Скиппи умирает - Мюррей Пол

Слэттери был застигнут врасплох — это ясно читалось по его лицу. Он был слишком поражен, чтобы разыгрывать непонимание или отвернуться; он просто продолжал стоять как стоял, открыв рот. Стив Рис весело повторил вопрос: “Где ваша жена, Джим?” Мгновенье — и вот уже весь класс подхватил эти слова и начал нараспев повторять, снова и снова: “Где ваша жена, Джим? Где ваша жена, Джим?”

Слэттери пытался игнорировать этот хор, начал вновь что-то бормотать о стихотворении, которое они только что читали, но монотонное пение становилось все громче и настырнее, заглушая его самого, — пока наконец под всеобщий гогот он не выбежал из класса.

На следующий день на школьной автостоянке так и не появилась машина с коробками от готовой еды на заднем сиденье, а вместо урока английской литературы шестиклассников согнали на специальное собрание, где отец Ферлонг прочитал им целую лекцию — как всегда, маловразумительную — о сострадании. За этим последовало более прямолинейное обращение декана, который объявил, что до конца недели ученики лишаются права выходить с уроков на обеденный перерыв. Ни один из них ни словом не обмолвился ни о Джиме Слэттери, ни о том, что произошло накануне на его уроке.

Никто не ожидал увидеть учителя литературы в ближайшее время, но он вернулся в школу уже на следующий день. Он никак не упоминал о случившемся, просто продолжил урок с того места, на котором в прошлый раз прервался. Кое-кто хихикал, свистел, отпускал двусмысленные шутки, но потом все замерло. Несколько недель спустя школьники услышали, что к Джиму вернулась жена.

Говард отлично помнит тот день — словно все это происходило вчера: и страницу книги на парте, и погоду за окном, и лица вокруг, а главное — лицо самого Слэттери: поначалу смущенное, словно мальчишки вдруг заговорили на каком-то непонятном жаргоне, а потом, когда он все понял, не столько оскорбленное за самого себя, сколько потрясенное — потрясенное тем, насколько жестокими могут быть его ученики. Тогда Говард впервые увидел это выражение лица у взрослого человека — ранимое, хрупкое, как будто тронь его — и он рассыплется на куски.

Но вот что забавно: хотя многие подробности того урока навсегда врезались в память Говарда, он никак не может припомнить — а участвовал ли он сам в том хоровом пении? Как он ни силится, он не может вспомнить эту единственную деталь: его мозг как будто стер, размыл ее, как размывают лицо осведомителя в каком-нибудь документальном телефильме. Сидел ли он молча, с отвращением скрестив руки, отказываясь открыть рот? Или он опустил голову, чтобы никто не видел — поет он с остальными или нет? Или, может быть, он — сидя в среднем ряду, в середине класса, прячась в общем потоке — тоже присоединился к общему пению и громко голосил с остальными? Усмехаясь этим другим, чтобы показать, что и ему кажется смешной такая забава? Но он не может этого вспомнить, не может и просто догадаться, как было дело. Ну не странно ли это?

Каждая картинка — это дверь к маленькому миру, и Карлу представляется, что все они плавают, как пузыри, где-то далеко в пустоте, привязанные к его компьютеру крошечными невидимыми ниточками. Внутри каждого пузыря сидит девушка, или, может, две девушки, с фаллоимитаторами, или с парнями, или с собакой, и все они только ждут, чтобы ты щелкнул по ним мышкой, — тогда из пустоты они перенесутся к тебе в компьютер. Никогда заранее не знаешь, что внутри каждого пузыря, пока не откроешь его. Может, девушка покажет только сиськи, а не письку, а может, вообще окажется гермафродитом. Картинки-дверцы похожи на обертку, в какую заворачивают фейерверки или конфеты, а то, что там внутри, спрятано как секрет.

— Я даже не говорю о любви! — орет внизу мама Карла на папу Карла. — Я об этом даже не говорю. Я говорю всего-навсего о простом, обычном уважении, которое ты должен проявлять ко мне, к своей жене. К своей жене!

