Мистификация - Ирвинг Клиффорд

В тот вечер Дик валялся на моей кровати, а я сидел за столом, перебирая записи и фотографии.

– Все, хватит, – слабо сказал он. – Больше не надо ничего искать. Нечего испытывать удачу, а то она кончится.

– По дому скучаешь?

– Именно.

Я засмеялся:

– Ну, не надо так скорбно. Я тоже соскучился. Хорошо, ты улетишь на следующем самолете. А мне еще надо проверить архивы "Таймс". К тому же надо увеличить фотографии, чтобы их можно было прочитать.

Мы подискутировали на эту тему, а потом решили, что самым мудрым решением будет увеличить снимки где-нибудь в Европе, предпочтительно в фотолаборатории, где не говорят по-английски, или в Лондоне, где интерес к Хьюзу минимален. В тот же вечер я отвез Дика в аэропорт и посадил на рейс до Лондона, предварительно распив с другом по стаканчику в баре.

– В следующую нашу встречу, – пообещал я, – мы приступим к настоящей работе. Езжай домой, отдохни и соберись с силами.

Он поднял бокал в нашем любимом тосте:

– Смятение нашим врагам.

– Да будет так, – ответил я, ткнул его в плечо и добавил: – Береги себя, хорошего тебе полета, и оплати счет в баре.

На следующее утро я поехал в "Таймс" и провел всю первую половину дня в их архиве. Думал, что наша удача выдохлась, но ошибся. Папки просто пучились от фактов, большинство из которых были мне незнакомы. Я скопировал все, показавшееся мне полезным, а когда поставил на место последнюю в секцию под буквой "X", то нечаянно заметил еще один документ, помеченный жирным штампом "КОНФИДЕНЦИАЛЬНО". Я повернулся спросить библиотекаря, можно ли мне просмотреть эти материалы, но женщина куда-то отлучилась. Один из клерков сказал, что она вернется через десять минут. За это время я спокойно скопировал отчет репортера с места автокатастрофы 1936 года, в которой Хьюз насмерть задавил шестидесятилетнего прохожего по имени Эйб Мейер. Версия журналиста так и не вышла в свет и сильно отличалась от того, что было напечатано впоследствии по этому поводу. Когда придет время, решил я, Ховард расскажет мне, что же там произошло на самом деле.

В ту же ночь я взошел на борт самолета и через полюс долетел до Копенгагена. Там купил парочку датских свитеров ручной работы для Эдит и детей, а потом позвонил в Лондон. Горничная Нины Мэри сказала мне, что ее хозяйка на Ибице.

– Но она оставила вам сообщение. Если вы приедете в Лондон, то можете остановиться у нее.

С красными затуманенными глазами, похожий на лунатика, я бегал по всему Лондону по разным фотомастерским, пока наконец все пятьсот обзорных листов не были увеличены до глянцевых снимков размером 8x10. На следующий день я первым же утренним самолетом улетел на Ибицу. Эдит, загорелая и радостная, ждала меня вместе с детьми в аэропорту. Я обнял их всех и сказал:

– Боже, как я рад вас видеть. Какая выматывающая поездка.

– Все прошло хорошо, дорогой?

– Да, прошло... – Я слишком устал, чтобы вдаваться в подробности. – Расскажу все позднее, ты мне просто не поверишь. – Я скользнул за руль "мерседеса", отодвинул кресло назад, давая простор ногам, потом наклонился поцеловать жену. – У нас будет книга, – заверил я. – Великая книга. Все, что нам осталось, – это сесть и написать ее, – и утомленно улыбнулся.

Глава 9"

Кто сегодня Ховард – ты или я?"

Этот момент терпеливо ждал своего часа с самого первого дня существования проекта "Октавио". Мы сели в залитой солнечными лучами студии, обливаясь потом; я – на большой красный вращающийся стул со сломанными колесиками, Дик – в мягкое кресло, спиной к обжигающей синеве Средиземного моря. Но что-то мешало нам взять это препятствие. Мы были связаны обязательствами, переполнены знаниями, готовы к работе, но между нами и будущей книгой, казалось, стоял какой-то барьер под высоким напряжением, не позволяющий приблизиться. В ту минуту не существовало никаких схем и планов. Просто ощущение. Мы готовы были создать Ховарда Хьюза. Высокомерие, присущее нашему замыслу с самого начала, но до сих пор скрытое, одновременно поразило нас обоих, хотя мы так и не смогли осознать его, понять причину неуверенности и колебаний.

