Буколические сказы - Гергенрёдер Игорь

Артюха было ей подножку каретную опустить, а слуга с запяток прыг: толкнул его. Каблуком ему на ногу — и сам подножку примостил. Полинька — даром что глядела поверх голов на бельведер — приметила и это. Долговязенький парнишка уж больно кудреват: над мордашкой — будто папаха золотистого каракуля.

Прошла в дом, осмотрелась в комнатах и велит Артюху позвать. На ней платье креп-рашель: по ночному небу узорная позолота. Плечики голенькие — голубкам целоваться на них. Он стоит тихонький, а она: ах! так и запустила в обе ручки в кудри его! «Мой человек сделал вам больно грубым сапогом. Покажите это!» Артюха задрожал: «Это?» Она: «Разумеется!» Он перекосил лицо на плач: «Пожалейте мой стыд, ваше сияньице». Как она ударится в смех! «Стопу покажите отдавленную!»

Снял он лёгкий ботинок: за барином донашивал. Она замечает: мозолей нет, пятка не разношенная, а кожа — как у молочного поросёночка. Соблазнительный паренёк. Сосун сердечный.

Спросила: «А девицы здешние, видимо, толстопятые?» — «Ух, толстопяты!» Она снова в хохот: чёрные локонцы так и заплясали вдоль щёчек. Глазки гордяцкие стали слаще малины-вареньица. «Хотел бы, — не говорит она, а мурлычет, — разницу увидеть?» Он привскочил: «Совершу, как прикажете!»

Она думает: «Чудо, какой чудак! Не мой ли долг — поднять его до благородства?» Но покамесь спросила, куда отлучился её муж. Артюха голос приглушил и, как о страшной тайне, слово за словом... толкует о заколдованных барышнях и офицерах. Сперва-де его барин к ним подался, а после — её супруг: и к ним и к барину. Она не поверила. «Какая милая темнота! Ишь, завёл язык. Ну ничего, и я его заведу кое-куда в свой момент». С улыбкой объявила: «Я знаю, что да почему. Кочевники пригнали табун, и муж объезжает горячих кобыл! Поеду погляжу».

Велит запрячь в коляску-ландо и подать платье люби-сквозь-блондо. В нём спинка открыта — до последнего позвонка нижнего, до ложбинки. Талия обтянута — лебяжья шея. Взирай-любуйся: лебедь раскинул крылья и под ними два мячика холит.

Подкатила к кизячному укрытию, кучер Мефодьич ткни пальцем: «Вон ихо степенство!» А Егерь только-только попрощался с одной из голеньких. Вылакал черпак водки — стоит на карачках, мочится. Полинька — вздрог-вздрог; под крыльями у лебедя мячики встрепенулись: на волю рвануть.

Егерь спьяну её не узнал. Видит: явилась какая-то разодетая. «Никак, мне в укор?» — и взъярился. Мы-де познали здесь голый рай, а ты — нарушать?! Из горла рёв рёвом. Отревел с минуту — орёт: «Не форси-ии!!!» И бросил в неё конским яблоком. От Артюхиной лошади оставался навоз. Подарок — шмяк по пояску, по тугому животику. На пряжку плюха налипла. У Полиньки губы вздуйся, брови изломились. «Мой папа — фельдмаршал!» Пальчиками сбоку за поясок: «Фу!» — да как дёрнет. Он и порвись; пряжка матерьяльчик сквозной-воздушный зацепила. Платье — вжик! — рассеклось и слетело, с навозом-то.

Мефодьич сидел на козлах — эка уставился! Хочет высмотреть у барыни самое барское-дорогое. Плешивый уж — а так бы и впёр в укромный зазор! Полинька к нему ястребицей. Отняла кнут, мах-мах: скидавай-де рубаху. Её на себя, а ему приказала платье натянуть. Порвано — зато и налезло. Поехали домой. Она сидит в ландо в кучерской рубахе, а кучер будто обрывками покрывальца обвязан; лоскутья трепыхаются на ветерке, но кое-кому — именины. Именинник окреп: ещё чуть — и покажет ласточку в небе. Мефодьич мается: «Барыня в хоть одним глазком глянула!» А то она исподтишка не увидала. Вот уж ей диковина — у кучера морковина.

Влетела в дом, пробегла семь комнат до кабинета и вызывает Артюху. На «вы» к нему. Вы, мол, мне доложили о заколдованных офицерах — как они обречены страдать в виде птиц и зверьков. «Я хочу разобраться в их судьбе. Утром доставьте какого-нибудь!» Он вышел — она глазки закрыла: предвкушает, что будет завтра происходить. А о Егере у неё вывод: «Неспособный мужчина. Оттого и запил, сбежал, пытается позор в навозе пережить. Ну, вольному воля! У меня свой долг есть».

