Охота за тенью - Ведельсбю Якоб

— Доброе утро, у меня тут пропущенный звонок от тебя, — говорит Ханна.

Я закрываю дверь в комнату, где спит Сара.

— Хотел поблагодарить за новогодний вечер. И расспросить немного о Саре, но теперь это уже не имеет значения, — говорю я вполголоса.

— Что именно ты хотел спросить? Она профессиональный кулинар, и в Копенгагене у нее был свой ресторан, «Арас», анаграмма имени Сара. Прошлым летом она разорилась и с осени преподает у меня в академии. Мы подруги еще с тех пор, как познакомились в Гоа.

— Да, я в курсе, что вы хорошо знаете друг друга. Но ты-то какое отношение имеешь к Гоа? — вырывается у меня.

— У тебя явные провалы в памяти, Петер! Может, скажешь, что не помнишь, как я приезжала к тебе в гости за неделю до вашего отъезда из Гоа? Мы еще все вместе возвращались в Данию — ты, Сара, Мария и я.

— Теперь что-то такое припоминаю.

Колесики в моих мозгах отчаянно скрежещут.

— Ну ладно, успокоил. И потом — мы с Сарой были связаны по работе, может, ты об этом слышал, а если нет, то это лишний раз доказывает, что ты себялюбивый эгоист, живущий исключительно в мире собственных переживаний и…

— Погоди, не сейчас! — перебиваю я Ханну. — Я вспомнил, как ты приезжала в Гоа и как вы с Сарой подружились, но, честно говоря, понятия не имел, что вы продолжаете поддерживать отношения. Да, что и говорить, странная у нас семейка. Никто не интересуется тем, как живут остальные, и всем наплевать на всех, кроме самих себя.

— Вот поэтому-то я отнюдь не в восторге, что ты опять запал на Сару. Она мне очень симпатична. А я прекрасно знаю, как ты обходишься со своими женщинами. Два-три месяца побудете вместе, потом огонек потухнет, и ты найдешь себе другую. Скажешь, я не права?

Голос Ханны дрожит от презрения.

— Я изменился. — Несколько мгновений я колеблюсь. — К тому же она мне очень нравится.

— Тут я могу тебя понять. Ладно, здесь уже человек меня дожидается, стоит над душой. Поговорим в другой раз, Петер.

Она вешает трубку, прежде чем я успеваю сказать, что любил Сару все это время — с того самого дня, как встретил ее в Гоа.

Паром преодолевает четырнадцать километров, разделяющих Европу и Африку, за час, который мы проводим на солнышке на верхней палубе.

— Так странно возвращаться, — кричит Мария Йохану в ухо, когда паром скользит к причалу.

Удивительно, как внезапно они помирились. Ведь она же выгнала его. Однако да, женщины способны на такие повороты, мне ли не знать.

— Мы с Йоханом раньше часто сюда приезжали, он тебе наверняка рассказывал, — говорит она мне по пути в автомобильный отсек.

Я киваю и улыбаюсь как можно жизнерадостнее, мне нужно справиться со всем этим ярким светом и громкими звуками: голосами людей, шумом работы тормозных двигателей, трением корпуса парома о развешанные на причале тракторные покрышки. Не отпускает тревога: мне все время кажется, что Сара куда-то пропала. Ищу ее взглядом, нахожу и делаю знак не отставать. А ведь ей ничего не известно о проекте моего документального фильма. И к лучшему: пусть думает, что я приехал сюда вернуть свою жизнь и карьеру в определенное русло. Сара займется своими коврами, я своим фильмом, а если наши траектории пересекутся в одной точке, то так тому и быть. Мне кажется, что я люблю ее.

Мы отъезжаем от парома. Днище машины проверяют зеркальцем и простукивают полости, после чего мы паркуемся на набережной и встречаемся с поставщиком ковров, Ямалом Хадиром. Это худой мужчина с зачесанными назад волосами и сигаретой в углу рта. Его песочного цвета одежды развеваются на теплом ветру. У Ямала добродушный взгляд. Я отвожу Сару в сторону.

— Сара, я хотел бы попросить тебя об одолжении… на случай, если со мной что-то произойдет, — говорю я тихо.

Ее глаза меняют цвет, становятся темнее.

— Что с тобой может произойти?

