Последний сон разума - Липскеров Дмитрий Михайлович

— Ты что там делал? — сквозь зубы поинтересовался тепловик и несильно ткнул мыском ботинка товарища в бок. — А?..

— Елизавета дура!

— Это я и сам знаю, — хихикнул Мыкин. — Каков папаша, такова и дочь!

— Выпить хочешь?

— Не виляй!

— Видать, ошиблась Елизавета, — приподнялся на локтях Митрохин. — Все-таки убили мы с тобой татарина!

— А как же тогда она его видела?

— Глюки это.

— С чего бы?

— Можно я встану?

Мыкин посторонился, и Митрохин, чуть слышно подвывая, поднялся на ноги, держа физиономию в руке.

— Ты мне нос сломал.

— Это еще не все, — успокоил тепловик. — Я тебе и шею сверну.

— Она, кажется, наркотики принимает! Я недавно у нее в сумочке таблетки нашел с птичками. Она сказала, что противозачаточные это таблетки! А зачем они ей, когда она девочка еще!.. А по телевизору сказали, что с птичками — наркотики! — Митрохин тяжело вздохнул. — Вот я и думаю, что привиделся ей татарин! Тем более, что менты бы его давно нашли. Как думаешь?

— Черт его знает! — пожал плечами тепловик. — Одно знаю — капнешь на меня в милиции несправедливость, кадык вырву!

— Да я не против тебя! — примирительно заговорил Митрохин. — Сам не знаю, что нашло на меня! Ты же друг мне. А чего между друзьями не бывает…

Митрохин протянул Мыкину руку:

— Дай руку, друг!

Тепловика от такой высокопарности закорежило, но все же он протянул товарищу ладонь.

— Я так считаю, — заявил Мыкин, — нужно с пристрастием допросить Елизавету. Если глюки виноваты в том, что она татарина видела, — это плохо!

— Чего уж хорошего, если у меня дочь наркоманка!

— Подожди! — шикнул тепловик. — А если в здравом сознании рассмотрела Ильясова, есть надежда! Живой он — и нам ничего не грозит! Если только за непреднамеренность какую-нибудь статью пожалуют.

— Мне нельзя сейчас садиться! — завертел головой Митрохин.

— А мне, значит, можно!

— Ладно-ладно, что делать нам?

— А то! Поедем сейчас в техникум к Елизавете и все выясним доподлинно!

— Девочка учится, чего ее отрывать!

— Нет, все-таки ты идиот! Хочешь в камеру?

— На девятом трамвае шесть остановок, — объяснил Митрохин. — До техникума.

Друзья добрались до места через полчаса. Там их долго не пускал вахтер, озабоченный побитыми физиономиями наших героев, но когда Мыкин пригрозил отключить тепло во всем техникуме, а в доказательство потряс неподдельным документом, страж проходной разблокировал турникет и пропустил граждан в лоно образования.

Подельщики изучали доску расписания длительное время, пока не пришли к выводу, что Елизавета сейчас обучается военному делу в спортивном зале.

— Левой, левой! — услышали они из-за двери.

Мыкин смело толканул дверь и с левой ноги вошел в спортивный зал.

По периметру зала вышагивало человек тридцать, с сонными выражениями лиц, и когда дверь открылась, они слаженно устремили на нее внимание, как будто генерал пришел.

Командовал студентами замшелый полковник. За-мшелым он был во всем, начиная от потертого кителя с умершими звездами на погонах и кончая тухлой физиономией, вся правая часть которой покрылась экземой.

— Стой, раз-два! — скомандовал полковник. — Рота — вольно!

Рота расслабилась, полковник подошел к пришедшим и поинтересовался целью их визита.

— Я — отец Елизаветы Митрохиной. Она срочно нужна мне по семейным обстоятельствам!

— Дело в том, — ответствовал полковник, — что девушка, сославшись на естественное недомогание, на занятиях не присутствует.

— А где она может быть? — спросил Мыкин.

— Поди, в туалете курит, — ответил полковник и отправился к своей роте.

— Курит, значит, — расстроился Митрохин. — Значит, и наркоту потребляет…

Друзья прошли по всем женским туалетам и только на пятом этаже обнаружили Елизавету Митрохину, которая вовсе не курила, а сидя на подоконнике, приводила с помощью косметики свое личико в порядок.

— Вы чего здесь? — воззрилась девушка на вошедших так, как будто это были звезды Голливуда.

— Поговорить надо, — отчеканил отец.