– Давай не будем устраивать фальстартов, – сказал я, повертев в пальцах и наконец прикурив очередную сигарету – Надо все обдумать.

Дик кивнул:

– Можем спокойно пропустить денек. Приступим завтра прямо с утра.

Практически каждая горизонтальная поверхность в студии, включая ручной работы покрывало из Марокко, была завалена исследовательскими материалами. Урезанная, конспективная версия рукописи Дитриха лежала на столе, рядом с магнитофоном и пишущей машинкой. Три полки книжного шкафа были забиты книгами, купленными нами в путешествиях, а по полу разбросаны четыре дюжины голубых картонных папок, распухших от ксероксов газетных и журнальных статей, увеличенных фотографий архивов "Тайм-Лайф", проспектов, брошюр по путешествиям, записок, наспех накарябанных от руки, и карт. На папках стояли подписи: "ТРАНС УОРЛД ЭЙРЛАЙНЗ", "ПЕРВЫЕ ПОЛЕТЫ", "РКО ПИКЧЕРЗ", "ЕЛОВЫЙ ГУСЬ", "АНГЕЛЫ АДА", "СЕНАТСКИЕ СЛУШАНИЯ", "ХЬЮЗ ЭЙРКРАФТ", "ЭФИОПИЯ, ХЕМИНГУЭЙ", а также "ЛИЧНЫЙ ОПЫТ", "ЖЕНЩИНЫ" и "РАБОТА"; относящиеся к делу годы выделены красным. Внешний беспорядок был всего лишь видимостью.

– А ты сам-то знаешь, где что лежит? – спросил Дик.

Я отвечал за организацию материала.

– Я знаю, где что должно лежать.

Он с тоской осмотрел заваленную бумагами комнату:

– Я не могу так работать. Как можно быть таким безалаберным?

– Все у меня в голове, – объяснил я, пиная близлежащую папку носком сандалии. – Могу пальцем показать тебе, где что... я думаю.

– Ну, с чего начнем?

– Точно не знаю. Думаю, этот вопрос надо обсудить. В смысле, выработать план.

Что касается "Макгро-Хилл" и "Лайф", то они пребывали в полной уверенности, будто я уже записал двадцать с лишним часов интервью с Ховардом в Нассау, Лос-Анджелесе и Палм-Спрингс. Финальная сессия разговоров, запланированная на сентябрь, еще только должна была состояться; но мы с Диком решили сделать ее сейчас, заранее.

– Надеюсь, ты помнишь, что уже наплел им о своих беседах с Хьюзом? – спросил Дик, проявив чудеса телепатии. – Надо было записывать все свои выдумки.

– Как-то вечно не хватало времени.

– А помнишь что-нибудь?

– Не очень. Я сказал, что Хьюз встречал Хемингуэя, но из головы совершенно вылетело, когда и где это произошло. В смысле, я не помню, когда точно рассказал им про Хемингуэя. В общем, предлагаю все делать по порядку, – решил я, вытащив остатки линованной желтой бумаги. – Сначала определимся с базовыми вещами.

– Какими, например?

– Например, какого человека мы намерены создать? Кто такой Ховард Хьюз?

– Он ненавидит микробы, – показал силу своего воображения Дик. – У него есть два миллиарда долларов.

– Спасибо. Что еще?

– Он одинок. У него нет друзей. Он проклят своей собственной горой денег. Люди вечно хотят отнять их у него.

– Правильно. Поэтому он параноик. Чувствует себя оклеветанным и непонятым. Он устал от своего образа технологического человека. Ищет себя. В этом причина того, что Ховард решил рассказать мне историю своей жизни.

– Давай дальше вглубь, – воодушевился Дик. – Он вырос в Техасе.

– Как насчет твоего техасского акцента? Может, это поможет, если ты будешь говорить с техасским акцентом. Надо вжиться в его образ, – принялся объяснять я, вспомнив беседу с одним приятелем, который пытался до меня донести всю гениальность системы Станиславского. – Представь Техас. На дворе 1905 год, 1910-й, 1915-й... широкие открытые пространства. Нефть хлещет из прерий. Ты родился, тебя принесли матери в родильное отделение, а она как крикнет: "Это не Ховард!" Но ты все равно вырос, сын Дикого Запада. Нет ничего надежнее стереотипов.