Двойной контроль - Сент-Обин Эдвард

– И правильно делал, – сказал Фрэнсис.

– Все растет безостановочно, – продолжил Джим. – Кусты ежевики не останавливают свой рост, а расползаются повсюду. Если собирать только излишки, то все остальное сохранится в равновесии.

– Тоже верно, – согласился Фрэнсис.

– Такие, как Хоуп, считают, что консерваторы только и думают, как бы гидроразорвать все нефтяные пласты под ногами, сплясать на могиле Природы и с ликованием установить диктатуру, но природу не защитишь, если все утрировать и сводить к грубым шаржам.

– Может быть, вы утрируете ее мнение о вас.

– Ага, – кивнул Джим. – А еще мне нравится утрированно воображать то, что происходит на ее тантрических вечеринках.

– Очень многим следует изменить свои представления, прежде чем изменить свои действия.

– Очень многие только тем и занимаются, что изменяют свои представления о том, как они изменят свои представления, а до дела так никогда и не доходит, – сказал Джим. – Но пока они этим занимаются, я приглашаю президента крупной нефтяной компании к себе на ранчо и говорю: «Вам надо перейти с ископаемого топлива на другие виды энергоснабжения». И ко мне он прислушается скорее, чем к какому-нибудь участнику акции протеста, приковавшему себя к ограде у его офиса.

– А может, он прислушается к обоим, – предположил Фрэнсис. – Вы же сами говорили про защитников природы и охотников…

– Вот это – нижняя граница ранчо, – прервал его Джим. – Здесь мы уже посадили пять тысяч деревьев, и секвойный лес теперь протянется от заповедника до ранчо «Титан».

– А вот там, по соседству – владения «Апокалипсиса»? – уточнил Фрэнсис.

– Ага.

– Значит, секвойи можно будет высадить и там.

– Совершенно верно, – сказал Джим. – Больше гнездовий для птиц. Мы сейчас как раз весьма успешно осуществляем программу по возвращению кондоров в Биг-Сур.

– Куропатки, дикие индюки… – вслух размышлял Фрэнсис. – А потом вы сможете приглашать нефтяников на охоту.

– И добродетельный круг замкнется, – сказал Джим. – Главное, чтобы дичь была покрупнее, не то промажут.

«В Белом доме, читаю „Нейроманию“» – такой ответ на свою эсэмэску получила Оливия от Люси, когда спросила, где именно она находится в многогранном комплексе Хантера. Оливия села на краешек кровати и осторожно наклонилась, чтобы надеть туфли. В Белом доме она еще не была, но ей объяснили, что он расположен за главным садом, в нескольких сотнях ярдов вниз по склону, посреди бамбуковой рощи. Как «Апокалипсис сегодня» и «Яркое солнце», он тоже был вдохновлен кинематографом; в данном случае – изящным белым домиком с широкими окнами из «Крадущегося тигра, затаившегося дракона» в окружении нежно-зеленых стволов бамбука. Там они с Люси, будто Юй Шулень и Ли Мубай, должны были встретиться, но, насколько было известно Оливии, не для того, чтобы обсуждать границы самообладания, чести и любовных разочарований.

Оливия с новообретенной бодростью зашагала по извилистым тропкам, усыпанным древесной щепой. Ее больше не мутило, как в начале беременности, и особой тяжести пока еще не было, но это придет позже; пугающие анализы остались позади, к ней вернулись силы и ощущение начала новых отношений с пока еще никому не известным человеком. Может быть, она с младенцем навестит Карен. С биологической матерью Оливия не виделась уже несколько лет, но если прийти в гости со здоровым и желанным ребенком, то, возможно, это развеет давнюю печаль Карен. Хотя может случиться и наоборот – печаль передастся новому поколению и лишь усугубит боль Карен. Как бы там ни было, дети рождаются не ради оправдания или во искупление чужой жизни, а для того, чтобы прожить свою собственную.

Сол мечтал о самоуправляемом автомобиле, чтобы не водить машину самому по приевшейся дороге из Калифорнийского технологического института в «Апокалипсис сегодня». Теперь, когда Хантер образумился, посещение ранчо доставляло Солу меньше радости. Хоть яркая кормушка и опустела, Сол все еще представлял, как она заманчиво болтается на ветке.

