- Да, - успевает сказать Шира.
- Что там за дым в квартире? Что вы успели натворить?!
Анат отодвигает девочек и входит к ним, бежит на кухню, в коридоре остаются липкие следы.
Анат очень торопится забрать Лиэль, девочка не в себе, наверняка она в опасности, может быть, придется везти в больницу, неизвестно, что они там приняли, кроме гелия. Но нельзя же оставить детей одних, когда квартира в дыму!
- Что это вы тут варите?!
- Суп для мамы, - шепчет Шира.
- Суп?! Из кофе?! Кто вас научил варить суп из зеленых кофейных зерен?! Это же наркотик... Анат выключает огонь под кастрюлей.
- А мы думали, это фасоль, - Шира садится на пол и плачет, - скоро папа придет! Мы ничего не сварили, только кофе испортили!
Рони убегает в комнату и возвращается с плюшевым мишкой и огромным шариком-мики-маусом.
Она развязывает шарик, вдыхает их него воздух и говорит тонким голоском за мишку –
- Это ерунда, все ерунда, не реви! Папа конфету принесет, не реви!
- Что ты де... – хочет крикнуть Анат, но Рони успевает дунуть ей из шарика прямо в открытый рот.
- Искусственное дыхание! – говорит она от имени мишки, - всем искусственное дыхание и никто не умрет! Никогда!
Шира уже смеется, дрыгая ногами.
- Что ты сделала, наглая девчонка?! – кричит Анат голосом поросенка из мултфильма.
Рони падает на пол и обнимает сестру. – Ай-аааа, тетя Анат! Какая ты смешная!
Тут входит папа, у папы куча пакетов из супера, в зубах он держит две конфеты на палочках, - это вам, - говорит папа, не разжимая зубов, девчонки смеются, конфеты падают.
Анат смотрит на свои штаны, залитые кофе и рассолом, выбегает, заходит домой отдышаться и переодеться.
Надо позвонить Лиэль, как она там...
Лиэль отвечает только с четвертого раза.
- Чего ты еще хочешь? – говорит Лиэль уже своим заплаканным голосом.
- Я приеду за тобой попозже, только переоденусь и пол помою, - говорит голос мультяшного поросенка.
- Мама?! Это ты?! Что случилось?
- Ничего, - просто я приеду позже, у тебя еще есть время, - отвечает поросенок.
Анат приносит ведро и тряпку, садится на пол прямо в липкую соленую лужу и то ли смеется, то ли плачет, поросячий голос постепенно переходит в хриплый бас.
Нина Хеймец
Ракушки
Ленка – дура, а я вас спасу, вы только не волнуйтесь. Очень скоро, хоть вы об этом еще не знаете. В вашем положении спасения ждать, конечно, неоткуда. Вы, наверное, увидев меня, не поверите. Решите, что это мозг ваш умирает и показывает вам сказки, чтобы вы не расстраивались. Так бабушка говорит. В книжке, которую я нашла на шкафу, было написано, что после смерти люди видят себя со стороны, а потом улетают в светящийся туннель. Бабушка мне тогда объяснила, что это всё – химия нашего мозга. «Гость из сказки» - вы так и подумаете. Вообще-то я не гость, а гостья, но сейчас это неважно.
На голове у меня ветки, я их прикрепила ремнем от джинсов – это называется камуфляж. Чтобы Ленка ничего не заметила. Будет теперь знать. И зеленый свитер тоже для этого. Вообще-то я его не люблю – он колючий, и Ленка говорит, что меня в нем не отличить от мальчика. Ну и пусть не отличает, мне теперь все равно. Она меня, конечно, разоблачит, но будет уже поздно, вы уже будете на свободе. А то, что произойдет потом, надо будет как-то пережить, но я справлюсь. Да и что будет, по большому счету? Ничего не будет. Скажет что-нибудь, да и всё. «Девочки не дерутся» - так Ленка говорит. В высокой траве меня не должно быть заметно, я, перед тем как за вами идти, всё продумала. «Без права на ошибку» - фильм такой был, но бабушка мне смотреть не разрешила, его поздно показывали.
Вообще, если вы сейчас себя со стороны видите, это плохо, конечно. Ничего приятного, и вас это зрелище точно не утешит. Хотя, может, вам иначе кажется. И лежите вы в корыте, где прошлым летом лягушка утонула, но об этом вы не знаете. Мы тоже тем летом не сразу узнали. Потом долго там, за сараем, не играли - ни Ленка не хотела, ни я.
