Молёное дитятко (сборник) - Бердичевская Анна Львовна

В конце концов, она решилась спросить:

— Куда это мы заехали?

Лучше бы она не спрашивала. Ей не понравился собственный голос. Он выдавал страх. Не понравилось ей и то, что ответа на ее вопрос не последовало. Она попробовала глубоко вздохнуть, но внезапные повороты и толчки сбивали дыхание. Страх превращался в панику, но тут мелькнуло знакомое здание — круглый, в форме ротонды ресторан у подножия одного из холмов. Она вдруг вспомнила, как в этом ресторане один старенький толстый жулик, добрый милый жулик довоенных времен пытался привлечь ее внимание: он сидел, не снимая белой ковбойской шляпы, закинув ноги в аккуратных дорогих башмачках с толстой подошвой на стол, покрытый крахмальной скатертью, и пытался раскурить сигару. Сигара не раскуривалась, короткие ноги не желали лежать на столе, шляпа сползала на нос… Она внезапно засмеялась и успокоилась. И тут же почувствовала на себе взгляд, тяжелый, холодный. Тот, кто сидел рядом с ней, не собирался производить впечатление, он просто в любой момент мог убить ее, она поняла это и удивилась. Зачем? Зачем ее убивать?

— Куда мы едем? — спросила она резко.

— А куда ты хочешь? — она наконец услышала его голос. Голос был глухой, бесцветный.

— Да ведь мы договорились, на Ленинградский проспект.

— Это далеко. Зачем туда ехать?

Она изумилась:

— Я там живу! Вы же согласились меня подвезти…

— Кто тебе сказал?

У нее перехватило дыхание. И ведь действительно он ей ничего не сказал, когда она назвала адрес, только кивнул. Кивнул, чтобы она села, а собирается ли везти по адресу — не сказал.

— Но я вас так поняла…

— Как ты поняла — это твое дело. А я так понял, что ты согласна ехать, куда я захочу.

— Да вы с ума сошли!

— Еще не сошел, только ты лучше замолкни.

Из переулка, подрезав красную «восьмерку», вылетел тяжеловесный допотопный «ЗИЛ», и снова начались гонки. «ЗИЛ» был посрамлен, слышно было, как он с грохотом влетел своей никелированной мордой в какой-то сарай.

Водитель чуть снизил скорость, выбрался из узких улиц на дорогу, которую она не могла никак узнать, и погнал по ней, не сворачивая, словно знал, куда едет. Она больше не спрашивала — куда. Она спросила:

— Что вам от меня нужно?

— Мне нужна женщина, — ответил он и закурил.

Она снова попыталась рассмотреть его. Он был моложе ее лет на десять, лицо красивое, только глаза какие-то неуловимые, запавшие, тусклые и скользкие одновременно.

— Я старше вас, и я не ваша женщина. Вам что, трудно найти женщину?

Он не обиделся. Он просто ответил:

— Ты уже здесь.

— Послушайте, я не подхожу, со мной так нельзя… В этом городе наверняка есть много женщин, с которыми вам было бы действительно хорошо.

— Мне не надо хорошо. Мне надо сейчас.

— Да нет же! Этого не будет!

— Слушай, сука, ты села в машину, и я сделаю с тобой, что хочу. Или я тебя убью.

«Этого не может быть, — подумала она. — Быть этого не может!» Но она уже верила каждому его ужасному слову. И стала искать спасение, или хотя бы надежду на спасение.

— Послушайте, вы же видели, меня провожал пожилой человек, он просил меня позвонить, он меня хватится, он видел ваш номер, вас найдут!

— Что ты ему делала, что он тебя хватится? А ведь он тебя старше… — Кажется, он пытался издеваться. Но если он и шутил, голос его, все такой же бесцветный, не выдавал никаких настроений. — Говоришь, номера знает… У меня в багажнике штук десять номеров. Слышишь, гремят. Номера он знает… Расскажи мне, что вы с ним делали, пока он не вывел тебя на улицу.

— Послушай, ты! Ты откуда родом?! Ты что, нормальных людей не видел? Нормальных, порядочных людей!

— Скоро я узнаю, какая ты нормальная и порядочная.