Даже без самоуправляемого автомобиля, который позволил бы заместить биологический разум искусственным, поездка настолько вошла в привычку, что Сол вел машину, будто на автопилоте, словно бы многие решения принимала лишь какая-то часть мозга, почти не требуя сознательных усилий. Проехав на север, он миновал Сан-Луис-Обиспо, свернул на запад и теперь катил по извилистому побережью Биг-Сура. Позади остались и гостиница «Мадонна-инн», на удивление уютное конфетно-розовое олицетворение китча, где иногда останавливался Сол, и поворот к усадьбе Херст-касл, которая всегда вызывала в его памяти озлобленную напыщенность и подкрадывающееся безумие из фильма «Гражданин Кейн». Сол проделал почти весь путь к своей цели, но так и не продвинулся в разрешении нравственного конфликта, постоянно, как синдром беспокойных ног, терзающего его заранее виноватый разум.

Кинжал, который видел он перед собой [43], был тем самым, который, по мнению Крисси, следовало вонзить Хантеру в спину. Деньги превратили нервную, веселую, в общем-то застенчивую супругу Сола в леди Макбет, хотя именно Хантер помог супругам Прокош значительно упрочить свое финансовое положение, точнее, как выразились бы многие, разбогатеть. Зарплата консультанта в «Дигитас» была намного выше зарплаты постоянного профессора в Калифорнийском технологическом институте. Теперь, когда Крисси светил пост на кафедре нейробиологии, они давно перешагнули планку полумиллионного годового дохода, который когда-то казался недосягаемым Эльдорадо, но теперь выглядел до обидного неадекватным, поскольку хотелось приобрести особняк на побережье, дать детям хорошее образование, обзавестись роскошными автомобилями, погасить задолженности по кредитным картам, выплатить федеральные налоги и налоги штата и удовлетворить прочие страстные желания, возникающие в ходе частого общения с поистине богатыми людьми. Бедность, будто попрошайка, стояла у порога, хоть и облаченная в шелка, а не в дерюгу, вымаливая щедрое подаяние, которое позволит добраться до следующего поворота, где можно будет без лишних опасений получить настоящее удовольствие.

А вот и смотровая площадка на обочине, где навигационная система в машине обычно предупреждала Сола, что до ворот «Апокалипсиса сегодня» осталось двадцать семь минут. Точно! Двадцать семь минут; ни пробок, ни обвалов. Сол, понимая, что создает для себя излишнее напряжение, тем не менее поставил себе целью прийти к какому-либо решению до приезда на ранчо. В начале их сотрудничества Хантер предложил Солу заманчивую схему, по которой тот получал пятипроцентный бонус всякий раз, как один из основанных им стартапов достигал рыночной оценки в сто миллионов долларов. Сол воображал себе будущее, в котором тюки с пятью миллионами долларов каждый регулярно, один за другим, падают на его счет до самого конца его карьеры, будто боеприпасы, парашютируемые осажденным морпехам при обороне Кхешани. Если «Гениальная мысль» стартует с тем успехом, на который надеялся Сол, то вскоре на его счете окажутся первые пять миллионов. В этом смысле не следовало преждевременно рваться к независимости, но Крисси утверждала, что сделать это лучше всего именно сейчас, когда у Сола было столько многообещающих проектов: независимость обеспечит их семье безбедное существование и избавит от зависти. Теоретически, если остаться с Хантером, то можно заполучить прекрасный особняк на побережье, огромный сад, яхту у причала, апартаменты в Нью-Йорке и отправить детей в Гарвард. В принципе, неплохо, но хватит ли этого, чтобы, выйдя на пенсию, жить так, как они с Крисси заслуживают? Хватит ли этого, если считать по справедливости? Если «Шлемы счастья» завоюют всеобщее признание, то пять миллионов окажутся ничтожно малой суммой, и в аэровокзальных барах все попадают со стульев от смеха, когда Сол в очередной раз заведет свой жалобный рассказ о том, как его облапошили и как хитрый бизнесмен обманом выманил у него права на бесценную интеллектуальную собственность.