Десятые - Сенчин Роман Валерьевич

Да, одна. Татьяна вот только… на нее вся надежда. Отошьет – она может.

– Надеюсь, – запоздало, с трудом выпутываясь из мыслей, отозвалась Ольга на обещание подруги. – Что, чаю попьем? – И кольнуло это «чай», снова представился Виктор. – Нет, давай лучше не будем. Потом… как он уйдет.

Татьяна кивнула:

– Но. Отметим… Что, – повернулась к дочке, – ты телевизор смотреть хотела. Оль, включи ей.

Ольга отвела Дашу в комнату. Нажала зеленую кнопку на пульте и скорее пошла обратно. Надо было срочно сказать Татьяне…

– Тань, только ты не давай ему распыхаться. Ладно? Если увидишь, что он мне мозги промывает или полезть готов, посылай.

– Понял! За мной не заржавеет.

Уселись на кухне, которая служила вдобавок и гостиной, и столовой, и спальней – до сих пор кровать родительская стоит…

– Сегодня первый раз увидела, как коршуны… это самое… сношаются, – заговорила Татьяна с кривоватой улыбкой. – Смотрю, сидит на столбе коршун. Нос крюком, весь такой грозный. И вдруг покрикивать стал… ну, знаешь, как коршуны кричат – тонко так, жалобно. И тут прилетает второй и начинает этого топтать на столбе прямо… Потоптал и дальше полетел. Этот, первый, отряхнулся, огляделся, глазами посверкал и тоже полетел. Ну, полетела то есть…

– Интересно, – чтоб как-то отреагировать, сказала Ольга, косясь на мобильник. Полтора часа после звонка Виктора проходили.

– Да интересного мало, – досадливо вздохнула Татьяна. – Но я вот подумала – почему у людей не так же. Потоптались и разлетелись.

– Да-а… Нет, погоди. А они что, не парами, что ли, живут? Кажется, у них тоже семьи. Собачатся тоже, наверно, изводят друг друга.

– Ну, не знаю… Но в любом разе с людьми им не сравняться.

– Мам, – позвала Даша, – там кучное.

– Скучное?.. Что ты ей включила? Включи «Карусель», там мультики постоянно.

В телевизоре молодой симпатичный депутат с модной пушистой щетиной говорил уверенно, четко, как офицер перед строем:

– …Это один из важнейших инструментов морального оздоровления нации…

Ольга залюбовалась было на депутата, но спохватилась, стала переключать программы.

– Вот-вот! – остановила девочка. – Это мое!

– «Смешарики». Ну, смотри… Даш, – Ольга решила предупредить, – мы там будем взрослые разговоры разговаривать. Может, и покричим. Ты не пугайся, ладно? Взрослым надо иногда покричать.

– Угу, я знаю.

Татьяна сидела с левого, если смотреть от избной двери, края стола. Справа от нее был громоздкий буфет. Сзади – стена. «Выбрала позицию, – подумала Ольга, – отступать некуда».

– Там этот мохноморденький из Думы опять нотацию про мораль читает, – сказала с шутливой интонацией, чтоб как-нибудь поднять настроение. – Даша не выдержала.

– Хм… Мораль… Вот скажи – сколько цветиков-семицветиков вокруг, а мы всё себе лютиков-звизданутиков находим. Почему так?

– Ну почему – лютиков… Мой Сережка не лютик. – Ольга присела, но на самый край стула, готовая в любой момент вскочить. – Мы с ним так хорошо жили…

– Аха. И чем всё кончилось… Как он вообще? Ты же ездила к нему вроде недавно.

– На краткосрочное, поговорили через стекло… Нормально. На УДО подали, может, даст бог, через месяц освободят. Хорошо там ведет себя. Было одно взыскание, но закрыл…

– Будем надеяться… А длительных сколько в год?

– Два. Трое суток вместе… Но тоже – и там придумали, чтобы мучиться. Он ведь курит, а там нельзя теперь. Просят курилку хоть какую оборудовать – администрация против. Как это – трое суток терпеть?

– Зона – не курорт.

– Эт то-очно, – вздохом согласилась Ольга.

– Ты только, – голос Татьяны стал тихим, будто в кухне еще кто-то был, – как он выйдет – паси его. Столько случаев, что выходят и решают наверстать, и снова в тюрьму.

– В каком смысле?

– Ну, заработать скорей, как бы вину свою загладить.

– А, ну да… И свёкры про это говорили. Говорят: из дому не выпустим. Он ведь у них один… Они вообще хорошо помогают, поддерживают. Когда я к Сереже еду, за хозяйством следят, насос тут сломался в том году, огород стал гореть, так купили «Каму» новую. Спасибо им.

