Дом доктора Ди - Акройд Питер

А какие книги он здесь написал? Может быть, он сочинял свое математическое предисловие к «Элементам геометрии наидревнейшего философа Евклида Мегарского, поглядывая в окно на спокойное течение Флита? Или шагал по комнате, как я сейчас, обдумывая свои „Общие и частные рассуждения о благородном искусстве навигации“? Не в этом ли доме трудился он над „Monas Hieroglyphica“ [60] и «Propaedeumata Aphoristica»? Сначала я произносил названия работ вслух, но умолк, когда это стало звучать наподобие молитвы в церковных стенах. Несколько мгновений спустя я взял в руки другую книгу, современный перевод трактата доктора Ди «Liber Mysteriorum Sextus et Sanctus» [61]; среди иллюстраций мне попалась фотография титульного листа оригинала. На древнем титуле были начертаны четыре знака, которые заставили меня бегом кинуться к лестнице, ведущей в полуподвальный этаж. Внизу я зажег свет и осторожно приблизился к символам над замурованной дверью; они были теми же, что и в книге, но с одним отличием. Под знаками на титульном листе стояли слова «Сунсфор», «Зосимос», «Гохулим» и «Од» соответственно, но над дверью этих имен не было. Еще на иллюстрации был изображен стеклянный сосуд, прикрытый соломой, или грязью, или еще чем-то; под ним я прочел фразу «Ты будешь жить вечно». Не знаю, что тут со мной приключилось; я вертелся и вертелся на электрическом свету, покуда голова у меня не пошла кругом. Тогда я лег на каменный пол.

Вдруг на одном из верхних этажей послышался шум; там что-то упало и разбилось. Я перекатился по холодному камню, пока не желая оставлять его. Но наверху снова что-то грохнуло, и мне пришлось-таки встать на ноги: если бы я промедлил еще, я больше не смог бы жить в этом доме. Взойдя по лестнице, я услыхал за открытой дверью какой-то шорох, но, подняв глаза к потолку – мне показалось, что звук доносится оттуда, – ничего там не увидел. Тогда я пересек холл и миновал первый пролет лестницы, идущей наверх; дверь в мою комнату была отворена, и, глянув на свою кровать, я заметил на ней что-то белое, похожее на маленький клуб дыма.

Затем это нечто двинулось по кровати. Я вскрикнул, и оно порхнуло мне навстречу; я отшатнулся назад и полетел бы вниз, если б не схватился за перила. Я вытянул руки, и по ним скользнуло что-то очень теплое. А потом раздался шелест крыльев. Это был голубь. Наверное, он угодил сюда, оторвавшись от одной из тех стай, которые я видел на кладбище у церкви Св. Иакова. Я не хотел трогать его: я боялся ощутить биение его сердечка, почувствовать, как он трепыхается у меня в руках. Птица опять шарахнулась в комнату, я спокойно зашел туда вслед за ней, распахнул окно настежь и оставил ее там – шуршащую крыльями о стены, – притворив за собой дверь.

В этом было что-то забавное. Я снова шагнул в комнату; птица все еще бестолково металась по ней, натыкаясь на стены и потолок. Рядом с моей кроватью лежала книга – исследование алхимических диаграмм Джона Ди, – и, истово взмолясь об удаче, я изо всех сил швырнул ею в голубя. Видимо, я повредил ему крыло, потому что он шлепнулся на пол, и тогда я с победным кличем опустил свой каблук ему на голову. Не знаю, как долго я топтал его, но остановил меня лишь вид заляпанной кровью книги, которая валялась около мертвой птицы.

И тогда я набрал номер Дэниэла Мура и попросил его зайти ко мне сегодня вечером: он явно утаивал что-то, относящееся к моему дому, и в этот миг могущества и жестокости я хотел выяснить все. Когда он пришел, я вытирал с обложки трактата о докторе Ди кровь мертвого голубя.

– Иногда, – сказал я, – у меня бывает впечатление, что где-то в этом доме прячется сумасшедший.

– Почему ты так говоришь?

– Да сам не знаю. Повсюду какая-то дохлятина. Кучи дерьма. – Он изумленно посмотрел на меня, и я рассмеялся. – Не волнуйся. Я просто шучу.

Я отправился на кухню, якобы с целью налить ему виски, но на самом деле для того, чтобы очистить тарелку с печеньем, ожидавшую меня на полке; рядом с ней лежали два пакетика орешков ассорти, и я умудрился прикончить их до возвращения в комнату.