Но с лягушкой мы были ни при чем, а тут этого не скажешь, все-таки. Хотя мы вам вред причинять не собирались. Если бы вы были пустыми, мы сделали бы из вас бусы. Но, раз вы там, внутри, вы должны были стать моллюсками в лавке морских диковин. Вот и всё. Я сказала, что сегодня моя очередь быть продавщицей, а Ленка ответила, что ей играть расхотелось, и что она на меня смотреть не может, после того, как я за вами в пруд залезала, в самую тину, и чтобы я никогда больше к ней не приходила. А я и не к ней иду, я – к вам. Это и неправда совсем, кстати – про тину. Вы там как раз и не водитесь. Вы в прозрачной воде были, у самого берега, вы всегда там. А жука-водомера Ленка уже потом сама поймала, вивисекторша. Тебя тоже выпущу.
Вообще, не повезло Ленке, что их участок – рядом с водокачкой. Издалека она напоминает марсианина из «Войны миров», громоздится над всем дачным поселком на своих сваях-раскоряках. А если под ней стоять, то там всегда тень, в любое время, и трава темная и густая. Каждый вечер, поселковый сторож подходит к ее свае, той, что ближе всего к сторожке, и бьет по ней молотком, шесть раз. Будто склянки отбивает, но это, конечно, никакие не склянки, пусть он себя не обманывает. На свае уже слезла краска и образовалась вмятина. Когда дед это слышит, он берет ведро и идет за водой. «Артезианская, - он говорит, - одно здоровье». Вода льется из трубы к вам в пруд; вам, наверное, тоже приятно. А мне – нет. Я на эту водокачку вообще старюсь не смотреть, хоть это и непросто. Там в баке, величиной с трехэтажный дом, стоит вода, черная и пустая. Может только водомер по поверхности проскользнет, хотя откуда ему там взяться. Иногда я представляю себе, как с этим баком что-то случится, какая-то поломка, и у него распахнется днище. Оттуда хлынет вода, все эти накопившиеся артезианские кубометры, всё это прольется на землю. Думаю, мы тогда станем почти как вы, мало чем будем отличаться; так что я вас хоть чуть-чуть но могу понять, мне кажется.
Я уже двигаюсь к вам, уже продвигаюсь. Нужно ползти по-пластунски, чтобы ничем себя не выдать. Но я точно приду, а не как тот человек, который Элиягу*. Дед с бабушкой о нем недавно вспоминали. Дед сказал, что состарился, но так и не понимает, как это – ждать этого самого Элиягу и знать, что в этот раз он не придет. Класть для него яйцо на пасхальное блюдо, и знать, что оно останется нетронутым. Предвкушать встречу и знать, что она не состоится. Готовиться к веселью, которое заранее отменено. И так из года в год. И про всю жизнь наперед это знать. А бабушка мыла таз для варенья и ничего ему не ответила. Так вот, мне сейчас не до веселья, я не он, и я приду - пусть даже вы меня и не ждете. Может быть, только надеетесь, а на что, и сами не знаете. Я соберу вас в марлю, в которой бабушка отжимает творог, и побегу к вашему пруду, так быстро, как только могу. Вас будет обдувать ветер, и слепить солнце. Непривычная для вас среда, но вы потерпите, совсем немного.
___________
* Пророк Элиягу (то же что Илия-пророк). В еврейских общинах разных стран принято ожидать прихода пророка Элиягу по окончании пасхальной трапезы (сэдера). Для него раскрывают настежь дверь, и присутствующие встают и произносят "Благословен входящий!"
Юлия Боровинская
Рокировка
- Я хочу домой, - заявила Ирка.
Бесполезно это говорить, никто её сейчас домой не повезёт, если бы ещё спокойно и уверенно, по-взрослому сказать, а фигушки, уже на «до» голос задрожал, а из глаз поползли крупные слёзы. Глупо - второклассница, а ревёт, как маленькая, и от этого Ирке стало настолько стыдно и тошно, что она судорожно всхлипнула.
- Ну вот, опять, - скривилась Света, - И чего тебе дома?
Света – двоюродная сестра, вредина, но с ней интересно, она уже в седьмом. Светка умеет рисовать на картоне красивых кукол в купальниках, которых можно потом вырезать и наряжать в бумажные костюмы. Сама Ирка рисует плохо, но это ж проще простого: найти яркую разноцветную картинку в журнале, положить на неё куклу и обвести по контуру, прибавив тут – широкую юбку или брючные штанины, там – фонарики на рукава, и вот уже не кукла, а королева или теледикторша, или укротительница диких львов…