– Ну да, ну да, – как-то рассеянно отозвалась Татьяна. – А больница как? Слышала, ремонт мощный идет.

– Начался. Всё кувырком. Не знаю, лучше будет, хуже. Оборудование завезли, в подвале пока стоит запечатанное… Одно пока хорошо – старики помирать перестали… Нет, бывает, конечно, но не как раньше. Помнишь ведь, года три назад – один за одним. Привозят хоть с сердцем, хоть с чем, и – бац: тромб оборвался, тромб оборвался. Будто нарочно… А тут парень поступил, – Ольга вспомнила и передернулась, – живого места нет. Представь, сплошное месиво. Как кожу содрали с живого.

– А что случилось? – без особой охоты спросила Татьяна.

– Да на мотоцикле разбился. Жара же, ехал в шортах, майке. Ну и влетел… Голова целая, в шлеме хоть был, а остальное… Хирург говорит: обрабатывайте, а как его обрабатывать – не знаешь, как подступиться…

Залился Тузик, и Ольга вскочила, шагнула к двери.

– Куда?! – оглушительный шепот Татьяны. – Сядь! Сядь, сказала!

Ольга послушно шлепнулась обратно. Вперилась в дверь. Может, все-таки не Виктор…

Шаги в сенках. Секунда, другая тишины. Стук в косяк – дверь снаружи обита для тепла клеенкой с ватой… «Не ломится сразу», – про себя отметила Ольга и вслух сказала:

– Да!

Вошел Виктор. Частями так: сначала голова, потом одна нога, потом туловище, потом другая нога… В правой руке хрустящий пакет.

– Здравствуй, – сказал душевно, с виноватой улыбкой, но заметил Татьяну, и лицо сразу сделалось жестким.

– Здравствуй, – бесцветно ответила Ольга; сесть не предложила, ничего к приветствию не добавила – любое слово могло стать поводом для начала мучительного разговора.

Бросила взгляд на Татьяну. Та, нахмурившись, следила за Виктором… Они были знакомы через Ольгу; Татьяна сперва даже кокетничала с ним, проявляла интерес, но потом, заразившись, видимо, Ольгиной антипатией, стала воспринимать Виктора как врага. Виктор косился на Татьяну тоже как на противника, помеху.

Они были очень похожи – Виктор и Татьяна. Оба высокие, крепкие. Красивые в своей силе. «Вот бы им вместе, – пожелала Ольга снова. – Такая бы пара была…»

– Я тут, – шоркнув по половику подошвами шлепанцев, Виктор пошел к столу, – я тут мяса привез. Сохатины. Положи куда… в холодильник.

Увидел табуретку у печки, подхватил ее, поставил напротив Ольги и сел.

– На покосе были с батей. У нас покос же за Тубой, диковатые места… Ну, косим, и тут – выходит. – Глаза у Виктора, как обычно, когда рассказывал, по его мнению, интересное, удивительное, округлились. – Вышел и стоит. Батя косу бросил, на цыпочках так к машине подбежал, а там ружье у нас. Хорошо, пуля была – свалил сразу… Тебе, – поймал глаза Ольги, – привез вот мякоти. Свежее.

– Может, он больной был, – с усмешкой и брезгливостью сказала Татьяна, – вот и вышел к людям.

– Действительно, – подхватила Ольга.

По лицу Виктора пролетело бешенство.

– Здоровый он был, – произнес медленно, – мы печень проверили… Нормально всё… Не хочешь – собаке скорми вон, свинье… Я не за этим вообще-то… Оля, я поговорить хотел.

– Ну говори.

– Я лично с тобой. Без других.

– Нет. Таня моя подруга, я без нее не буду. Говори и… и уходи, Виктор.

– Прямо так сразу – уходи? – Он ухмыльнулся, потер давно не бритый подбородок своей большой, на вид гладкой рукой. Но Ольга знала, какая эта рука железная – мозоли покрывали ее всю, как панцирь, и толстые синие вены ползли под темно-коричневой от загара и въевшейся пыли, земли, машинного масла кожей, словно корни сосны по скале…

– Витя, – чувствуя к нему что-то вроде сочувствия, сказала Ольга, – ты неплохой человек. Я знаю, какой ты работящий, честный. Но у меня есть муж, он скоро вернется…

– Да не доедет он.

– Что?.. Почему это?

Виктор поморщился:

– Завалят.

– Кто это завалит? Ты, что ли?