— Это о чем? — поинтересовалась Елизавета, сковыривая с лобика прыщик. — Дома, что ли, не можем?

— Наркоту принимаешь! — с места в карьер бросился Митрохин.

— Какую такую наркоту? — сделала Елизавета круглые глаза.

— Таблеточки с птичками!

— Это противозачаточные, пап. Я говорила уже тебе.

— А в программе «Здоровье» сказали, что это самый что ни на есть наркотик экстази!

— Прямо так и сказали? — переспросила Елизавета, и в ее девичьем голоске друзья услышали неприкрытую издевку.

Митрохин, не раздумывая, по-отцовски отвесил дочери сочную оплеуху, размазав только что наложенную косметику. Елизавета тотчас завыла:

— Чего вам от меня надо-о!.. Чего припе-ерлись!..

— Какого черта ты сказала утром, что Ильясова видела! — закричал Митрохин. — Никого там не было, в квартире!

— Бы-ыл, — выла девушка громко. — Я сама видела… И в прошлый раз он голый приполз! Чего вы мне не верите!

— Доказательства нужны! — вмешался Мыкин.

— А кто пломбу на квартире сорвал сегодня?

— А черт его знает! — пожал плечами Митрохин.

— Так я вам и говорю, идиоты! Ильясов это был! Голый, без одной ступни, с пробитой головой!..

Прозвенел звонок, и Елизавета, соскочив с подоконника, сказала, что ей надо идти, что она не потребляет наркотиков и что оба друга съехали крышами, припершись в техникум и набив ей физиономию.

— Вот пожалуюсь своему парню, — пригрозила девушка напоследок. — Он вам живо морды раскроит! Он мастер спорта по самбо!..

До дома друзья добирались пешком.

— Кончать его надо! — внезапно проговорил Мыкин.

— Кого? — встрепенулся Митрохин.

— Ильясова. Татарина.

— Зачем?

— Жить не дает спокойно!

— Ты же сам говорил — если жив, то ничего нам не грозит!

— Кончать надо! — повторил Мыкин мрачно и обреченно.

После этих слов Митрохин поразмышлял о том, что не грех кончить самого Мыкина — источник треволнений и смуты. Но тогда придется лишать жизни и татарина Ильясова, чтобы совсем не волноваться.

— Кончать так кончать! — согласился Митрохин. — По пиву?

Друзья остановились возле ларька, набрав по две кружки «Балтики» и с десяточек соленых бараночек.

— Засаду у Ильясова устроим, — сквозь икоту проговорил тепловик. — По очереди дежурить будем. Как-нибудь отловим и голову свернем.

Митрохин одним глотком опустошил кружку и спросил, каким способом убивать будут.

— А твоим ледорубом.

— Это чего ж моим? А чего не топориком по башке? Куда вернее!..

— Можно и топориком, — согласился Мыкин, посасывая бараночку. — Соль крупная! — неожиданно заорал он. — На соли, гады, экономите!

— Не балуй, не балуй! — донеслось из ларька. — Сейчас милицию вызову!

— Ты кому это сказал, морда?!

Мыкин побагровел. Ему необходимо было снять напряжение, скопившееся за последние дни, и он, наклонив голову, словно рогами вперед, двинулся на ларек, в котором восседала жирная туша продавца. Митрохин испытывал ту же потребность, а потому присоединился к другу, и плечо в плечо они дошли до торговой точки и засунули в окошко свои жадные руки, стараясь достать сальную рожу торгаша.

— Э-э-э! — донеслось из окошка. И не было в этом «э» никакого испуга, а лишь предупреждение одно.

— А ну, вылезай подобру-поздорову! — наседал Мыкин и задергал в исступлении за ручку дверь ларька.

— Хуже будет! — заорал Митрохин и шандарахнул в стену пяткой так, что в ней случился пролом.

Неожиданно дверь открылась и из нее появился продавец. Надо сказать, что он действительно обладал жирной физиономией, которая покоилась на короткой шее, а та в свою очередь вырастала из могучих плеч шестидесятого размера, они же были венцом могучего торса с большим, но твердым животом штангиста, а уж о ногах и руках говорить нечего — трехлетние деревья.

Продавец лениво сгреб в охапку бузотеров, обнял их, сразу обоих, и сжал так, что столкнувшись грудь о грудь, друзья почувствовали хруст своих костей и стремление пережатых внутренностей наверх, дабы найти себе выход изо рта.