Утречком в ванне понежилась, служанки её одевают. А Артюха ездил ночью в лес, кликал-кликал несчастных — никакая птица не подлетела, и хоть бы отозвался хорёк или ёжик. Тогда он в сарае поймал индюка. Принёс в кабинет — туда и Полинька через другую дверь. Ястребок-барынька! Наряд на ней хитрого интересу: мерси-муслин-припаси-ка-клин. На причёске — холм-елбань: округлая шапочка зелёная, перехлёстнута наискось золотой лентой. Груди — самые кончики — чуток прихватила материя; от пояска бежит вниз лазурь с золотом. Из разреза то одна ножка, вся до межеулка, то вторая стать преподаст.

Артюха стоит с индюком на руках. Полинька со всей заботой: «Мусьё офицер, как вам тут?» Сказала индюку, а улыбочка на паренька просияй. Кудрявенький! долговязенький!

«Пустите его на пол. И разуйтесь».

Он снял ботинки, а как голову поднять — глянул в окно. Оно начиналось чуть не от пола: видны огороды, лесок. У леска Галя Непьющая чего-то собирает: поди, рвёт черемшу. Юбка задрана, и с этим видом баба в наклоне. Окорока от жаркой силы в испарине. Липнут к ним комары, слепни: кому бы казнь, но Гале — отвлеченье от жажды.

Артюха навострился смотреть, а Полинька будто про индюка: «Огрубелый мусьё! Никакой любезности к мадам. А будь козочка недоена, сласть-очко раздвоено — тоже клюв в сторону?» Индюк ковёр клюнул, почистил о него лапу. Полинька круть-верть — и к парнишке. Указала на свою шапочку-елбань, его руку взяла, к пупку прижала, тихонечко книзу ведёт: «Хочешь — палочкой елбань или звёздочку достань!» Он слышит, нет? Другому зову привержен. Она прямее: «Где смак-пастечка медова — встояка насесть готова?» Артюха: «Не могу сказать. У господина офицера спросите!» — отвернулся к окну, Галю кусаную зрит: валуны необхватные.

Полинька всю досаду — в резвость, подскочила к индюку: «Негожий вы, мусьё! Ох, взыщу!» Тот: «Кулдык, кулдык!» Она носком туфельки ему на лапу. Он — всхлоп крыльями, она как отпрянет! Лазоревый муслин оторвался от пояска, открыл белые булочки. Полинька: «Грубиян! Пригласи таких-то — норовят тут же сдобу перелапать!» Паренёк назади неё, она индюку выговаривает, смешочки сыплет — бац-бац ладошками по калачикам. Дразнит круглыми с пришлёпкой, в оттопырку вертит попкой. Обернулась к Артюхе лицом: «В межеулке зев горяч — елдачок скорее вкрячь!»

Он чуть не в стон. Сердчишко не туда рвётся. «Барыня! Ковёр замерзит!» — хвать индюка и в дверь. Она ножками затопала: «Зарезать немедля!»

Он по лестнице вниз и к леску помчись. Навстречу Галя: беремя черемши несёт. Обежал её и с индюком на руках — за нею. Вот они, верзилища голые! Шаг плавный, а сила-то как волнует их! вроде и слегка — но мощно. Ближе-ближе к ним, телом прижал птицу к Галиной пояснице — и хочет облапить потную могучесть.

«Пустого не думай, — кричит, — я с наказом! Велено зарезать индюка».

Она задом оттолкни приставалу, он круче приналёг: чуть птицу не задавили. Пронесло бедную да прямо на Галино роскошество. Та решила: Артюха восторгом извергся. В сердцах лягни его в десятую долю силы. Упал навзничь, хочет взмолиться: «Не опускай подол!» — да голоса недостаёт. Она юбку расправила, говорит: «Впопад, невпопад — каплю пролил и рад!» Положила индюка на беремя черемши, понесла с плачем. Всякую живность ей было жаль.

В тоске и Полинька. Не с изъяном ли паренёк? По наружности — куда бойчее здоровьем. Свежей и не видано. Может, он есть хочет? Простые-то люди всегда несыты. Нёс индюка да, поди, щупал жирного. Слюнки потекли: поджарки в наесться! Одно другое и перебило.

Вечером послала за Артюхой. «Я, — говорит, — не оставлю офицеров на произвол природы. Чтоб мне утром был какой-нибудь для разбора!» Он вышел, она на кухню приказ: как только завтра появится — накормить его индюшатиной до отвалу.

Ночью поехал он в лес, покликал — всё попусту. Вернулся в поместье и в кроличьем хлеву взял из клетки кролика, какой покрупнее. Несёт к барыне — из кухни кричат: «Зайди!» Увидал угощение на столе: не верит, что для него. Ему говорят: «Эдак шутить — не дорого ли?» Ну, фарт упускать не с руки. Связал кролику лапки, чтоб не убежал, да давай индюка уплетать. Одни чистые косточки оставил.