Она почувствовала, как с лихорадочной скоростью понеслись мысли и образы в ее голове. Вот ее дом с белым бумажным крестом на оконном стекле четвертого этажа. Она не была в нем год. Господи, как она хочет оказаться сейчас в этом доме и немедленно проснуться на старом диване! Она приехала на один день просто забрать документы, мамины фотографии, пару книжек. Она и представить себе не могла, что застанет город, который любила, людей, которые, как и она, пережили наконец эту чертову заваруху — такими вот. Кто этот парень? Кем он был до войны? Студентом? Младшим научным сотрудником? Актером? Инженером на стройке? Водителем троллейбуса?.. С ним надо познакомиться, он просто забыл сам себя, его контузило, он не в себе!.. Надо познакомиться, знакомые не насилуют и не убивают!

— Послушай, как тебя зовут? — он молчал. Ему не хотелось знакомиться.

«Ну, нет, — подумала она, — я не буду облегчать тебе жизнь!» И продолжала спрашивать:

— У тебя ведь есть мама? И сестра есть. И девушка. Или будет девушка, которую ты полюбишь! Но когда ты придешь к ней, ты вспомнишь меня. И у тебя ничего не выйдет!

— Да ты просто сука. Замолкни!

Она услышала в голосе у него какие-то живые ноты, грубые, хамские, но живые. И в ней затеплился луч не надежды даже, но просто точка тепла и света. «Ага, злишься! — думала она. — Значит, ты живой, а не мертвый упырь. И у тебя есть мама. И сестра. И девушка. И они мне помогут!» А вслух она сказала:

— Я не сука. И ты не сука. Как тебя зовут?

Он не ответил.

— Слушай! — взмолилась она. — Отпусти меня! Я буду ставить за тебя свечки в церкви, буду отмаливать твои грехи. Ведь есть же у тебя мама, и дети есть или будут. И родится у тебя дочка, ты не сможешь ей в глаза смотреть… Отпусти меня, не бери греха на душу!..

Вот тут он ударил ее, не глядя, по лицу. Она ждала, что он ее в конце концов ударит, но только и успела, что подставить щеку, правую. А когда он размахнулся во второй раз, то она успела подставить левую щеку, и тут же вспомнила Христа. «Женщин в писании по лицу не били. Даже Марию Магдалину», — пронеслось в ее мотнувшейся голове, продолжавшей стремительно думать и даже мечтать. Мечты были о свете, о воздухе, о свободе — о таких простых вещах, которые и были до сих пор — ее жизнь.

И тут она услышала, как он орет, и слова были не слова, а грохот камней в ущелье:

— Заткнись, сука! Обмануть меня хочешь! Какая жена, какие дети? Ты просто сука. Тебя уже нет! Я таких, как ты, сотню имел. И ни одна сама не сдохла. И ни одну я не помню. Будешь выступать — убью… Убью…

Он замолчал. В ее голове что-то сломалось, все стихло, мысли, образы, мечты — перестали сверкать и носиться по кругу. Она выпрямилась, вздохнула, и стала смотреть в ветровое стекло, в темноту. Страха уже не было, он куда-то исчез. Только тоска, смертная. Она примерялась к разлуке. Разлуке со всем, всем, всем, что было ее жизнью. Они ехали несколько минут молча, пока она не спросила:

— Так ты убивал людей?

— Убивал. — Его голос снова осел до той же тусклой ноты. — Убивать легко, — добавил он зачем-то.

— Легко, говоришь?

— В первый раз трудно, потом легко. Автоматом легко. И пистолетом легко. Сейчас у меня с собой нет. Что-нибудь придумаем… Бензин есть, целая канистра… А если ты мне понравишься, я тебя отпущу. Анекдот знаешь? Постарайся расслабиться и получить удовольствие.

Она вспомнила этот анекдот. Полицейского, почему-то английского, дама спрашивает, что делать, если на нее нападет насильник. И полицейский отвечает этой дуре — расслабьтесь и постарайтесь получить удовольствие. Этот анекдот когда-то казался ей смешным.

Как всякая женщина, она когда-то, и не раз, думала о насилии. Ну, отвратительно. Но в конце-то концов, мало ли отвратительного происходит на свете, и особенно с женщинами… От этого не умирают. «Ни одна сама не сдохла». Ее голова все подсовывала и подсказывала ей подсказки, почему она может остаться в живых. Все мужчины совершают акт насилия, а девушки теряют невинность. Все мужчины отчасти звери, до конца понять их нельзя. Спасение женщины в покорности. Господи, всего-то ноги развести. Не умирать же в самом деле из-за такой ерунды… Перетерпеть, быть просто сукой, понравиться, не сдохнуть, остаться живой, вернуться под утро в дом с бумажным крестом на стекле, взять мамины фотографии, книжки для дочери, документы и уехать, и обнять свою девочку, и даже не вспомнить, никогда ни о чем не вспомнить…