— Ну, это чисто гипотетическое предположение. И все же, если вдруг… пожалуйста, найди мой ноутбук, он будет лежать в номере, снятом на мое имя в гостинице «Континенталь». Зайди в почту, увидишь уже готовое письмо, в нем кое-какие файлы, материалы. Отправь его в международное новостное агентство. Сделаешь это для меня, Сара?

Она кивает, крепко берет меня за руку, и мы смотрим друг на друга.

— Вы затеяли что-то опасное?

— Да нет, ерунда. Надеюсь, все как-нибудь уладится, — шепчу я. — Мы будем осторожны.

Мои слова звучат фальшиво, но я твердо выдерживаю ее взгляд и вижу, что она немного успокоилась.

Немного погодя мы прощаемся с Сарой и Марией. Уговор такой: мы с Йоханом закончим свои дела, а они свои, и в семь вечера встретимся с Ямалом Хадиром и его женой в ресторане «Хамади», чтобы отметить первую Сарину ковровую сделку.

Не успевает машущая в боковое стекло рука Сары исчезнуть в облаке пыли, поднятой машиной Ямала, как к нам подходит гид из местных и предлагает свои услуги.

— Их полно в Танжере, и они далеко небесполезны, если ты не знаком с лабиринтом арабских кварталов, — негромко объясняет Йохан.

Небо над нами синее, солнце обжигает лицо.

— Гостиница вон там, — сообщает наш новый знакомый, высокого роста парень лет восемнадцати, и показывает куда-то рукой. Он свободно говорит по-английски.

Мы садимся в машину.

— Недешевые игрушки. — Я киваю в сторону многочисленных лодок с навесными моторами известных фирм, покачивающихся на воде рядом с парусными яхтами, пришвартованными перед белоснежными постройками танжерского яхт-клуба.

Паренек только пожимает плечами. Мы выруливаем из порта и едем через площадь. Вдоль дороги расположены билетные кассы, рестораны и кафе, теснящие друг друга. «Чайный салон» написано по-французски на зонтике от солнца в сине-белую полоску, установленном перед большим кафе. В его тени в ряд сидят мужчины, пьют из маленьких стаканов чай, курят и глазеют на прогуливающихся мимо людей.

Такое чувство, будто нас отбросило во времени на полвека назад, а то и больше. Из современной европейской Испании, где, несмотря на экономический кризис, в угоду туристам наведен поверхностный лоск и существует какое-никакое равенство между людьми, мы попали в страну с совершенно иной культурой. Когда-то Танжер был приютом для писателей и художников со всего мира, однако во второй половине прошлого века мусульманство вытеснило отсюда остатки свободомыслия. Хозяева жизни в Танжере — мужчины, а почти все женщины укрыты платками, замкнуты и почти незаметны. Здания, дороги, люди — все имеет вид потертый и обветшалый в сравнении с той же Испанией.

«Континенталь» — выведено крупными буквами на белом, видавшем виды здании, которое встроено в стену, окружающую район старого города, Медину. Мы оставляем «сеат» Кристиана Холька на парковке перед гостиницей. Вход ничем не отличается от обычного входа в частный дом, но, когда мы оказываемся внутри, обнаруживается темноватый холл для гостей с невысокими диванами и камином с открытым огнем.

Заглянув предварительно в наши номера, мы встречаемся на террасе, откуда открывается вид на Медину: минареты, узкие улочки и сотни крыш, обнесенных стенами домов, — с развешанным на просушку бельем, проветривающимися на веревках коврами и антеннами, ловящими сигналы окружающего мира. И фоном к этому колоритному зрелищу — море и небо, крики чаек и петухов и мелодичное пение маленьких, похожих на воробьев пташек с красным оперением и серыми головками. Солнечные лучи блестят в осколках стекла, которыми утыкана стена вокруг нашей террасы — для защиты от непрошеных гостей. Здесь ты в безопасности, но на узких улочках превращаешься в ручного домашнего зверька с предсказуемо трагичной судьбой.

К нам подходит респектабельного вида мужчина лет пятидесяти, в джинсах, мокасинах и очках в прямоугольной стальной оправе, с подносом в руках. Кофе со специями, свежевыжатый апельсиновый сок, джем из инжира, свежие мед и сыр, масло и воздушные плоские хлебцы. Йохан набрасывается на еду, ест быстро и сосредоточенно, я же довольствуюсь кофе. Наш юный гид также ограничивается кофе, куря при этом сигарету за сигаретой.