Лучше для мужчины нет - О'Фаррелл Джон

Я опять вел двойную жизнь. Проводил в одиночестве долгие дни, когда мог делать все, что захочу. И дни эти перемежались короткими мгновениями в компании жены и детей. У Катерины хватило сообразительности отметить это обстоятельство:

– Ты ведь этого хотел, не так ли? Изредка видеть нас, а все остальное время жить в своей берлоге. Ты по-прежнему видишься с детьми, играешь с ними, но ты избавлен от нудной и тяжелой работы. Единственное отличие – теперь ты можешь круглыми днями валяться на более широкой кровати.

– Это несправедливо, – возразил я и попытался объяснить себе, почему несправедливо.

Если смотреть со стороны, то я действительно вел похожее существование, но раньше-то я верил, что устроил себе идеальную жизнь, отбирая самое лучшее из каждой половины; теперь же я был глубоко несчастен. Половины моей жизни больше не подчинялась мне, теперь не я щедро выделял себе время для отцовства, но мне его выделяли. Власть перешла в руки Катерины. Мой тайный аванпост сопротивления диктатуре детей пал, выданный доносчиком. И меня отправили в родительскую Сибирь, приговорив к одиночной ссылке с правом двухчасового свидания раз в неделю.

Хотя свидания эти происходили по инициативе Катерины, она была так зла на меня, что едва могла вынести, когда я перехватывал ее взгляд. В первую встречу я попробовал поцеловать ее в щеку, что оказалось серьезным просчетом. Стоило мне наклониться, как она отшатнулась, точно ошпаренная; поцелуй пришелся в ухо. Пришлось сделать вид, будто так и задумывалось. Я пытался оправдаться, утверждая, что мое поведение не было столь уж дурным, – я ведь мог вступить в связь с другой женщиной, – но, к моему огорчению, Катерина объявила, что предпочла бы измену с женщиной; тогда бы можно было списать мое поведение на мужскую ненасытность.

Катерина выглядела усталой. Наверное, плохо спала, поскольку теперь ей надо всегда находиться рядом с детьми. Дети всегда рядом. Я тоже устал, я плохо спал – вдали от них. Живот Катерины уже принял карикатурные размеры. Либо она была чересчур беременной, либо уже родила и прятала под свитером резиновый мяч. Мне хотелось потрогать живот, пощупать его, поговорить о нем, но третий ребенок был еще менее досягаем, чем двое других. Мне хотелось расспросить Катерину, как она готовится к важному дню, но я боялся услышать ответ на вопрос, где мне находиться во время родов. Она скорее всего ответила бы: «В Канаде». Пока наш зародыш превращался в маленького человека, – обзаводился глазами и ушами, сердцем и легкими, кровеносными сосудами и нервными окончаниями, а также прочими удивительными штуками, что возникают словно сами по себе, – любовь его родителей таяла и умирала. Если б только младенцы появлялись в момент родительской страсти, а не девять месяцев спустя, когда любовь обратилась в прах.

– Ну? Ты собираешься поиграть с детьми? – спросила Катерина.

– Ну, да.

И я попробовал стать самым непосредственным и забавным папой – насколько такое вообще возможно под инквизиторским оком матери, подумывающей о разводе. Милли опять забралась на лесенку.

– Милли, я сейчас тебя поймаю! Хочешь?

– Нет.

– Тогда, может, покачать тебя на качелях?

– Нет.

– Поймал! – воскликнул я, весело стаскивая ее с лесенки. Нервозность породила неловкость, и я то ли слишком крепко схватил Милли, то ли дернул, но она вдруг заплакала.

– Что ты делаешь? – взвилась Катерина.

Она забрала Милли, прижала себе, прожигая меня ненавидящим взглядом. Возможно, с Альфи повезет больше, понадеялся я. Несколько недель назад он начал делать первые шаги – этого зрелища я был лишен, – и уже уверенно топал, лишь изредка шмякаясь на задницу. Альфи стоял у качелей и бросал в них маленькие камешки. Чувствуя, что Катерина наблюдает за мной, я присел рядом с ним на корточки и тоже швырнул камешек в металлическую стойку. Альфи радовался, когда камень звякал о металл. Ему не надоедало слушать этот лязг. Через пять минут меня достало швырять камни, но он так расстроился, что пришлось продолжить обстрел качелей. Изобразив на лице многострадальную улыбку, я обернулся, но Катерина и не подумала улыбнуться в ответ. Я продрог до костей, сидеть на корточках было уже невмоготу, но и опуститься на колени я не мог – слишком мокрой была земля, так что пришлось остаться в скрюченном состоянии; с каждым скрежещущим ударом камешка о стальную стойку кровь по капле отливала от моих ног. Мне всегда хотелось знать, какие именно действия позволяют завоевать доверие ребенка, а какие – банальная потеря времени.

