Летние истории - Каваками Миэко

Когда у меня зазвонил телефон и на экране высветилось «Нарусэ», я сначала не поняла, кто это. Нарусэ? Тот самый Нарусэ? Мне вдруг подумалось, что это, наверное, кто-то хочет сообщить мне о его смерти. Сердце екнуло — и в тот же миг мой палец коснулся кнопки ответа на звонок.

— Это я, Нарусэ, — раздалось из динамика. — Сколько лет, сколько зим! Как дела?

— Нормально… Подожди, Нарусэ, это что, правда ты?

— Ну да. Вообще-то я думал, что ты уже сто раз сменила номер, но оказалось, что нет.

— А, это… — проговорила я, пытаясь успокоить колотящееся сердце, — да, номер я оставила тот же.

— Понятно.

Голоса Нарусэ я не слышала с двадцати трех лет, с тех пор, как мы расстались. Он звучал так же чисто и отчетливо, как тогда. Так, будто и не было этих десяти лет разлуки. Будто он позвонил мне, чтобы продолжить разговор, начатый накануне.

— А я уж решила, что ты умер.

— Если бы я умер, как бы я тебе позвонил? — усмехнулся Нарусэ.

— Ну, бывает же, что после смерти человека кто-то просматривает контакты в его мобильнике и всем это сообщает.

Затем мы все-таки обменялись стандартными любезностями, как подобает людям, которые давно не общались, и рассказали друг другу о последних событиях в своей жизни. Как оказалось, Нарусэ уже знал о моем успехе на литературном конкурсе, но саму работу так и не прочитал, потому что, по его словам, в последнее время у него совершенно пропал интерес к книгам.

— Никаких проблем! — заверила его я.

Потом мы заговорили о землетрясении. Нарусэ был женат и последние лет пять жил в Токио, но после известия о том, что землетрясение привело к взрыву на атомной электростанции, за десять дней собрался и вместе с беременной женой уехал на юг, в Миядзаки.

Тут он принялся в красках расписывать, насколько серьезную опасность представляет собой авария на АЭС. Говорил о периоде полураспада, о том, что установленные властями критерии безопасности и вообще все их решения — полный бред. О том, где можно почерпнуть верную информацию, а где — сплошная ложь, каким СМИ приплачивают «сверху», а каким можно доверять. О том, что на самом деле следует предпринять. О том, как власти сейчас будут пытаться скрыть настоящее положение вещей, и о раке щитовидной железы, которым теперь наверняка заболеют тысячи, нет, десятки тысяч человек. О том, что дезактивировать зараженную территорию уже невозможно. И распалялся — чем дальше, тем больше.

— Ты что, не понимаешь, как это важно? — напустился он на меня. — Только молчишь и поддакиваешь!

— Да нет, понимаю…

— Это все попадет в океан. Что мы тогда будем есть? Только подумай, что станет с Японией, если отнять у нас океан! Он не только источник пищи, он часть культуры…

Я не знала, что ему ответить. У меня, конечно, имелись свои соображения насчет землетрясения и АЭС. И его мысли тоже были мне понятны. Но этот гневный пафос диссонировал со всем образом Нарусэ, с его таким родным голосом, и невольно вызывал отторжение, словно со мной разговаривал чужой человек.

— И вообще, — сказал Нарусэ, — я видел, ты пишешь какие-то заметки… всякие там впечатления о книгах и прочую муру. — Он громко кашлянул. — Думаешь, сейчас подходящая ситуация, чтобы распыляться на пустяки? У тебя есть возможность публиковаться в прессе, а ты! Оглядись вокруг: люди ищут информацию, причем не все умеют пользоваться интернетом, понимаешь?

Нарусэ имел в виду мои газетные публикации. Но прежде той заметки, которая его так возмутила, я успела написать еще несколько, посвященных землетрясению. Я объяснила, что вовсе не игнорирую ситуацию, просто попавшуюся ему на глаза статью я сознательно написала на отвлеченную тему, чтобы дать читателю перевести дух. Но Нарусэ это не убедило — все равно я делаю слишком мало даже по сравнению с ним, вот он постоянно выкладывает информацию на Фейсбуке и в своем блоге. Ходила ли я на митинги? Подписала ли хоть одну петицию? Как я вообще могу оставаться в стороне в такое время?