– Если бы в доме кто-нибудь был, Мэтью…

– Знаю. То я уже отыскал бы его. – Я рассмеялся опять. – Хочешь, скажу, почему у меня такие грязные руки?

– Разве они грязные?

– Я тут решил заняться раскопками. Гляди. – Я кивнул на разбросанные по комнате книги и начал подробно рассказывать, что мне теперь известно о Джоне Ди. – Знаешь, почему меня так озадачивает то, что каждая книга говорит о нем по-своему? – спросил я после долгих объяснений. – Ведь все эти Джоны Ди разные. Понимаешь ли, прошлое – сложная штука. Тебе кажется, будто ты разобрался в человеке или событии, но стоит завернуть за угол, и все снова меняется. Это как с тобой. Я завернул за угол на Шарлот-стрит и увидел тебя другим.

– Может, не надо опять возвращаться к этой теме?

Но я отмел его слова прочь взмахом руки.

– Или как с этим домом. Тут ни одна вещь не остается на месте. И знаешь что? Возможно, именно в этой комнате доктора Ди посещали видения. Как я ее сейчас назвал?

– Гадальней. Или кельей для заклинания духов. Что все-таки стряслось, Мэтью?

– Скажи, ты ничего не слышал?

– Нет.

– А мне почудился голос.

– Скоро ты увидишь в углу самого этого доктора.

– Что ж, я и впрямь вижу его. Смотри. – Я поднял книгу с портретом Джона Ди на обложке. – Читатель, – сказал я, – се есть начало и конец.

Мы довольно быстро разделались с виски и неторопливо пошли в ресторан на Кларкенуэлл-грин, где обедали неделю тому назад. Тогда я еще ничего не знал о докторе Ди, но теперь моя жизнь изменилась. Вечер был теплый, и через открытое окно я видел, что творится в маленькой типографии на другой стороне площади. Там горел свет, и кто-то, жестикулируя, ходил туда-сюда; движения его силуэта на ярком фоне навели меня на мысль о хрупкости всех живых существ. Снаружи, у двери ресторана, повис рой мелких мошек; они кружились в вечернем воздухе, а закатные лучи просвечивали сквозь их крылышки. Если бы они перелетели за порог и очутились в этом небольшом зальце, он, наверное, показался бы им сказочным чертогом. Но куда лететь мне, чтобы узреть сияние неземной славы?

Когда мы уселись за столик, меня охватило возбуждение какого-то необычного, едва ли не болезненного свойства. Один или два раза подобное со мной уже бывало, и потому я знал: что-то должно случиться. Что-то изменится. Я взял поданную официантом бутылку «Фраскати», налил себе огромный бокал и лишь затем передал вино Дэниэлу. У меня отчего-то сжималось горло, в груди пылал огонь, который надо было погасить; верь я в такие вещи, я счел бы себя живой иллюстрацией к алхимической теории сухого мира, призывающего влагу. Когда я налил себе второй бокал, Дэниэл попытался принять шутливый вид.

– Нас мучает жажда?

– Да. Мучает. Нечасто приходится мне сидеть напротив прекрасной женщины.

Он посмотрел на меня долгим укоризненным взглядом.

– Тебе непременно нужно снова говорить об этом?

– Но ты меня очень интересуешь, Дэниэл. И чем дальше, тем больше. Откуда ты узнал, что одно из окон наверху заложено кирпичом?

Он поднес к носу указательный палец и понюхал его.

– В старых домах это не редкость. Ты что, не слыхал об оконном налоге Питта?

– А каким чудом тебе стало известно о шкафчике под лестницей?

– Догадался. – Он все еще нюхал свой палец. – Или ты думаешь, что я волшебник?

– Волшебство тут ни при чем. Ты просто вспомнил. – Я снова налил себе вина. – Ты ведь отлично знаешь этот дом, правда? – Он чересчур энергично помотал головой. – Не надо мне лгать, Дэниэл. По-моему, мать тоже тебя узнала.

– Мы с ней вовсе не знакомы. Могу в этом поклясться.

– А еще в чем ты можешь поклясться?

– Ни в чем. – Он опустил глаза и, когда официант подошел к нам принимать заказ, воспользовался паузой, чтобы прочистить горло. Затем отчаянным рывком подтянул узел галстука. – Странная вещь, – сказал он, – но стоит мне приехать в эти места, как меня начинает тянуть обратно в Излингтон. Это и называется «тоской по родному очагу»? Чье это выражение, как ты думаешь?