В конце концов, я не выдержал и шлепнулся на скамейку возле Катерины. Надо все-таки поговорить о случившемся. Катерина жила со своими безумными родителями, диктаторские замашки которых достигли пика – сезон охоты на мокриц уже закончился, и заняться им было нечем.

– Наверное, тебе непросто? Ну… жить с папой и мамой, когда у тебя дети и заботы?

– Да.

– Как долго собираешься оставаться у них? Уже думала об этом?

– Нет.

– Может, вернешься домой?

– А куда переедешь ты?

Вот так – расколдовать ее мне не удалось.

– Никуда, буду помогать тебе. Я съехал с квартиры.

– Ну да, ведь теперь она тебе не нужна. Теперь, когда нас нет дома, надобность в квартире отпала, правда?

Самым покорным и извиняющимся тоном я попытался внушить ей мысль, что прежде не вполне был готов к отцовству, но теперь привыкаю к нему. И тут ее психологическая дамба не выдержала напора.

– А ты не думал, что и мне нелегко привыкнуть?! – спросила она яростным свистящим шепотом. – Я бросила работу, родила, а затем вдруг оказалось, что я целый день торчу дома одна с плачущим ребенком. Ты не подумал, что для меня огромное потрясение – внезапно стать уродливой, толстой, усталой и плаксивой? Я пыталась кормить грудью орущего ребенка, но из треснувших сосков сочилась кровь. И никого не было рядом, чтобы сказать: «Все в порядке, ты все делаешь правильно», – даже когда ребенок не хотел есть или спать, или беспрерывно плакал несколько дней подряд. Мне очень жаль, Майкл, что тебе такой кровью дается роль родителя. – Катерина уже плакала от злости и бессилия. – Но я так и не привыкла, потому что это, черт побери, невозможно! Я чувствовала себя преступницей, мечтая о работе, и одновременно проклинала себя за то, что поставила крест на карьере. И мне не с кем было об этом поговорить, потому что всем остальным бабам, что ходят с детьми в сквер, – по восемнадцать лет, и они говорят только на этом треханом хорватском. Жаль, что тебе не нравилось находиться в одном доме с женой, когда она проходила через ад, но ладно, ничего страшного – ты ведь всегда мог просто свалить из дома и шляться с дружками, ходить на вечеринки, смотреть кино и выключать мобильник на тот случай, если жене вздумается поплакаться тебе по телефону.

В такой подаче слова Катерины звучали вполне справедливо. Маясь в одиночестве, я убил немало времени, формулируя отточенные доводы – подобно тому, как индейцы наводят блеск на свои изящные стрелы. И вот пришла Катерина и, точно американская армия, пустила в ход тяжелую артиллерию и разнесла меня в клочья. Но я все равно высказал свои хилые аргументы. Уточнил, что единственное отличие моих поступков от поступков других отцов состоит в том, что я сознавал свои преступные действия.

– Что? Так ты сознательно обманывал меня?! И теперь думаешь, что это делает тебе честь? Да другие мужики, даже сбегая от семьи на работу, остаются частью единого целого. Они действуют заодно со своими женами – она дома, он на работе. Они вместе!

– Но ведь и я проводил время на работе. Но, знаешь, всем этим мужчинам совсем не обязательно было ездить в командировки, ходить вечером на обеды, а по выходным играть в гольф с клиентами. Они так поступают, потому что считают свои радости не менее важными, чем семейную жизнь.

Но мои слова лишь разозлили Катерину.

– Так, давай-ка разберемся! Ты все это проанализировал, но вместо того, чтобы отличаться от таких ублюдочных отцов, повел себя в десять раз хуже, да? Ты сбегал из дома намеренно, заранее продумав план.