— А почему ты это преподносишь мне как величайшую новость? — кричит в ответ отец. — Кто, интересно, оплачивает счета с твоей кредитки, которые ложатся ко мне на стол каждую…

Если надоедают картинки с людьми, то есть и персонажи из мультиков. Например, Ариэль из “Маленькой русалки”, лижущий Красавицу из “Красавицы и чудовища”, или Покахонтас из “Покахонтас”, которую трахает конь из “Мулана”. Есть и персонажи из компьютерных игр вроде “Страны надежд” или “Последней фантазии”, занимающиеся сексом. Есть и совсем старомодные штуки — вроде зверей из “Книги джунглей” (это фильм), или Утенок Дональд, трахающий Минни-Маус, или Мишка-Йог, трахающий Бу-Бу — мишку поменьше.

— …нет, тут деньгами не откупишься, Дэвид, это… Посмотри на меня, Дэвид. Вот я — и я женщина! Я заслуживаю того, чтобы со мной обращались как…

— Я сам знаю, что ты женщина. Я это знаю, потому что ты ведешь себя совершенно неразумно.

— Конечно, я веду себя неразумно — когда в два часа ночи звонит телефон, а если подхожу я, трубку бросают? Это неразумно — когда четыре ночи подряд телефон звонит в два часа ночи?

Джессика Рэббитт, а еще смазливая птичка из “Скуби-Ду”, перепихивающаяся с Фредом, а иногда со Скуби. Куча смурфов, по очереди трахающих смурфочку. Симпсоны — чаще всего Гомер или Барт, — трахающие Лизу, хотя однажды Карл видел, как Гомер входит в комнату Мэгги, чтобы трахнуть Мэгги: член наружу, лицо такое страшное, какого в мультике никогда не увидишь, глаза — щелки, зубы — клыки, а рука как птичий коготь, хватается за детскую кроватку.

— Дэвид, тебя видела Эйлин. Наверно, она тоже ведет себя неразумно.

— Эйлин! Послушай, мы оба прекрасно знаем, что у Эйлин не все в порядке с головой, она страдает серьезными расстройствами…

— Она видела тебя, Дэвид! Видела, как ты обедаешь с девушкой-подростком. С малолеткой! Не старше Карла!

— Лючия, а знаешь, кто это? Можешь прекратить эти крики хоть на пять секунд — и я скажу тебе, кто это? Это моя инструкторша по теннису!

— Да, понимаю. Она помогала тебе с подачей — там, в ресторане? Или, хрен раздери, вы обменивались ударами прямо там, в “Четырех временах года”, — ты и твоя шлюха?

Карл включает стерео у себя в комнате. Глядит в книжку, лежащую на столе. Экономические успехи Нидерландов отчасти объясняются рукотворным географическим ландшафтом, который называется ______.

За правым динамиком лежит невесть сколько пятерок, десяток и двадцаток. За левым динамиком лежат фейерверки. Барри не может хранить их у себя дома, потому что его комнату обыскивает мать. Последние несколько дней похожи на эпизоды из кино, где разговоры заканчиваются, а ты видишь, как под музыку сыплются деньги, гангстеры заключают сделки, покупают лимузины и нюхают кокаин. Детишкам все подавай фейерверки — сколько ни приносят Карл и Барри, им все мало. Каждый день появляются какие-то новые малыши с таблетками, некоторые вообще не из Сибрука. А с другой стороны, как в зеркале, примерно то же самое происходит с девицами из Сент-Бриджид. Первые пять девиц рассказали другим, те — новым, и теперь уже столько девиц ищут таблетки, что Карлу и Барри пришлось разделиться.

И вот они снуют от земляных насыпей к девчонкам — обращают фейерверки в таблетки, а таблетки — в деньги, в большие деньги. Барри уже купил себе новенькие кроссовки “Найк” (“Вендетта”) и цифровой фотоаппарат. Теперь он подумывает о скутере — он думает, неплохо бы им с Карлом купить себе одинаковые серебристые “веспы”. А еще он думает — может, вложить чуть-чуть денег в кокаин, так просто — посмотреть, будет ли он продаваться. Раз уж мы обзавелись клиентурой, говорит он Карлу, а это ведь самое трудное в любом бизнесе.

Карл рад, что Барри доволен и снова доверяет Карлу. Но иногда ему делается не по себе. Он все представляет себе те сцены из фильмов, когда банду гангстеров расстреливает из пулеметов другая банда.