Чем закончился наш разговор, я помню смутно. Помню только, что под конец он стал напряженным. Вздохнув, Нарусэ сказал:

— А ты ведь всегда такой была — ни за что не будешь делать того, чего тебе не хочется. Раз тебя что-то не увлекло, так и ну его. Потому ты и одна до сих пор. Думаю, с таким характером тебе и правда лучше жить одной.

Несколько дней эти слова не шли у меня из головы. Я стала заглядывать в его блог и на фейсбучную страничку. Там было все то же самое, что Нарусэ говорил мне по телефону, только в виде бесчисленных, похожих друг на друга длиннющих постов. Пару месяцев спустя я узнала, что у него благополучно родился ребенок.

При виде фотографии новорожденного, так похожего на Нарусэ, мной овладело странное чувство. Конечно, меня с этим младенцем ничто не связывало и связывать не могло, но одна мысль о том, что к его появлению на свет наполовину причастен Нарусэ, почему-то будоражила. О жене Нарусэ я ничего не знала, но, надо полагать, он проделал с ней то же самое, что когда-то со мной, и в результате возникла новая жизнь. Это ошеломляло.

Нет, не то чтобы я воображала себя матерью этого ребенка — таких фантазий у меня не возникало. Но откуда это непонятное волнение? Может, меня поразил сам факт, что секс может иметь настолько разные последствия в зависимости от того, с кем им занимаешься. А поскольку секса у меня не было ни с кем, кроме Нарусэ, то в мыслях о беременности или о младенцах обязательно присутствовала его тень. Ведь только с ним я занималась тем, что могло бы привести к появлению ребенка.

Но существовала ли для нас хоть малейшая вероятность подобного? Нет, абсолютно точно нет. Тут у меня даже сомнений не было. Родить я тогда не могла себе позволить — ни возраст, ни финансовое положение к этому совершенно не располагали. К тому же секс был для меня настоящей мукой, одна мысль о нем вызывала ужас. Из-за этого я и рассталась с Нарусэ, которого так любила. Но раз я его любила, мы ведь однажды могли бы встретиться с ним снова и я бы от него забеременела? Сейчас есть разные технологии, можно зачать ребенка и не занимаясь сексом. Был ли у меня такой вариант?..

Больше Нарусэ мне не звонил. Каждый раз, когда я заходила на его страничку, малыш на фотографиях оказывался все старше. Через два года он пойдет в школу. Фейсбук Нарусэ заполнил бытовыми фотографиями, а блог, посвященный землетрясению и аварии на АЭС, он уже пару лет как забросил. Не сказать чтобы жизнь Нарусэ продолжала меня волновать, но, наблюдая, как растет его сын, я испытывала смутное чувство тревоги.

Интересно, доведется ли и мне родить ребенка? Случится ли такое в моей жизни? Смогу ли я это сделать, если у меня нет ни любимого мужчины, ни желания вступать в отношения, а заниматься сексом не могу и не хочу? Я думала об этом все чаще. Есть ведь банк спермы? Интереса ради я поискала информацию о таких банках в интернете, но оказалось, это не для меня: сперма из банков предоставляется только супружеским парам, и то по ситуации. Незамужним женщинам отказывают сразу. А что, если поехать за границу, в страну, где это возможно? Но я даже английского не знаю. Переведя компьютер в спящий режим, я отошла от стола, обняла кресло-мешок и закрыла глаза.

Чего на самом деле хотят люди, когда говорят, что хотят ребенка? Многие женщины уверяют, что хотят родить его от любимого мужчины, но есть, наверное, разница — хотеть его ребенка или своего? И вообще, неужели всем людям, у которых есть дети, с самого начала известно что-то, чего не знаю я? Может быть, у них есть качества, которых нет у меня… Я вздохнула и еще глубже зарылась лицом в кресло-мешок. Вдали стрекотали цикады. Я начала считать их трели, когда рядом завибрировал телефон. Помедлив немного, я взглянула на экран. Это было сообщение в Line от Мидорико:

К сообщению она приложила несколько фотографий. Наверное, это Макико после нашего телефонного разговора попросила дочь написать мне.