» на общественных началах, как промежуточное звено между начальством общины и русскими евреями. И все русские евреи от него буквально плачут, потому что он может сделать столько гадостей!.. А начальство в нем души не чает!..

Несколько раз старик пытался прервать старуху, подавал ей всякие знаки, чтобы она заткнулась, но та не обращала не него никакого внимания. А один раз прервала себя и сказала ему:

– Нам с тобой осталось три-четыре года жизни. Я устала всех бояться. Я там боялась, я и здесь должна бояться?! Девочка будет знать – к кому она идет!

Я выслушала старуху, сказала ей, что таких перевертышей я и в Израиле встречала навалом, и мне с ним детей не крестить, мне нужно только передать письмо вот этому человеку, который здесь большой начальник.

Старуха посмотрела на конверт и пожала плечами. Она никогда не слышала о таком человеке в Мюнхенской еврейской общине.

– Но если этот, так называемый «Абрам», – сказала старуха, – этот шейгиц, этот байстрюк, этот аид-а-моцер сможет тебе помочь, это будет первое доброе дело в его жизни! Иди на третий этаж. Он там вечно крутится. Ты его сразу узнаешь по его гнусной роже. Дай Бог тебе удачи!..

– У нас в общине нет человека с такой фамилией, – сказал мне этот Виталий-Абрам. – А я, слава Богу, знаю, что говорю.

Рожа у него была не такая уж гнусная. Я бы даже сказала – вполне интеллигентного вида. Небольшого росточка, рубашечка с галстуком, пиджачок, черные туфельки… Ни дать, ни взять – маленький чиновник беэр-шевского отдела абсорбции.

Мы стояли на третьем этаже в симпатичном и уютном холле, куда выходили двери трех или четырех служебных кабинетов. На стульях и диванчиках для посетителей в ожидании приема сидело несколько человек. Осторожно переговаривались шепотом и время от времени испуганно поглядывали то на закрытые двери кабинетов, то на этого Виталия-Абрама.

А он, сукин кот, всем своим видом, тоном, манерой не смотреть на собеседника, выказывая ему полное презрение, изо всех сил старался произвести впечатление «особы, приближенной к императору», которой известно что-то такое, чего другим знать не положено.

И чудовищный, наигранный, мерзейший псевдоеврейский акцент, с которым даже в Жмеринке никто не разговаривает!

– И не надо мне ваше письмо! Заберите его! Я не знаю, кто это писал и кому оно адресовано. Я знаю только, что вы пришли не по адресу. Я вообще не понимаю, как вас сюда пропустили! За какие такие ваши прелести? – он поглядывал на сидящих, словно хотел показать им, как надо разговаривать с такими, как я.

Но я решила, что вытерплю все! Обратной дороги у меня не было.

– Ну, пожалуйста… – говорила я, не обращая внимания на его хамский тон. – Может быть, вы проконсультируетесь с кем-нибудь?.. Человек, который писал это письмо…

– Я не собираюсь ни с кем консультироваться! Если я сказал, что такого человека здесь нет – значит, нет!!!

В это время дверь одного из кабинетов открылась и оттуда вышла очень хорошо одетая дама средних лет. Посетители тут же почтительно встали. Абрам сразу же стал меньше ростом.

Дама заперла свой кабинет на ключ и вопросительно подняла брови, глядя на бывшего ленинградского Виталия – ныне мюнхенского Абрама.

Совсем другим тоном, совсем другим голосом, заискивающе улыбаясь, пожимая плечами и беспомощно разводя руками, Абрам-Виталий показал этой даме на меня, на мое письмо и стал что-то ей говорить.

Она молча выслушала его, взяла письмо в руки, прочитала написанное на конверте, грустно улыбнулась и вскрыла конверт.

Письмо было написано на иврите. Она прочла его, печально покачала головой и вернула письмо Абраму, сказав несколько фраз. Тот, как китайский болванчик, мелко и часто кивал головой. Затем дама сочувственно улыбнулась мне и с легким поклоном попрощалась со стоящими посетителями. И пошла к лифту.

Я же видела, как она легко прочла письмо! Какого же черта я не заговорила с ней на иврите – до сих пор понять не могу…

Абрам подождал, когда за дамой закроются створки лифта, и мгновенно снова обрел начальственный тон:

– А я что говорил?! Нет такого человека! Он умер одиннадцать лет тому назад. И ваш покровитель, который писал ему, мог бы об этом знать, а не писать письма на тот свет! И потом, оказывается, он просит, чтобы вам помогли устроиться в Мюнхене! Так вы же уже один раз эмигрировали?! Что же вы еще хотите? Еще раз эмигрировать? Теперь уже из Израиля в Мюнхен?! От чего вы теперь бежите? От антисемитизма? Или, может быть, вы ищете политических свобод?.. Не смешите людей и не морочьте им голову! Забирайте свое письмо и возвращайтесь к маме в Израиль. Германия вам не проходной двор! Это раз. А во-вторых, настоящая еврейская девушка не должна покидать землю предков! Другое дело, может быть, вы вообще не еврейка? Тогда, кто вам позволил придти в еврейскую общину?.. Что вы здесь делаете? Кто вас сюда к нам подослал?.. Как вы посмели здесь появиться?! Меня, как настоящего еврея, это просто-таки возмущает!

И тут во мне что-то сломалось. Даже в глазах темно стало.

– Кто-кто «настоящий еврей»? – спросила я. – Вы? Вы – «настоящий еврей»?!

– Да! Да! Да! – закричал он. – И горжусь этим! И попрошу очистить помещение!

– Нет, – сказала я с улыбочкой. – Вы не еврей. Вы – персонаж из черносотенного анекдота. Вы приволокли с собой из «совка» все самое худшее, самое отвратительное, и на этом пытаетесь теперь выстроить свою маленькую вшивую карьерку!.. И не смейте налегать на еврейский акцент, бездарность! Так разговаривают антисемиты, когда пытаются изобразить еврея. Ничтожество… Шесть миллионов погибших евреев должны в гробах переворачиваться только потому, что такая дешевка, как вы, представляет их сегодня среди оставшихся в живых!

– Я сейчас же вызываю полицию, хулиганка! – завизжал он.

Вот тогда я совсем перестала себя сдерживать!

– Что-о-о?! – рявкнула я. – Ты где находишься, эмигрант хуев? На Васильевском острове или в Мюнхене?! Кто ты такой, дерьмо беспаспортное?! Я – гражданка государства Израиль, а ты кто такой, шестерка вонючая?!

Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76